Дом с приведением

Подробности

Опубликовано 11.07.2015 17:40

Хотите подумать, посмеяться и поплакать? Читайте полную версию книги.

Демоверсия

О себе

Нет, я не стадное животное. Совершено не стадное. Таких, как я, невозможно наказать одиночной камерой. Для меня – это кайф, это счастье, почти наслаждение. Все равно как для верблюда колючка или для жабы болото. Вот камера СИЗо с населенностью шесть рыл на один квадратный метр – это точно смерть. В Шанхае я чужой человек. Московские тротуары ненавижу с детства. А в метро в час пик торцовая стенка вагона для меня роднее любого из двуногих. Она – источник спокойствия и уверенности. Не орет, не скандалит, на ноги не наступает, потом не пахнет, мясной отрыжкой атмосферу не портит, локтем в ребра не упирается. Поддерживает вертикаль моего позвоночного столба и мягко покачивается в такт перестуку колес. Поэтому всегда стараюсь сесть в первый или последний вагон и прижаться спиной к переборке, отделяющей пассажирскую давку от кабины машиниста.

Я настолько не стадное животное, что иногда сомневаюсь: животное ли я вообще? Может быть я кусок камня, некое его четвертое состояние. Не твердый и неподвижный, не расплавленный и жидкий, не превращенный в газ, а новая неизученная субстанция. Дух камня? Его будущее? Или наоборот прошлое?

Впрочем, если подойти к этому вопросу с философскихпозиций, то я, скорее, промежуточная фаза между камнем в прошлом и камнем в будущем. Землей был и землей стану. Банально, но факт.

При этом мне не грозит превратиться в претенциозный и солидный гранит. Не был и не буду пафосным и высокомерным мрамором. Я явно не алмаз: девушки-поклонницы бриллиантов меня обходят стороной, а если и согревают своим жарким телом, то потом долго и недоуменно разглядывают, пытаясь понять: что они во мне нашли? Чем соблазнились?

И, действительно, понять сложно. Если я дух, то наверняка обычного придорожного булыжника. Искру из меня высечь можно, но состояние на мне сделать нельзя. Обидно, но бесспорно. Я и капитал – понятия несовместимые.

***

О доме…

Мой дом - квартира в четыре комнаты на пятом этаже кирпичной «хрущевки», доставшаяся мне с братом от родителей. Точнее, так я считал раньше. Теперь все изменилось. Мой Дом сжался до двух комнат, в которых живу я, и в которых формально являюсь хозяином. Но в Доме есть люди, которые уверены, что даже на формальное владение я не имею права.Что, у таких, как я, не должно быть дома. А если дом и может быть, то наверняка не тот, в котором я живу. Хотя, если честно, мнение этих людей меня занимает очень мало.Тем более, что и сам Дом думает иначе.

А Дом думает. И не только думает, но помнит и даже общается. Не со всеми. Только с теми, кто готов его слышать. И с тех пор, как я это понял, Мой Дом вышел за границы комнат, квартиры, этажа, подъезда. Он стал моим от фундамента до крыши.Потому, что элемент не может не зависеть от целого, в котором он существует. Жизнь и смерть целого определяет жизнь и сметь его элементов. Те, кто не понимают этой простой истины, обречены на участие в бесконечном шоу неприятных сюрпризов.

О существе…

Это маленькое странное Существо поселилось в Моём Доме шесть лет назад.
Странное Существо – жена брата. Она умеет обаятельно чирикать, демонстрировать дружеское расположение, чуть картавя рассуждатьо философии и педагогике – науках, которые заочно изучает в педагогическом колледже, и о которых имеет самое приблизительное представление.
Периодически жена брата перестает чирикать и картавить. Это означает, что наступает эпоха очередной квартирной катастрофы. Она мечется по общим территориям – кухне, ванной, коридору. Мечется без особого смысла, но с целью. Она ищет. Ищет бикфордов шнур, запал, дистанционный детонатор - словом то маленькое приспособление, с помощью которого можно запустить механизм глобального скандала. И здесь уже не важно: найдется ли повод или компоненты взрывного устройства будут иметь сугубо виртуальный характер, но теракт – подрыв грузовика немотивированной, сварливой злобы - состоится, как футбольный матч, при любой погоде.

Сценарий всегда один.

Увертюра: тихое бурчание себе под нос, пока еще не ясно к чему прицепиться.

Первое звучание лейтмотива: предмет недовольства обнаружен и обрел конкретные формы.

Разработка главной темы: Существо многократным повторением оттачивает формулировку. Бурчание постепенно переходит в заклинание, схожее по интонациям и эффекту с заклинаниями шаманов, главным образом тем, что от него существо впадает в состояние транса. Она (или уже оно) в этом состоянии не способна воспринимать доводы разума, факты, внятно сформулированные аргументы.

Побочная тема. Побочная тема - это мой Брат. По природе он носитель знаний и логики. По обязанностям добытчик и защитник. К природе шаман не вызывает. Природа шаману по барабану. Шаман апеллирует к обязанностям. Некоторое время в Брате природная логика борется с абсурдом шаманского заклинания, но вскоре выкидывает белый флаг. Логика – слабое оружие в схватке с тем, что логики не приемлет.

Выслушав в сто тридцать первый раз текстраздраженного монолога, Брат начинает его повторять вслед за злобным Существом. Сначала с некоторым сопротивлением, не особо веря в магию произносимых слов. Затем четко, но отстраненно, как у вымуштрованный солдат, печатающий на плаце шаг, но продумывающий план лихой самоволки. И, наконец, эта смесь из внушения и самовнушения вскипает искренними эмоциями. Побочная тема раздавлена, растоптана, побеждена и сможет обрести свои первоначальные черты только дни спустя. Тогда, когда Существо снова вернется в состояние мило картавящей птички.

Интересно, что в мгновенья попрания логики и смысла, на лице Брата проявляются те же черты, что и у супруги: кожа обвисает, становится рыхлой и исколотой точками пор, губы расплываются, теряют форму и превращаются в метательный снаряд для запускав эфир абсурдных обвинений. Иногда мне кажется, что и вывернутая к кончику носа слезная железа – дефект, по семейным легендам, подаренный Существу конъюнктивитом, начинает во время скандала проявляться и у моего кровного родственника.

Таков причудливый юмор эволюции: мужчина – в теории символ силы и генератор идей - на самом деле только клочок фотобумаги, матрица, на которой отпечатываются черты, находящейся рядом женщины.

Что еще добавить к портрету Существа? До момента регистрации брака, птичка, занимаясь с Братом сексом, умела страстно стонать. Совершенно так, как стонут профессиональные актрисы в немецких порнофильмах.Но печать в паспорте отключила этот навык раз и навсегда.

Оно и правильно: зачем замужней женщине порно? Несолидно. Аморально.

Справедливости ради нужно сказать: странное Существо обладает и достоинствами. Она неплохо рисует, любит что-то делать своими руками. И когда это «что-то» делается не в купе со множеством других дел, результат бывает весьма недурен. Беда в том, что сосредоточиться на чем-то одном, даже очень полезном и интересном, Существо категорически не желает. Поэтому в разных концах квартиры постоянно натыкаешься: то на брошенное ведро с грязной водой и понимаешь – здесь начинали мыть пол; то на мокрое белье, которое достали из стиральной машины, но развесить не успели; то на совок с горкой пыли, что означает, что где-то пол подметают. И он наверняка подметается, потому, что с кухни сочится черный дымок – признак еды, оставленной на включенной плите. А, значит, Существа рядом с кастрюлями нет, и оно, вполне вероятно, где-то честно воюет с пылью и мусором. Если, конечно, не болтает по телефону. Что тоже не исключено. Но самое неприятное, что черный дымок с кухни может быть отнесен на собственный склероз Существа, а может быть предъявлен обществу какакт злонамеренной диверсии, как поджег, организованный мной с целью погубить семью брата голодно смертью.
Супруга брата демонстративно религиозна. Вслед за ней в квартире поселились иконы, церковные календари и тихое бормотание молитвы. Но я вполне допускаю, что она просто хочет казаться набожной. Здесь разобрать очень не просто: когда Существо вживается в образ, отличить игру от жизни уже не может и оно само.

Существо очень любит лечить. С ее приходом травки и таблетки прочно вошли в семейный рацион. Она пьет и глотает сама, кормит природной и синтетической аптекой брата, пичкает очаровательно пятилетнего сынишку – плод тех ночей, когда она еще синтезировала трубные вопли страсти.

Некоторые ее зелья вполне невинны. Но есть в сборнике рецептов парочка с такиммерзким амбре, что вдохнув их аромат один раз, начинаешь мечтать о Великом посте, как о манне небесной. Потому, что затолкнуть в глотку хотя бы малый кусочек еды становится пыткой.

Ее первое шаманское шоу, адресованное мне, состоялось как раз на почве домашнего лекарства, точнее моего отношения к этому бесполезному занятию. Я категорически не приемлю таблетки и с настороженностью отношусь к отварам. Потому, что камень либо цел и здоров, либо его раскололи. А таблетками и настоями это нелечится.

Дело шло к весне. По мнению Минздрава надвигала эпидемия гриппа. Профилактически мероприятиям подверглось все население нашей квартиры.Один я с порога отмел любые попытки спасти меня от вируса. Скандал был грандиозный.

Меня обвинили в злостном распространении заразы, во внутрисемейном вредительстве, в несознательности и обывательской тупости.

В конечно итоге, естественно, грипп навестил всех. Он, по сути своей, демократ и не видит различий междумужчинами и женщинами, бедными и богатыми, продвинутыми в области медицинских познаний и тупорылыми неучам вроде меня. Грипп поставил печать «Проверено. Заражено!» на каждом жильце квартиры. Мной он брезговал долго, но, в конце концов, превозмогая чувство естественно неприязни вируса к камню, одарил и меня подъемом температуры и спадом энтузиазма. Правда, случилось это уже тогда, когда все прочие успели переболеть дважды, что по теории, говорят, невозможно.

И все равно, виноватым оказался именно я. «Ты всех заразил! Из-за тебя заболел ребенок!»Кстати, сынишка брата был единственным из святого семейства, кто на меня не орал и, как положено по эпидемиологическим нормам, отболел только раз.

Я долго не мог понять: как Существу удается сочетать набожность, знахарство и шаманство? И как на это совместительство смотрит Всевышний?

После долгих размышлений и наблюдений я понял: она приведение. А на поведение приведения Господь смотрит сквозь пальцы. Или вовсе его не замечает. И с тех пор, как я – камень стал видеть в супруге брата приведение, мне стало проще жить и избегать скандалов. Ведь скандал – это столкновение.А столкновение приведения с камнем – абсурд. Мы существуем параллельно и способны проходить друг сквозь друга без контакта. По крайней мере, так принято считать.

По этой технологии я спокойно живу последние три года.

***

Лето…

На кухню я пошел сполоснуть чашку. То есть, выполнить действие со всех точек зрения невинное, и даже, полезное. И чашку испачкал - тоже делом занимался. Готовил статью на сайт. В отличие от Дюма-отца, предпочитавшего работать за бокалом вина, я пишу за чашкой чая.
Здесь стоит пояснить, что камнем мне досталось быть по мироощущению, а по работе я редактор сайта телевизионной программы. Точнее: журналист, зам. главного редактор, верстальщик, модератор и в свободное от всего прочего время еще ежедневно отвечаю на два десятка звонков зрителей, фиксирую их в базе данных и пытаюсь по мере сил решать проблемы сограждан. А еще я менеджер по персоналу. На меня владельцы возложили почетную обязанность поиска журналистских талантов, готовых продавать свою музу за весьма скромное вознаграждение.

Впрочем, мне грех жаловаться. Автор программы, Светлана (она же главный редактор), тянет этовоз практически в одиночку уже 14 лет. Делает шесть сюжетов еженедельно, не считая рекламных роликов, а попутно с фанатическим упорством спасет бабушек. Она верит, что ей это зачтется. И будь я Господом, зачел бы Светлане все ее каторжные труды на Страшном суде с оценкой «десять» по пятибалльной шкале. Но боюсь, что моего мнения на Страшном суде никто не спросит. Им и на грешной земле-то мало кто интересуется.

Например, я уверен, что в редакции должны пахать как минимум три-четыре журналиста. Не считая меня и Светы. Но у нас бизнес российский. Владелец убежден, что и так все отлично. Вполнедостаточно двух девушек-стажеров, вчерашних студенток журфака. А за нашу работу он даже немножко переплачивает. Я не спорю, просто, в ответ, за свою зарплату чуть-чуть недорабатываю. То есть выполняю что положено, а не то, что требуется для успешного развития проекта. И мы вроде как квиты. Боевая ничья.

А вот на кухне боевой ничьей мне еще предстояло добиться.

Существо сидело за кухонным столом и, судя по отведенным в сторону глазам, находилось в переходной фазе между птичкой и шаманом. Выражение недовольства на некрасивом лице уже обосновалось прочно, но заклинаний еще слышно не было.

- Не спится? – поинтересовался я скорее для того, чтобы разрядить обстановку, чем из любопытства. Понятно, что камню все равно: спит приведение или нет.

Существо фыркнуло и дернуло подбородком.

Я вымыл чашку, поставил её в шкаф и, не дожидаясь внятнойрасшифровкифырканья вышел в коридор. Мне и так все было понятно. В квартире уже второй месяц жила другая Женщина. Моя. И не одна, а с дочкой. К сожалению, не моей. Пока существо рассматривало Мою Женщину как гостью, то есть, явление временное, оно с конкуренциеймирилось. Но гостевание затянулось, и появилосьопасение, что это уже и не гостья, а вторая хозяйка. Конкурентка. Захватчица. Иначе говоря, все предпосылки для конфликта были налицо, оставалось найти повод, тему для шаманского заклинания.

На самом деле это хорошо, когда конфликту готовы обе стороны: и нападающая и обороняющаяся. Я, не торопясь (а куда спешить камню?), просчитал варианты развития событий и возможную силу квартиротрясения. По всему выходило, что ничего серьезного не будет.Время к полночи. Брат уже спит. Емуна работу квосьми. Плюс час на дорогу, плюс час на завтрак, умывание и штудирование прессы в туалете. То есть, подъем в шесть утра. Существо в это время еще спит. Значит: во времени и пространстве главная и побочная тема пересечься не могут. Жена же должна понимать, что муж не железный, что ему перед рабочим днем полагается выспаться. Раз так, Существо будить брата не станет. Конфликт без побочной темы не развивается. Это проверенно. Встретятся супруги завтра только после семи вечера. На такой срок никакого запала, никакого бикфордова шнура не хватит.

Иначе говоря, прогноз на катаклизмы вполне благоприятный, а вероятность глобальных проблем низка.

- Что смотрим? – заглядываю в комнату к моим дамам.

- Джетикс! – пищит Настя.

- Только самые глупые мультики ежедневно на канале «Джетикс»! – парадирую я в полголосавосторженно-бессмысленный тон рекламных анонсов детского канала. – Полный идиотизм двадцать четыре часа в сутки!Смотрите только на канале «Джетикс»!

- Самый дурацкий футбол только на канале «Спорт»! – немедленно реагирует ребенок.

Это у нас такая игра в анонсы. Мы оба относимся к взаимным нападкам с юмором и без обид.Мы друг друга понимаем. Камню с ребенком легко. И ребенок воспринимает камень естественно. Мы оба - часть природы.Простая, не перегруженная обязательствами и условностями.

Вот с Настиной мамой все гораздо сложнее. Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. Но только рядом с этими дамами я еще вспоминаю, что нахожусь в переходной фазе и пока не окаменел.

-Солнце, не пора ли детям спать?- это вопрос к мамочке.

-Нет! - пищит Настя – еще не кончилось!

- Давай-ка, быстро ложись. Где пульт? – редкий случай, когда Женщина поддерживает мои требования в полной мере, без ремарок, поправок, дополнений и противоречий.

- Ну, каникулы, же! – упорствует дитя.

- Все, выключай. Иди чистить зубы!

- Ну, вы же в отпуске!?

Я с удовольствием слушаю их препирательства. Я камень, я лежу на обочине жизни, в стороне от разборок и конфликтов. Я только запустил воспитательно-дисциплинарный механизм, но не на мои плечи легла ответственность принятия педагогических мер.

- Ладно, пять минут. – сдают позиции педагогические меры.
Но мне еще не верится, что так удачно начатая операция заканчивается полным фиаско. Я, если честно, рассчитывал, что дитя уснет раньше мамочки, а, значит, взрослые смогут провести часок-другой тет-а-тет. Пытаюсь выправить ситуацию:

- Завтра опять только к обеду подниметесь.

- Ну и что? – пищит Настя.

- Иди. Мы сами разберемся. – подводит черту Женщина.

Что здесь скажешь? Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. А в выигрыше ребенок…

***

Я был неправ. Мои расчеты выверенные логикой и разумом оказались так же далеки от истинного положения дел, как обычно неверны прогнозы синоптиков или аналитиков рынка.
Кстати, давно заметил, ни что так часто не подводит людей, как уверенность в торжестве разума и непогрешимости идей. Оказывается, камни на этом спотыкаются точно так же.

До глубокой ночи из спальни брата доносилось мерное побулькивание работающего грязевого гейзера, прерываемое извержениями истерических фонтанов едва сдерживаемых вскриков: «Отлично устроилась!», «Мне это надоело!!», «Почему ты мочишь?!». Существо не пожалело мужа.Существо шло к цели, не замечая препятствий, самым коротким и самым простым путем.

- Что там у них? – сквозь полудрему интересуется моя женщина.

-Утром узнаем. – успокаиваю я. Успокаиваю не женщину, а себя. И зря. Утром это уже был дуэт. Не выспавшийся, злой и агрессивный он поджидал меня с первым выступлением на традиционной концертной площадке – кухне. А где же еще? Обойти кухню невозможно. Имея такую сцену, филармонии приносили бы прибыль, сопоставимую с прибылью от наркобизнеса или торговли оружием.
Я шел варить кофе, а попал на поле брани.Супруги сидели за столом. По моим расчетам Брат должен был уже подходить к своему рабочему месту в противоположной части города, но почему-то сосредоточенно пил чай. Он смотрел строго перед собой: ни привычных новостей по телевизору, ни газеты на столе. Существо чай не пило. Существу было не до того. Оно готовилось к бою и в нетерпении ерзало, словно пыталось накрутить на обрюзгшие ягодицы, чехол кухонного диванчика.

- Доброе утро. – с самым безмятежным видом поздоровался я.

Брат буркнул нечто нечленораздельное, что можно было истолковать и как «привет!» и как «пошел…». Брат до сих пор не может понять, что я камень и мне одинаково безразличны: и подчеркнуто вежливое хамство, и разнузданная грубость. Это только звуки. Я их отражаю и эхом отправляю в пространство.

Существо понимает меня лучше. Ее слова всегда сведены к конкретным претензиям и требуют конкретного ответа.

- Я что, техничка, уборщица – грязь за всеми подтирать? – Существу настолько не терпится получить ответ, что оно вскакивает из-за стола и встает у меня на пути, воинственно уперев в свои пухленькие бочки маленькие злые кулаки.

Я церемонно делаю шаг в сторону, как в старинном бальном танце в три движения обхожу партнершу и оказываюсь к ней спиной к спине. Это супругу брата заводит еще больше.Наш танец продолжается. Существо делает резкий разворот и втыкается носом в мой позвоночник. Камню щекотно, но Существо готово взорваться от возмущения. Оно понимает: в каком смешном и глупомположении оказалось и от пережитого унижения на десяток секунд теряет способность говорить.
Я занимаюсь своими делами.

Темно-шоколадные зерна слой за слоем ложатся в чашу кофемолки. Мне нравится этот процесс. Я наблюдаю за ним и не реагирую на звуки у себя за спиной.

- У тебя спрашивают! – Брат подхватывает знамя скандала, на мгновенье выпавшее из ослабших рук супруги.
- Что? – поворачиваюсь к нимс намерением дойти до ближайшей розетки и превратить ароматные зерна в еще более ароматный порошок и буквально натыкаюсь на Существо.

-Я – техничка!!? – горячо выдыхает Приведение мне чуть выше солнечного сплетения.
Понятно, что фраза готовилась всю ночь, оттачивалась и доводилась до совершенства. Именной ей была предоставлена честь начать процедуру аутодафе. Но выдавленные, сквозь влажные от слюней губы мне в футболку слова, сразу потеряли весь, заложенный в них пафос и трагизм и приобрели характер более присущий гротесковому юмору комиксов.

- Не знаю. Загляни в трудовую книжку. Там должно быть написано.- и снова в три движения оставляю Существо за спиной.

Вообще-то, последнее место работы невестки – нянечка в детском саду. По сути, действительно техничка.

Пауза – десять секунд тишины. Противоположная сторона обдумывает: воспринять ли мои слова как прямой вызов и реагировать на них или придерживаться первоначального плана боевых действий.Пользуясь замешательством,успеваю дойти до розетки и подразнить мотор кофемолки близостью с электрическим потоком.

Наконец, Существо прорывает.

- Раньше за тобой убирала, а теперь за всеми твоими нахлебниками?!

- Чего молчишь? - подгоняет Брат.

А чего говорить? На собственной территории я убираю сам. Немытая посуда в мойке по полдня валяется у них. Я свою мою сразу. Принцип: испачкал – почистил, значительно упрощает жизнь в коммуналках. А наш дом - типичная коммуналка на две семьи.

- А конкретнее? – уточняю как можно более миролюбиво.

- Конкретнее? Всю кухню засрали! На скатерти помойка. Еле оттерла!

Теперь понятно: точка невозврата пройдена, послы отозваны, война объявлена. Жестоких оборонительных боев избежать не удастся. Тем более, что со скатертью действительно проблемы. Вчера ужинали окрошкой.А мелко порубленная зелень, особенно укроп, липнет ко всему не хуже, чем репей к штанам или декоративные магнитики к холодильникам.Стол после еды я вытирал лично. На три зараза. Но полностью искоренить приросшую к синтетике траву не удалось. Ей по технологии нужно дать время, чтобы подсохла до состояния сена, а уже потом увядшая зелень легко слетает с поверхности по мановению сухой тряпки.

-Стол я вытирал.

- Да хватит врать и оправдываться! Ты живешь за наш счет, а теперь еще этих притащил!!

От такой наглости даже камень растеряется. Бюджеты у меня и Брата разделились с тех пор, как птичка-шаман впорхнула в наше семейное гнездо. Бывало, что мы друг у друга перехватывали по мелочи до зарплаты, но чтобы жить за чужой счет – это что-то свежее и оригинальное. До такой глупости Существо прежде не доходило. Я чувствую, что с каждым новым обвинениемвсе хуже превращаю звуки слов в эхо. Слова пробивают кристаллическую решетку поверхностного слоя, копятся внутри меня, собираются в сгусток энергии, и начинают плавить камень в лаву.

Сразу скажу: на мой взгляд, скандалы неприятны, но полезны. Только во время скандала человек проявляет себя полностью. Таким, какой он есть на самом деле. Таким, каким родился и вырос. Скандал раздеваетчеловека донага, сдирает с него все наносное и показушное, надетое специально для выхода на люди.

Очень немногие обладают даром и во время скандала оставаться «в роли».Это гении. Они наперечет. Участь остальных – публичный моральный стриптиз.

Мнимые пацифисты и борцы против смертной казни, декларирующие человеческую жизнь высшей ценностью,хватаются за ножи и топоры. Не факт, что они согреют холодное оружие горячей кровью оппонента,для этого нужна смелость, но будут сжимать рукояти до белых костяшек на пальцах рук и судороги челюстных мышц.

Дураки, научившиеся вовремя поддакивать и выносить в народ умную мину, обязательно сорвутся и обнаружат свою беспредельную глупость. На уровне аргументов, слов и междометий.

Мнимые интеллигенты, завсегдатаи филармонии и театральных премьер, знающие назубок имена модных авторов и фамилии классиков от Сафокла до Евтушенко, непременно собьются на площадную брань и базарные разборки.

Даже камень во время скандалатеряет природный дар отстраненности, вступает в бессмысленные дискуссии и рвется к победе, хотя отчетливо понимает что победа того не стоит.
Компьютерная томография скандала дает точный диагноз: кто перед тобой и кто ты сам. И я понимаю, что еще не стал дорожным булыжником.

- Отлично. Ты меня содержишь? – чувствую, что лава прорвалась наружу и я не в силах ее остановить, - Две трети квартплаты плачу я, а три четверти начислений приходится на вас. И ты меня содержишь?

- Сказал бы,и мы платили больше! – вмешивается Брат.

- А почему я должен говорить?

- А почему мы должны знать? – как ни странно, но довод Существа логичен, хотя в этом состоянии у супруги брата редко присутствует разумное начало.

- Ладно! А когда я полгода сидел без зарплаты? Вы об этом знали! Но даже не подумали поинтересоваться: откуда берутсяденьги за квартиру! Тогда вы не давали вообще ни копейки. Кто за чей счет жил?

- Ты!!! – здесь Существо привычно подменяет логикуистерикой, - Ты у нас деньги взял и делал себе ремонт. А мы чуть не умерли от голода!

Я понимаю, что Существо несет. Ее последний аргумент даже у Брата вызывает растерянность. По лицу видно, как он пытается вспомнить нечто подобное, но не находит в семейных летописях ни единого документального подтверждения.

Чтобы занять себя чем-то осмысленным, Брат берет нож и начинает резать хлеб. В этом действии нет надобности: семейка уже позавтракала. Он так пытается вернуть себя в реальный мир,в котором можно опереться на существующие действия и предметы, а не плутать в неожиданных фантазиях и ассоциациях сумасшедшей супруги. Все же по природе Брат носитель знаний и логики.

Гляжу на ровные ломтики, отделяющиеся от батона, и чувствую, как лава во мне застывает. Остаетсятолько ощущение грязи. Будто я, камень, шлепнулся в лужу с навозом. Можно, конечно, говорить, что не я причина вони, а навоз, но кому от этого легче?

- Разве такое было? – обращаюсь к Брату. Он молча режет ломоть за ломтем.

- Было!-встревает Существо, - А твоя вчера бросила на столе кастрюлю!

- Но кастрюляже чистая… - в коридоре за холодильниками стоит «моя». Белая футболка с линялым сиреневым цветком на груди, светлое трико, растерянное лицо. Длинные загорелые пальцы растворились в шоколадном рисунке на пластике стеновых панелей, словно ее руки вошли в стену и остались там. Может она тоже уже приведение?

- Хоть какая. На место надо ставить!

- Но вы же сами говорили: «Оставь на столе, я уберу».

- А я не нанималась!

-Ну, ты, милочка, даешь. – уже совершенно спокойно говорю я.

- Она тебе не «милочка»!!! – срывается Брат. Нож в его побелевшей руке дрожит мелко и часто, как пневматический молоток у дорожного рабочего. Живо представляю, как острое лезвие, а ножи Брат точить умеет исключительно хорошо, с хрустом входит в мое мясо, вырывает из тела фонтан крови и снова погружается в меня до тех пор, пока я ни развалюсь на ровные тонкие ломтики. А на завтра в криминальной хронике появится сообщение «Гражданская война в Сибири. Трезвый брат убил брата из-за укропа на скатерти и чистой кастрюли на столе!». Редакторы новостей буду долбиться райотдел полиции в поисках оперативной съемки задержания и горестно вздыхать, что на нашей кухне не было камеры наблюдения, и никто не додумался снять момент убийства на сотовый телефон.

Ну, нет, такого удовольствия я коллегам не доставлю.

- Хорошо. Она немне, она тебе милочка. Только нож положи.

Брат смотрит на наточенное лезвие, и, немного помедлив, кладет оружие в хлебные крошки на разделочной доске.

- И запомни: твоей прошмандовке и ее ублюдочной дочкеквартиру у меня не отнять! – торжествующе орёт Существо.

- Они пытались что-то отнять? – я уже совсем спокоен. Страхи Существа напрасны. Моя Женщина не связывает свои планы со мной. А Насте и в голову не может придти идея захвата чьей-то квартиры. В этом возрасте снятся дворцы, а не комнаты в коммуналке.

- Слышала? Обломись!!! – невестка пытается себя завести собственным криком, но что-то ломается в механизме, какая-то шестеренка выходит из строя и скандал, так весело набиравший обороты, вдруг заглох, как машина с пустым баком.

- Кофе сделаешь? - Моя Женщина, не дожидаясь ответа, разворачивается и уходит в комнату.

- Я узнавал: ты их у нас прописать не сможешь. -брат говорит, тихо, почти извиняясь. – Они по нормативам не проходят.

- У вас, ребят, конкретно крыша съехала… - уже вполне остыв, подвожу резюме.

- Зато она у тебя ангел.- уже без напора парирует Брат, кивая в спину Моей Женщине.

- Она - нет. Ну, а кто здесь ангел?

- Я! – молчавший весь скандал племянник, смотрит из под золотистых кудряшек голубыми глазами. Иногда его ангелочком называют. Но сейчас он действительно ангел. Ангел мира.

***

Весна…

А вот моя Женщина не ангел. Моя Женщина наркоманка. Худшая из наркоманок. Потому, что Героин любит больше, чем меня. И потому, что искренне пытается его бросить. А меня не любит. Но и расставаться со мной не хочет. В этой ситуации и я ее бросить не могу. То-ли камень у нее на шее, то-ли она на шее у камня.

Еще недавно, весной, моя Женщина была похожа на изможденную голодом и загнанную охотниками волчицу. Она металась по городу по каким-то неясным делам. Взгляд ее, то тусклый, то горящий нездоровым блеском, был тревожен и отрешен.

Она подходила ко мне и говорила: «В школе опять вывесили списки. Снова должна тысячу рублей. Нет, нужно идти и оформлять льготы. Все-таки, я мать одиночка. Только времени нет …»

- Да брось ты… На государство надеяться… Пока бумажки соберешь, пока решение примут Настя школу закончит. Дам я денег.

Она мое «дам» никак не комментировала. Она рассказывала о жизни.

-Представляешь: на родительском комитете решили выпускной отмечать в кафе. Им хорошо. Они – богатые. А я как?

- Какой выпускной, - удивляюсь я, - Настя же в первом классе?

- Говорят, что детям праздник нужен. А мне опять деньги искать…

- Сколько?

- Полторы тысячи. И еще пятьсот в театр. На костюм.

Настя звезда. На сцене с детского сада. Поет, танцует, декламирует.

- Ладно, решим. – и я понимал, что снова не смогу досрочно закрыть давний банковский кредит.

Она никогда ничего не просила. Она говорила. Я слушал и открывал кошелек. Потому, что у любимой женщины проблемы, то мужчина обязан их решать.

О наркотиках я догадывался. Но догадка, не подтвержденная фактами, всегда похожа на оскорбление. Невозможно сказать: «Женщина, ты наркоманка!», если не поймал ее со шприцом в вене. Она скажет: «А ты идиот!» и будет права.И я помогал молча. И не пытался ловить. Унизительно это как-то: следить, подглядывать, вычислять противоречия в словах, фразах и поступках.

А потом все обрушилось. Как-то сразу, в один день. И едва не стоило ей и мне работы.

Моя женщина заняла денег у клиента. Немного, две тысячи. Но не отдавала несколько месяцев. Клиент возмутился. Потребовали объяснений. Сначала у нее. Потом у руководства. А что руководство могло объяснить?

Моя Женщина исправно выполняла план и вносила солидную лепту в пополнение бюджета компании.
Да, с нового года действовала неудачная система оплаты труда. Все менеджеры получали поровну, хотя моя Женщинаприносила больше, чем остальные вместе взятые. Денег ей, естественно, не хватало. А когда денег не хватает – их занимают. Это нормально. Но только не у клиента! Заем у клиент – это табу. Клиент – это святое. Деньги клиента принадлежат исключительно компании и никому более. Даже если эти деньги не имеют никакого отношения к рекламному бюджету клиента. Того самого бюджета, за счет которого живет программа, сайт, руководство, бухгалтерия…

Из директорского кабинета Моя Женщина шла c с глазами тяжелыми от непролитых слез. Тяжелыми, как беременная дождем июньская туча, безуспешно отрывающая свое черно-серое брюхо от шершавого магнита земли. Глядишь на нее и понимаешь: все усилия тщетны. Еще одно касание и беременность разрешится ливнем.

-Пойдем, покурим? – Моя Женщина пытается улыбнуться, но я вижу - мы выйдем на лестницу, и натянутую улыбку сменят неподдельные слезы.

Вообще, моя Женщина не плачет при чужих. Она и при мне-то редко плачет. От того я себя чувствую тоже немного чужим.
Бесконечный ряд ступенек, низвергающийся в бездну с тринадцатого этажа, создает иллюзию полного одиночества.
-За что? – тихо всхлипывает моя Женщина и торопливо щелкает зажигалкой. – Я что-то у них украла?
-Так, успокойся. Что произошло? - в подобных ситуациях я всегда чувствую себя идиотом. Мне ясно, что с первой слезы мы начинаем двигаться по расходящимся дорогам. Я пытаюсь понять: в чем причина ее трагедии. Но моя Женщина не ищет понимания. Она не хочет ничего объяснять. Ей нужно только сочувствие

- Они три месяца обещают начать нормально платить. Я же надеюсь. Я отдам деньги. Как только оплатят – сразу отдам.
- Ты взяла деньги клиента – напрягаюсь я.
-Да.. Нет.. Дурак!
Удивительная способность вместить в три слова ответ, историю и диагноз.

- Ладно, я дурак. Но ты расскажи…
- Зачем? Тебе это зачем!?
- Затем, -я понимаю, что перехожу на ее язык, в котором слова не несут смысла, а лишь скрывают его, язык, которым я владею не лучше, чем китайским, а, значит, ни понять, ни сказать ничего не смогу.
-Так, все. – я пытаюсь обнять ее.

- Отпусти, дай докурю. – она все время боится, что в редакции узнают о наших отношениях. Как будто они для кого-то тайна.
-Ладно, - соглашаюсь я. В этом состоянии с Моей Женщиной спорить бесполезно. Она не скандалит, не орет. Она бродит где-то внутри себя по лабиринтам страхов, за вязкой броней отстраненности. Пробиться к ней невозможно. Нужно просто дождаться того момента, когда лабиринт ее отпустит и она выйдет ко мне. – Давай. Я буду говорить, а ты меня поправишь, если ошибусь.

Она молчит, я продолжаю.

-Ты заняла деньги у клиента, а отдать пока не можешь?
- Он не клиент. Знакомый.То есть…, мы вместе учились…

- Сколько?

- Две тысячи.
- Хорошо. А как начальство узнало?
- Он позвонил.

- Почему мне не сказала?
- Ты и так постоянно помогаешь...
- Атас! - тяжело вздыхаю я. Не понимаю этой тактики: загнать себя в угол с тем, чтобы все равно вернуться к единственно возможному решению. Лезу в карман, достаю деньги.Прикидываю: до зарплаты еще неделя, но если не задержат, то дожить хватит. – Держи. Отпрашивайся, езжай сейчас и отдай, чтобы снять все вопросы. И пусть больше не звонит.
Она не берет деньги. Указывает глазами на подоконник:
-Положи. Вечером из рук в руки – плохая примета.
Покорно кладу деньги на белый пластик. У моей женщины тысяча примет, как не стать бедной и быть богатой. Она всем приметам следует неукоснительно. Только деньги с ней роман не крутят. Наверное, они не верят в приметы?
-Спасибо. - ее длинные, нервные пальцы бережно сворачивают две тысячи и опускают в карман джинсов. Немного подумав, она торопливо целует меня в щеку.
- Пошли? – докуренная почти до фильтра сигарета одинокой красной звездой летит в урну. Я загадываю желание: «Чтобы все закончилось хорошо…»

Беру ее за плечи, разворачиваю к себе лицом и гляжу в глаза. В них нет слез. Они сухие и сосредоточенные. Летний дождь не состоялся. Так и у Природы случается: туча проползает брюхом по земле, оставляет десяток тяжело шлепающих в пыль капель и уходит восвояси.
- Что?
- Ничего…
Я иду на рабочее место и пытаюсь дописать материал о проворовавшемся председателе ЖСК.
Через час сотовыйМоей Женщины перестает отвечать. Меняохватывает пустота и беспокойство. Я понимаю - Моя Женщина снова провалилась в какую-то дыру во времени и пространстве. Провалилась и не ясно: вернется из нее или нет? А если вернется, то когда? Еще через тридцать минут в редакцию заглядывает Вера, наш Директор.
- Здравствуйте – Это «здравствуйте» вовсе не значит, что она кого-то в редакции сегодня не видела. У Директора фишка такая: здороваться по сорок раз на дню. Помесь склероза и гипертрофированной вежливости. - Николай Валерьевич, вы не знаете где Петрова?
- Поехала к клиенту отдавать деньги.
- Не доехала.( пауза) И пропала. (пауза) Как вы это можете объяснить?
Черные, диковатые глаза Директора пытаются просканировать мой мозг. Это ее любимый фокус: уставиться в глаза подчиненного и ждать, пока он не опустит свой взгляд. Уже и не знаю, кем она себя в этот момент ощущает: удавом или парой вороненых кольтов. Только мне все равно. Я камень. А камню, что удав, что пуля. Мной проще подавиться, чем меня проглотить.
Вообще у нас с Директором отношения нетипичные.Она меня побаивается, я ее недолюбливаю. За комсомольский энтузиазм и шаблонно ВЛКСМоское неумение работать: «Хоп, хоп, ребятки, навались, а ну-ка, давай. Мы сейчас всех победим!». А на что навались и кого победим – потом разберемся.

В редакции её не любят все. За глаза зовут просто Верой, хотя в нее не верит ни кто. Но если мама с папой так назвали, значит, на что-то надеялись.
- Никак. Как можно объяснить, что солнце встает на востоке и садится на западе? Это от меня не зависит. Спросите у солнца.

- Хорошо. Я разберусь. – Директор и сама не знает: угрожает она или пытается помириться.

***

Лето…

- Давай искать квартиру. Не хочу жить в общежитии. – Моя Женщина полулежит в кресле на балконе. Она уже остыла от скандала до такой степени, что готова подогреть себя под лучами солнца.

- Давай. – эта тема последнюю неделю звучит с периодичностью один раз в четыре часа.Я не считаю Мой Дом общежитием. Здесь все трещинки на потолке знакомы. Они неоднократно заделывались во время многочисленных ремонтов, но всякий раз возвращались в том же виде и на том же месте. Иногда мне кажется, что за те тридцать лет, что я прожил в этих стенах, мы сроднились. Я привык к ним, они – ко мне. Они маскируются слоями новой краски, кремами шпатлевки, урбанистическим макияжем пыли и копоти. Я меняю одежду, теряю волосы и вообщенеспешно старею, но, несмотря на постоянные изменения,мы находим друг друга и узнаем, чтобы с нами не происходило. Я не хочу уезжать из этого дома. Именно поэтому не спорю. Согласитесь: искать квартиру и уехать – разные действия. Искать – этопроцесс, при умном подходе способный занять годы. Переезд – конкретное действие в конкретные сроки.

-Давай, - еще раз повторяю я и сразу меню тему,- Слушай, девушка, а ты не пробовала загорать на пляже?
- Сначала нужно загореть, а потом на пляж.

-Угу.

-Что, угу?- она лежит с закрытыми глазами. Утренний, но уже жаркий ветер, скользит по ее нежной коже. Я завидую ветру: мне Женщина может сказать «да», а может бросить: «Отстань». Ветер делает с ней все, что хочет. Одинокий, не выбритый волосок, выглядывает из под узкого треугольника плавок. Я присаживаюсь перед Женщиной на корточки и начинаю гладить ее подтянутые упругие бедра.
- Я не говорил, что ты переворачиваешь мои представления о жизни?
Моя женщин не ввязывается в философские споры, не поддается на провокации. Она ждет. А может быть дремлет.

- Всегда считал, что люди идут на пляж загорать.
Она открывает глаза. Черные зрачки в обрамлении изумрудной радужки чуть светятся мягкой иронией. Но в голосе звучит раздражение:
- Все вокруг черные, а я приду вот такая и буду на пляже одна белая.- Моя Женщина становится чужой. Она небрежно отталкивает мои руки, - Солнце заслоняешь.

- Партия проиграна!
-Ты о чем? – теперь и в глубине зрачков появляется тень недовольства.

- Белая королева в окружении черных фигур. Партия проиграна…
- Дурак.

- Хорошо, пойдем на пляж в Рощу. Там никого знакомых нет, а что думают чужие – какая разница.
- Разговаривай с ребенком.
- Как прикажете, королева. – выдвигаюсь с балкона спиной вперед, дверь с легким стуком поддается давлению пятой точки. Моя женщина закрывает глаза и отдается горячим ласкам ветра.
- Эй, красотка, пойдем на пляж?
- Нет! –Настя сидит на диване, разговаривать ей некогда: она спасает мир вместе с ленивой, бестолковой и гламурной Стеллой.
- Наська, - встаю между ней и телевизором. – пляж, шашлык, река!
Ребенокнаклоняет голову, пытаясь на практике применить принцип дифракции волн. Но такое крупное препятствие, как я волны в видимом диапазоне обойти не могут. Настя быстро перемещается в правый угол дивана.
- Анастасия! Ку-ку, я здесь!! – начинаю размахивать руками, изображая помесь вентилятора с большой нелепой птицей. В отличие от мамы, Настя не раздражается. По ее губам пробегает легкая улыбка, в глазах зажигаются веселые искорки. Ребенок готов поддержать игру, но большой, мерцающий яркими вспышками глаз телевизора не отпускает.

- Дай досмотреть!!!

- Наська, лето коротко, а Винкс бесконечен. Продолжение я тебе по дороге расскажу.
- А ты смотрел? – ребенок переключается с телевизора на меня. Это победа.
- За кого ты меня принимаешь?
- Если не смотрел – как же расскажешь?
- Очень просто: наши победят! – кнопкой «питание» на пульте я закрепляю успех. Телевизор зло сужает зрачок в яркую вертикальную линию, гаснет и умолкает.

- А матрас возьмем?
- Куда же мы денемся?
Этот воняющий химией муляж огромной порции мороженного Настя выиграла в прошлом году. С тех пор каждый выезд на реку для меня превращается в упражнения на укрепление мышц и увеличение жизненного объема легких. Первые двадцать минут пребывания на пляже я, посиневшими от напряжения губами, делаю матрасу искусственное дыхание. Делаю до тех пор, пока в нем не просыпается способность самостоятельно держать наплаву. Главная отличительная черта этого тренажера заключается всексуальной ненасытности: без моих губ он неспособен прожить и получаса. Процедуру искусственного дыханияприходится повторять за день раз десять.

За полчаса до ухода в матрасе-извращенце просыпаются мазохистские наклонности. Он категорически не желает выпускать из своего вонючего тела воздух, с которым так легко расстается наплаву. Мне приходится его скручивать, сдавливать, тискать изо всех сил, одновременно массируя сосок, который хлюпая и давясь, сражается за каждый кубический миллиметр внутреннего объема.
Я чувствую себя стриптизером-извращенцем. Приблизительно так же меня воспринимает пляжная общественность.
Я не жалуюсь. Я борюсь. Таковы принципы жизни: женщины создают трудности, мужчины их должны преодолевать. Впрочем, женщины навернякауверены, что главная причина проблем - мужчины, а главные специалисты в преодолении сложностей- представительницы слабого пола.

***

Весна

- Добрый день. Майор Федотов.

- Старший оперуполномоченный Уткин.

Офицеры мнутсяна пороге редакции, не скрывая любопытства, вглядываются в лица, пытаясь найти те, которые уже видели на телевизионном экране.

Редакция оценивает гостей. Никогда не знаешь, чего принесут полицейские: сюжет или проблемы.

Я вижу, как Моя Женщина опускает голову и прячет лицо за монитор компьютера.

- Здравствуйте. Что вы хотели? – Марина задет вопрос не из любопытства, а по обязанности. Онасегодня дежурный журналист. Два года назад я долго сомневался: принимать ее на работу или отдать предпочтение другому соискателю. Нет, по профессии к ней не возникло никаких претензий. Она сразу подготовила пару приличных статей на сайт и быстро разобралась со спецификой передачи. Но постоянное нахождение в офисе ее, очевидно, тяготило, а подчиняться даже таком авторитету, как Света, Маринка не считала нужным. В первый же день работы юная пятикурсница журфака повздорила с маститой телевизионной звездой. На следующее утро Света позвала меня в монтажку и шепотом, чтобы не было слышно в офисе, предложила:

-Николай Валерьевич, вот эту темненькую и вредную, как её?

- Марину?

- Да. Давайте возьмем. Из нее толк будет. А вы как считаете?

Я согласился.

Так темненькая и вредная стала спасать бабушек и мочить «па-адонков» - отрицательных героев наших сюжетов по терминологии Светы.

Светленькая, интеллигентнаяи ответственная Ксюша понравилась сразу. Но ей пришлось значительно сложнее. Ксюша так вежливо общалась с «па-адоками», что регулярно нарывалась на выговоры начальства: «Ксения, с крысами нельзя разговаривать на «будьте любезны! Они от такого обращения начинают думать, что им все можно!»

-Извините, но крысы не могут думать.- вежливо, но твердо возражала Ксюша.

Через год без обеих трудно было представить себе работу редакции.

- Нам бы Светлану Михайловну, - Уткин попытался заглянуть за монитор, которым прикрывалась Моя Женщина.

- Её нет, - более подробные пояснения Марине не позволилдать телефон.

- Она воюет. – вмешался я.

- Что, командировка в Чечню? – сообразил опер Уткин.

- Нет. Местных подонков мочит. А что вам нужно?

- Вот у него, - Уткин ткнул пальцем в майора, - Окна пластиковые.

- И?

- Давай, говори сам. – Уткин подтолкнул приятеля в спину.

-Ну, че. Позвонил по объявлению, приехал парень. Замерил. Взял задаток и, -… майор задумался, подыскивая подходящую формулировку.

-И исчез. – помог я.

- Точно.Телефон не отвечает. А потом в управу человек пять терпил обратилось. С той же историей.

- И вы его нашли?
-Нет. Нашли вы. На прошлой неделе показали, там, где Светлана Михайловна его к себе домой вызвала.

- Был такой сюжет. Молодой человек сильно удивился. Сначала пластиковым окнам в квартире, а потом телевизионной камере.

- Нам бы его адресок, если есть… Мы бы его тряханули!

- Помогите полиции, а то ей преступников ловить некогда? – Прикрыв телефонную трубку рукой Марина, не скрывая иронии, смотрит на майора. Она не любит полицию, как и любые иные органы власти. В душе Маринка, несомненно, анархистка.

- Мы преступников ловим. И раскрываемость у нас на уровне. Но и на помощь гражданских рассчитываем. А если будете спасать мошенников, то можем и официально обратиться! – возбудился Уткин, почувствовав настроение Марины.

- Если будете угрожать, то можете даже не обращаться. Это я вам как зам. главного редактора говорю. – меня наезды силовиков раздражают не меньше чем Марину. – Хотя паспортные данные мошенника, мы, в отличие от вас зафиксировали.

- Кто угрожает? – майор быстро оценил негативные последствия конфликта. – Мы просим.

- Вы нам даете телефоны терпил и видеоматериалы задержания. Мы даем адрес. – я понимаю, что только на таких условияхСвета согласилась бына обмен.

- Так не положено. Пишите запрос в пресс-службу. Там рассмотрят.- упирается Уткин.

- Нет проблем. Пишите заявление на имя главного редактора. Рассмотрим.

- Да брось ты Вася, договоримся без формальностей.- сдается майор Федотов. – Ведь договоримся?

- А то, - соглашаюсь я, ощущая, что свой долг перед Светой выполнил на 150%.

И Света думала так. Только менты нас кинули.Адресов не дали, мошенника тряханули и отпустили. Зачем им мошенник, если деньги вернулись в кошелек? Уткин и Федотов были уверены, что больше с нами не столкнуться, а, значит, никаких обязательств перед нами не имеют.Я тоже думал, что больше их не увижу. Ошибались мы все.

***

Лето

Всего через три часа мы оказываемся на улице. Солнце по-прежнему печет, но, не сияя в выгоревшей голубизне неба, а прожигая дыры в надвигающихся полчищах облаков.Ветер, внезапными порывами, проносится над раскаленным асфальтом тротуара, панибратски хватая по пути тополя за раскинутые лапы ветвей.Деревья отвечают недовольнымшелестом, переходящим в гудение и отчаянно отмахиваются от назойливого ветра.
- Ну, все, загорели! – констатирует моя Женщина.

- Я не хочу на пляж! - Настя все еще надеется вернуться к телевизору. – Сейчас гроза будет!
Камень грозы не боится, а потому я, молча, поворачиваюсь к Женщине. Что бы ни решил камень, будет так, как решит Женщина. И я жду решения. Но короткий джинсовый сарафан продолжает ритмично покачиваться в такт шагам, длинные ноги в голубых шлепанцахнесут Женщину вперед. Она не готова менять свои планы. Где-то вдали начинает глухо погрохатывать гром.

-Ну, мама!
-Иди, не ной.

-Не кричи на меня! Ты меня не любишь! – Настя останавливается и поворачивается спиной к уходящей Женщине, ко мне, зависшему в пространстве где-то между мамой и дочкой.
Они и друг без друга жить не могут, но иногда схлестываются жестко, до крика, до слез. Кажется, еще мгновенье и их раскидает навсегда и так далеко, что они уже не смогут найти дорогу друг к другу. Но мгновенье не превращается в пропасть разрыва. Я не успеваювмешаться, а Женщина уже обнимает Настю. Они вместе хлюпают носами. Мама шепчет на ухо дочери что-то нежное, магическое, действующее безотказно, как транквилизаторы.
Я подхожу к ним. Женщина не видит меня, но чувствует мое приближение и, не оборачиваясь, говорит: «Отойди. Не мешай!». Голос жесткий: в нем неприязнь и раздражение. Как будто я причина ее ссоры с дочерью.
Было время, когда такие слова резали меня, как циркулярная пила, вскрывая ребра, легкие, взрывая в пену кровь в сердце. Но я очень быстро каменею. Теперь уже не переживаю, не обижаюсь, разворачиваюсь и иду вперед
Я изучил свою Женщину. Она пройдет еще как минимум пол квартала. До подвальчика, где в царстве вечной прохлады стоят кеги с пивом, а на витрине ровными рядами, словно навоенном параде красуется вяленная, копчена, соленая рыба. Пиво и рыба ее слабость. Я ее спонсор, то есть, главный специалист по слабостям.
- Ты куда?
Я оглядываюсь на голос. Мимо с шелестом и хлопками пролетает стая сумасшедших, грязных полиэтиленовых пакетов. Они гонятся за, взметающимся в небостолбом пыли, догоняют его и, погрузившись в серый туман, исчезают где-то в облаках.

- Туда, - машу неопределенно в сторону темного горизонта. Ветер давит на висящую за спиной,разбухшую от матраса и полотенец спортивную сумку, разворачивает и толкает меня вперед.Я подчиняюсь попутному ветру: зачем спорить с тем, что помогает?

В тесном подвальчике вечный аншлаг. Полтора десятка покупателей роятся в маленьком зальчике, пытаясь изобразить подобие очереди.Трое продавцов энергично насаживают пустые пластиковые бутылки на металлические крючки кранов, наглядно демонстрируя справедливость утверждения, что природа не терпит пустоты. Литровки, полуторки, двушки неспешно тяжелеют, меняя цвет. Золотисто-желтые, светло-коричневые, темные, почти черные и даже ядовито-зеленые гигантские ягоды вызревают прямо на глазах страждущей публики.

- Все заказали?- кричит из-за прилавка бодрая тетка, обернутая в синий с белыми рюшечкамифартук.

-Ты будешь? – Моя Женщина горячо дышит мне в шею.
-Нет. Не хочу. – я не любитель пива.
- Полтора литра крюгера, классики. – подводит итог короткой дискуссии моя Женщина.

-А мне? – возмущается Настя
- И литр лимонада, - дополняет заказ Женщина.
Белые рюшечки стремительно разворачиваются, выхватывают из неоткуда сверкающую пустую полторашку и с щелчком нанизывает ее на никелированный крюк крана.

- Ш-ш-ш-хе-е-е! – труба выплевывает струю пива и бутылка покрывается матовым налетомиспарины. В жару нет лучшей рекламы, чем матовая пленка влаги на бутылке холодного пива. Я внезапно чувствую сухость во рту и, подчиняясь спонтанному приступу жажды, говорю: «Литр чешского, нефильтрованного».
Моя Женщина смотрит на меня удивленно, но одобрительно.
-Давай еще возьмем рыбное ассорти? – предлагает она.
- Давай.

- А мне кальмаров.- пищит Наська.
- А тебе кальмаров, - соглашаюсь я, хотя с трудом представляю себе: как можно запивать соленых кальмаров приторно сладким лимонадом. Но, как говориться, о вкусах не спорят.

На выходе из подвальчика нас поджидало солнце. Пока мы покупали пиво, оно бесследно испарило целое поле туч и торжествующе жгло по коже, словно подбадривая: «На пляж, ребята, на пляж!»
Наська первая отозвалась на зов природы.

- Поехали купаться!
- А как же гроза? – вяло возразила моя Женщина. Она уже настроилась пить пиво в кресле на балконе.
-Ну, мам, давай на пляж!
- Поехали. Будет дождь – вернемся домой. – поддержал я Настю.

-Как хотите… Помоги, - Женщина сует мне в руки бутылку. Я с щелчком поворачиваю пробку. «Ф-ф-ф-ф»-сквозь резьбу поприветствует нас пиво. Нежно белая пена закудрявилась, побираясь к горлышку. Моя Женщина сделала два сладких глотка, закрутила крышку и аккуратно уложила бутылку в сумку.

-Я готова, поехали.
Девчонки весело потопали на остановку. Следом потянулось вьючное животное с пивом, лимонадом, матрасом, полотенцами и стойким ощущением, что транспортировка тяжестей не то, для чего его создала природа. Впрочем, так, наверное, рассуждают все вьючные животные от ослов до биндюжников.

***

Весна…

Тогда весной, когда директор вышла из редакции, я все же взялся за телефонную трубку. Взялся, хотя был уверен, что нарвусь на привычное: «Ты за мной следишь?».
На звонки с офисного телефона отзывалисьтолько длинные, тягучие гудки. Моя Женщина не отвечала. Я вышел на лестницу и набрал с сотового.Четвертая или пятая попытка увенчалась успехом.
-Они меня заперли!!! – я слушал ее всхлипывания и чувствовал, как ощущение неопределенности и беспокойства вытекает из меня, как вода из дырявого ведра. Я еще не понимал: что за приключение Моя Женщина нашла сегодня, чем оно грозит и как ее спасать, но важно было другое – она жива. Воронка времени не засосала ее навсегда, а покрутив, выкинула в реальный мир.
- Ты где?
- У клиентов.
- У каких клиентов?
- Оконщики. Напротив дворца спорта. Они меня заперли!
- Так, спокойно. Кто запер?
- Я зашла в туалет. Они закрыли офисы и ушли.
- А ты чего ждешь?
- Здесь решетка. Я не могу открыть.
- Сейчас приеду.
- Не надо. Дежурный на втором этаже уже позвонил в охрану.
- Ладно. Разберемся.
На часах начало восьмого. Рабочий день окончен. В редакции меня не держало ничего, кроме недописанной статьи. Но статью можно дописать и дома.
В дверях сталкиваюсь со съемочной группой.
- Представьте, Николай Валерьевич! Этот мальчишечка на меня с кулаками кинулся! – Светлана еще не остыла от недавнего интервью, - Если бы ни Владимир, я бы его там же порвала на тряпки!

Владимир – двухметровый потомок викингов – стоит в центре редакции, единственной точке, где он помещается, оставляя хотя бы узенький проход для передвижения других сотрудников, и спокойно улыбается.
- Вы скинетесъемки с диска на компьютер? -Светлана видит, как я достаю из гардероба куртку и деликатно напоминает о моих неписанных обязанностях.
- Я скину, - из монтажки выглядывает Федор. Режиссер монтажа – полная противоположность Владимира. Тихий, маленький, худенький, почти прозрачный, навсегда погруженный в себя. Когда он начинает работать, кажется, что Федор врастает в монтажную машину и становится самой важной частью компьютера. Но с картинкой творит чудеса.Любой съемочный брак способен «вытянуть» до приемлемого состояния.
- Спасибо,добрый человек - это одно из любимых Светиных выражений. Есть еще парочка нестандартных нецензурных словосочетаний, которых она в моем присутствии избегает и хлесткая характеристика отрицательных героев сюжетов. Их она называет кратко: «Па-адонки!» Причем именно так, через длинное «а».
- Николай Валерьевич,не уходите… Нет, правда, посмотрите: я из этого бомбу сделаю!
Пока Федор перекачивает файлы, Светлана торопливо закидывает в себя чуть теплый фастфуд, попутно прихваченный в буфете на первом этаже, жалуется, что первый раз за день ест, отвечает на десяток звонков на сотовый и в лицах рассказывает, как съездила к мошенникам, недорого продающим несуществующие вакансии.

-Пять звонков за один день. И все жалуются на «Энлайн».Эта конторка, якобы, помогает найти работу. Люди приезжают к ним. Тащатся через весь город. Платят тысячу рублей за поиск подходящей вакансии. Потом ждут.
Звонок по сотовому прерывает монолог.
- Да, Сергей Сергеевич. Вашими молитвами. Все хорошо, только работы много. Поесть некогда. Да. Да. Да. У меня просьба: дайте комментарий. Да, по вашей теме. Какой вы добрый человек! Завтра в четыре вас устроит?

Я украдкой гляжу на часы. Ощущение беспокойства постепенно возвращается. Встаю со стула и начинаю утаптывать пыльный ворс коврового покрытия, дважды за маршрут просачиваясь между столом и живым монументом поколениям викингов.
- Коля, сядь, у меня уже голова кружится, - сообщает Владимир, добродушно улыбаясь.

- Сам бы сел. Тебя проще перепрыгнуть, чем обойти.
- Попробуй. –гудит он откуда-то из-под потолка.
Я задираю голову и понимаю, что погорячился: без шеста или катапульты мне такую высоту не взять.
- Вова, освободи проход, а то пожарные оштрафуют.
- Не могу, стулья больно хлипкие. Сяду - опять сломаю.
Он не может сесть, а я не могу остановиться. Ноги тащат меня к выходу. Им не терпится, не дожидаясь неспешной кабины лифта, собрать виражи лестничных ступеней до самого первого этажа и выкинуть меня на улицу. И я бы подчинился ногам, но, во-первых, моя женщина просила не приезжать. Во-вторых, не хочется обижать Светлану. Она вполне заслужила пять минут триумфа у коллег за свою сумасшедшую пахоту.
-Я звоню в «Энлайн»,- продолжает рассказ Света, - представляюсь, прошу к телефону директора. Николай Валерьевич, вы торопитесь? – она замечает мои стремительные перемещения по комнате.
- Нет, так, устал сидеть.
- А… Секретарша, фифа, мол, Дмитрию Анатольевичу некогда общаться с прессой. Как будто я президенту звоню. Не-ко-гда! Я говорю: «Тогда, как в рекламе - мы едем к вам!». Приезжаем, а..

Из монтажки выглядывает Федор.
- Можно смотреть.
Светлана подхватывает меня под руку и тащит к монитору монтажной машины.На экране брюнет лет двадцати в дорогом костюме. Хорошо откормленное холеное лицо. Я гляжу на него, и мне начинает мерещиться запах модного парфюма.
- Кто позволил сюда войти? – возмущается холеный брюнет.
- У вас секретное предприятие? -парирует Светлана.
- Прошла вон! Где охрана?
Где-то за кадром растерянно пищит секретарша: «Дмитрий Анатольевич,сейчас позову!»

С выбором тона юный барин ошибся. Если Свету завести, она колонну танков по оврагам раскидает.
- Мальчик, скажите: вы собираетесь возвращать деньги обманутым клиентам? - нарочито ласково задает вопрос Света.
- Пошла на х…! – «мальчик» вылетает из-за стола и пытается отнять микрофон, но натыкается на могучий торс Володи. Камера крупным планом дает раннюю плешь на аккуратно постриженном затылке.
-Ты, бл… старая, я тебя убью! – мычит директор «Эмлайн» куда-то в ремень на операторском пупке.

- Мальчик, еще несколько слов для ваших потенциальных клиентов! – подбадривает буяна Света. Судя по движению камеры, Володя своим мощным, выпирающим как кенгурятниквнедорожника прессом, отражает атаку мошенника, а рукой придерживает Светлану. И я понимаю, что если он ее не остановит, то и сам «мальчик»и его дорогой костюм приобретут вид бомжовый и непредставительный. Света –птичка маленькая, но боевая.

В кармане оживает сотовый телефон.

- Ты где?
- На работе.
- Я думала: ты ко мне едешь!
- Привет. Ты же сказала, что сама справишься.
- Приедешь?
- Да.

Трубка сразу переходит на короткие гудки. Похоже, у моей Женщины закончились деньги на счете. Она на телефон тратит пол своей зарплаты и еще половину моей. С кем она разговаривает? О чем? Зачем? Знаю только, что я в списке ее абонентов появляюсь лишь, когда на звонки не остается денег.
- Светлана, дико извиняюсь, бежать надо.

Света пытается остановить: «Сейчас самое интересное будет. Охрана… Полиция…»
- Знаю, что подлец, но действительно горит. Я завтра утром сяду и все отсмотрю.
- Ладно.- разочарованно соглашается Света.- До завтра.
- Всем счастливо,-вырываюсь из тесноты монтажки в коридор, на лестницу, через просторный холл, на пропахшую выхлопом и завязшую в мертвой пробке улицу.

***

Лето…

Старенький трамвайчик устало дополз до конечной остановки, надрывно заскрипел тормозными колодками и остановился. Несколько секунд он собирал силы, потом, как штангист на выдохе с шипением откатил двери. Видно и ему, железному пенсионеру, было утомительно раскатывать по городу, прорубаясь сквозь густой летний зной.
Два десятка пассажиров с облегчением вывалились из душного салона.
Я взвалил на плечо сумку, сгреб пакеты и довольно лихо спрыгнул на горячий асфальт остановки. Мои дамы замешкались.
- Выходи быстро!

- Ма-а-а,у меня билетик упал.

- Двигайся, говорю. Все уже вышли.
-Подожди!
- Да брось ты его!
- Он счастливый!
- Он грязный. На полу валялся. Выходи, трамвай сейчас поедет!
- Он не грязный! Он счастливый! Он на сидении лежал! Я его съем!
- Ага, съешь! А потом живот будет болеть! От счастья…
Ребенок с очевиднымускорением появляется в проеме дверей.
- Живот от счастья не болит, - обиженно бубнит Настя и начинает осторожно спускаться по высоким трамвайным ступенькам. Я подаю ей руку. Влажные детские пальчики крепко цепляются за мою ладонь. Я ощущаю себя человеком: большим, сильным и полезным.
- Нет счастья в жизни? – сочувствую Наське.
- Нет, - соглашается она и смотрит на меня сердитыми, влажными от ожидания слез, глазами.
- Топай, философ, - Моя Женщина – грамотный политик. Она на корню пресекает любые попытки создания какого-либо союза за ее спиной.
А я и не пытался. Интриги – не мое оружие.
- Отойди, я сама.– Женщина почти зло отталкивает мою протянутую руку, и я превращаюсь в маленький, никчемный и бесполезный придорожный булыжник.

Трамвайвздыхает и шипит приводом дверейуже не устало, а раздраженно, будто отгоняявсех от вагона. Тупо смотрю на исчезающие за дверью ступеньки и думаю, что словосочетание «конструкторская мысль», наверное,не про трамваи. В самом деле: кто на них ездит? В основном пенсионеры. Взобраться по отвесной круче трамвайных ступенек для них все равно, что здоровому человеку среднего возраста влезть по стенке на второй этаж. Спуститься -равнозначно прыжку с парашютом. Добавьте к этому испытанию еще сумки и тележки – вечные спутники российских стариков и скажите: в чем здесь мысль?
-Мороженное будешь? – Моя Женщина усиленно толкает маятник отношений с дочерью от точки «почти скандал» к зоне «близкие подруги».
- Нет, - продолжает дуться Настя.
Женщина тянет ребенка к киоску мороженного.
- Вот смотри: твой любимый «Лунтик»!
- Не хочу.
- Давай: тебе «Лунтика», а мне эскимо.
- Нет! – Настя пытается вырвать руку из маминой руки, но получив легкий, скорее символический шлепок, идет на уступку, -Я тоже эскимо.

-Купишь нам эскимо? – Вопросом ко мне Женщина фиксирует боевую ничью. А я понимаю, их мир снова оплачен из моего кошелька.

Заглядываю в маленькое окошко. Потная, красная от духоты продавщица смотрит куда-то сквозь меня, и я начинаю волноваться: может быть, я заразился дома от Маленького Злобного Существа и тоже стал приведением?
- Два эскимо!
Продавщица фокусирует на мне свой взгляд. В черных зрачках легко читается, что ей надоела жара, мороженное, назойливые покупатели, неудавшаяся жизнь и что она с большим удовольствием торговала бы мышьяком,цианистым калием и синильной кислотой.

-А ты не будешь? – оборачиваюсь на голос и падаю в глубокие, мерцающие изумрудной зеленью глаза Моей Женщины. Такие теплые и родные, будто не она тридцать секунд назад брезгливо отталкивала мою руку у трамвайных ступенек.И я не могу понять: толи тогда была демонстрация независимости, толи сейчас демонстрация благодарности? Да и разве это важно? Моя Женщина наверняка сама не сможет дать ответ на этот вопрос.
Забираю сдачу, эскимо.

-Оно точно без стрихнина? – вопрос вылетает как-то спонтанно, из подсознания. Но продавец уже усадила свое громоздкое потное тело на стульчик и смотрела куда-тов далекое, несбывшееся. Где нет мужа-пьяницы, неудавшейся жизни. И меня тоже нет.
Кстати, не только для нее. Девчонки развернули мороженное и, не дожидаясь, топают на пляж. Я плетусь следом: шоркая сандалиями пыльный, испещренный морщинками трещин тротуар, и думая о влиянии прогресса на человеческие отношения.

«До чего мы дожили? Я подаю любимой Женщине руку, а она воспринимает это как оскорбление, как намек на ее слабость, неполноценность. И виновата не она. Виноват прогресс.
Прогресс сделал нас ненужными друг другу. Он создал общество потребления с его экономической целесообразностью, стер границы между странами, но разделил людей. Кланы, семьи – где они? Первобытный человек вне племени был обречен на смерть. Сегодня каждый способен выживать в одиночку и стремиться выживать в одиночку. Технологии уровняли в возможностях мужчин и женщин, сильных и слабых, молодых и старых, здоровых и больных. Что не по силам мышцам – сделают механизмы. Где не хватает мозгов, там выручит компьютер. Мы стали независимыми, индипенднутыми.Мужчин и женщин объединяет только секс и дети. Но и эти союзы ради детей и секса становятся все боле кратковременными. А скоро могут исчезнуть вовсе. Прямое воздействие на центры наслажденияв мозгу и искусственное оплодотворение вне утробы матери. И рожать будут без мук. Потому, что без матери. Если, конечно, этот процесс можно назвать родами, а не выращиванием.
«Детоводы племенного хозяйства «Кандымовское» вырастилирекордный урожай младенцев! Все малыши развились нормально, а средний вес новорожденных составил семь килограмм двести грамм!» Действительно: ограничений по весу никаких. Так пусть в пробирке постигают азы языковой культуры и математики. Чего зря время терять?

Раньше женщина нуждалась в мужской силе и защите. Сегодня защищает полиция (точнее должна защищать), воду таскает водопровод, кормит супермаркет. Иногда они, слава Богу,это делают плохо, поэтому женщины еще терпят рядом с собой мужчин.
Мужчинам нужен был уют, хорошее питание, чтобы можно было много работать и многочисленное семейство, каждый член которого помогал по хозяйству. Сейчас все домашнее хозяйство – диван и телевизор, уют гарантируют клининговые компании, для работы не требуется изобильной пищи, а текущие затраты энергии легко компенсирует общепит, полуфабрикаты и микроволновка.

В защите и заботе нуждаются только дети. Пока нуждаются. Потому, что нет соответствующих технологий, и существует патриархальный стереотип взаимоотношений между ними и взрослыми. Но это может измениться за жизнь одного поколения. И люди достигнут пустынного совершенства в сфере личной свободы…»

- Сто одиннадцать ступенек! – кричит Настя и швыряет в меня шишку. Я почти успеваю увернуться. Шишка легкимшершавым тельцем цепляется за кожу на плече, но, не удержавшись, падает на тропинку и теряется среди сотен таких же сухих, ощетинившихся растопыренными чешуйками ежиков.
- Дама, следите за своим ребенком! -я пытаюсь изобразить возмущение, но «даме» нет до меня дела. Моя Женщинакокетничает с кем-то по сотовому. Она раздраженно отмахивается и, как парусник со сломанным штурвалом, подчиняясь шквальному порыву телефонного звонка, сваливает с курса главной аллеи парка, в интимный полумракбоковой тропинки. Ну и черт с ней.
-Пойдем! –Наська тянет меня за руку к водопаду деревянных ступенек, исчезающему в зеленом туннеле тополей и кленов. Это у нас игра такая: спускаясь к пляжу или возвращаясь с него считать потертые тысячами ног бруски. Их должно быть ровно сто одиннадцать. Или около того. Они заколдованные и потому их количество зависит от их настроения. Иногда их чуть больше. Иногда - чуть меньше. Каждый из них – легкая преграда даже для маленького ребенка, но выстроившись в шеренгу по двадцатиметровому обрыву берега, они способны утомить и здорового мужика, вроде меня. Наверное, поэтому на площадках, завершающих каждый пролет стоит по паре скамеек. Но мы с Настей ими не пользуемся. Мы идем и вслух считаем эти нудные ступеньки. И они уступают нашему дружному напору, сжимаются, теряютстрой и окончательно отчаявшись выиграть поединок, скидывают нас с себя на пляж.

Так, может быть, у конструкторов трамваев со ступеньками – не сбой в мышлении, а попытка сблизить людей? Преодоление трудностей, даже искусственно созданных, сплачивает.

***

Весна. Света.

- Вот сволочь, е…. на …! – Света швырнула трубку телефона на аппарат так, что он испуганно звякнул и свалился со стола. Такой заведенной я её не видел уже давно. – Экстрасенс хренов. Ну, на… - Света споткнулась о мой удивленный взгляд. Последний мат так и не вылетел из ее, подкрашенных алой помадой, губ.

- Извините, Николай Валерьевич. Но это уже за гранью!!!

Когда я впервые появился в редакции, Света позволяла себе все. Если ее разрывали эмоции, по офису летали телефоны, ежедневники, ручки и движение метательных снарядовсопровождалосьаккомпанементом специфических оборотов русской речи, тех, что принято деликатно называть нецензурными. Она могла обматерить оператора за неверный баланс белого. Даже, если этот баланс не был выставлен по объективной причине. Это в студии можно аппаратуру настроить заранее и в случае, если что-то не получилось, повторить запись еще раз.Но у Светыстудии не было. У нее были съемки в режиме live без права на дубль. И редко они начинались под напыщенноережиссерское «мотор». Чаще оператор едва успевал вытащить камеру из кофра и нажать на кнопку «пуск».Но именно из-за невозможности что-то переснятьСвета так остро переживала любой производственный брак.Испорченная запись означала не вышедший сюжет, время впустую потерянное в разъездах по забитым пробками улицам, не проданную рекламу, не выполненный план. Бизнес – дело суровое.

Нет, после взрыва Света быстро отходила, старалась стереть следы конфликта из памяти подчиненных. И никто не мог бросить ей укор в том, что онаиначе вела себя с владельцами или не стояла насмерть за каждого человека, работавшего на программу. Света отдавалась работе и эмоциям естественно и безудержно. Она вела себя как звезда и могла это себе позволить, потому, что пусть в масштабах города, но была настоящей звездой.

На второй или третий день знакомства Света решила испробовать прорабскую лексику на мне.Дежурный журналист внес в график съемок чье-то интервью, а Света, не сверившись с документом, назначила на это время другие съемки. Журналист получил втык: звезда не может быть не права, но кто–то же должен был ответить за проблему?

Я вполне деликатно напомнил, что график съемок для того и заполняется, чтобы не возникало накладок.

- Ты кто такой, на х... в п…? Я здесь определяю: что и когда снимать. А ты, е… на х.., сиди в п…. и помалкивай!

- Понял, - сказал я и написал заявление об уходе.

Светлана прочитала, покраснела, помолчала и … извинилась. С тех пор нецензурная брань в офисепрактически не звучала. Эмоциональные взрывы Света стала использовать исключительно в качестве оружия массового поражения «па-адонков».
- Вы же знаете – я изменилась. Ведь, правда?
- Света, вы ангел. – соглашаюсь я.

- Но это исключительный случай! У меня язык не поворачивается назвать его па-адонком! Подонки оскорбятся! Это убийца за деньги. Киллер в белом халате!

Вчера, вас не было,пришла женщина. На прошлой неделе похоронила мужа. Рак легких. В принципе, если случай не запущенный,сейчас оперируюти люди живут. Но под нож никто ложиться не хочет. Все ждут чуда: само рассосется или придет волшебник, палочкой взмахнет, молитву нашепчет и рака нет. Вот на такого волшебника и напоролись. Он полгода деньги из семьи тянул. Одних кредитов взяли на триста тысяч. Машину продали. Все, что было накоплено – все ушло знахарю. И, главное дело, он же врач с дипломом Первого меда! Клятву Гиппократа давал.

Эта мразь запретила лечиться в больнице. Сказал: «Операция не нужна. Вылечу травами». А когда понял, что больному жизни осталось несколько дней – смылся из города. Уехал на симпозиум!

Он на симпозиум, а семья на похороны деньги по копейке собирала! В доме одни бутыльки с каплями и мазями остались. Пятьдесят тысяч за бутылек! Мразь!!!

- А откуда про Первый мед известно?

- Сам рассказал. Учился в нашем медицинском, после первого курса перевелся в Москву.

- Кому рассказал?

- Мне. С такой гордостью! Я, говорит, «потомственный врач», а не шарлатан!А больной умер, потому, что последний сеансбиоэнергетической коррекции не прошел. Он даже вины своей не чувствует!

- А где работает?

- Частная практика! Штернхер, понимаешь!

- Светлана, успокойтесь..

- Я не ругаюсь!! Это фамилия такая…

- Ладно, не заводитесь. Фамилия редкая. Раскопаем: почему перевелся и как учился.

Через неделю пришли ответы на запросы о шарлатане Штернхере. Выяснилось, что из меда его отчислили за пьяную драку. Мог бы вообще под суд пойти, но спасла мама – заведующая кафедрой. Поговорила с потерпевшими и как-то дело замяла.А в Первом медицинском он никогда не учился. Диплом врача купил через интернет или где-нибудь в переходе. Информации для сюжета имелось вполне достаточно. Но Света кипела благородным гневом. Она хотела не просто разоблачить, а раскатать знахаря танком. Чтобы деньги потерпевшим вернул и о «врачевании» забыл навечно.

- Так, кто заболеет раком?
Офис отозвался гробовым молчанием.

- Давайте, я…

- Из вас, Николай Валерьевич, раковый больной, как из меняДжеймс Бонд. Спортом нужно было меньше заниматься.

- Учту.- согласился я.

- Нужен человек, изнуренный жизнью.

Все дружно оглянулись на Мою Женщину, согласовывавшую по телефону с клиентом рекламный ролик.

- Ни-ког-да!- среди множества суеверий,которым следует Моя Женщина, есть и твердая убежденность, что играя смертельно больного, человек непременно смертельно больным станет. - Нет, это я не Вам, - продолжает она диалог с клиентом,-Сегодня внесем правки и завтра пошлю вам на утверждение. Да, обязательно перезвоню. До свиданья!

Моя Женщина кладеттрубку и натыкается на молящий взгляд Светланы.

- От тебя ничего не требуется. Приедешь ко мне домой. Положим тебя в постель. Поставим скрытую камеру. Этот Штернхер – Света делает акцент на последний слог, - подойдет,поводит руками,поставит диагноз искажет: сколько будет стоить твое спасение. И тут мы его со съемочной группой возьмем тепленьким. Вернем обманутым деньги и сделаем чудесный сюжет!
- Вам сюжет, а мне рак? – Моя Женщина не ищет телевизионной славы. И я догадываюсь, что причина здесь не только в суеверии. Диагноз нужно будет опровергнуть. То есть, получить медицинское заключение об отсутствии злокачественных новообразований.А это – анализы. Рак не подтвердится. Подтвердится героин.Уж лучше прослыть суеверной дурочкой, чем стать уволенной наркоманкой.

- Я бы сама сыграла, но он мог мой голос запомнить, - сокрушается Света. - Николай Валерьевич, будьте моим мужем!

- Несколько неожиданно… А когда свадьба?

- Свадьбы не будет. Вы встретите эту скотину, скажете, что больная жена только что уснула. Я уверена, что он через стенку поставит смертельный диагноз!

Через десять минут я уже звонил экстрасенсу Владимиру Штернхеру и слезно умолял спасти мою супругу. Неоперабельный рак желудка.

- Откуда у вас телефон?
- В газете же объявление: «Лечу рак на любой стадии». Или это ошибка?

- Нет. Все верно.

-Только я её привезти не смогу.Сами понимаете…

- Понимаю. Завтра в три удобно?
- Конечно. Чем быстрее, тем лучше. Или не так?
- Вы позвонили, а, значит, не опоздали. Диктуйте адрес.

На следующий день в квартире Светы для паука свили паутину. На кухне установили две скрытых камеры. В спальне лжеэскулапа ждала съемочная группа во главе с главным редактором программы. К встрече с врагом Света подготовилась тщательно: облегающее вечернее платье с декольте до пояса, лакированные темно синие в тон платью туфли на десятисантиметровом каблуке, стрижка над которой личный стилист трудилась с восьми утра. Все это должно было символизировать для зрителей программы принцип: месть страшна по последствиям, нопрекрасна и телегенична по форме!Предусмотрено было все, но Света все равно нервничала, переживала, чтоШтернхер что-нибудь заподозрит и съемки сорвутся.

- Вы только очень осторожно.

- Я буду безутешен и полон отчаяния.

- Если переиграете, и все провалите, я вас убью! Так и знайте!

- Я буду безутешен и полон отчаяния именно в страхе за свою жизнь.

- Ну, тогда я спокойна…

Света ухитрилась завести всех. Не волновался только огромный серый кот. Он степенно слонялся под ногами, точно определяя момент времени и точку в пространстве, в которой об него непременно кто-нибудь должен был запнуться. И скотина, не промахнулся в расчетах ни разу.После очередной диверсии кот садился на пол и с удовлетворенным видом начинал вылизывать у себя под хвостом. Со стороны его действия выглядели прямым оскорблением.Когда десять килограмм породистой кошатины чуть не свалили на пол центнер Володиного операторского тела вместе с казенной телевизионной камерой, терпению Светы пришел конец.Со словами : «Борис Николаевич, я тебя когда-нибудь совсем не пожалею!» она загнала кота в ванную и заперла.

Бориса Николаевича Света ненавидела, но холила. Холила как единственного представителя мужского племени, который молча, покорно и всегда ждал ее возвращения домой. Ненавидела занеуемное стремление пометить максимальное количество предметов интерьера за день и способность организовывать лужи в самых неожиданных местах. По уму кота нужно было бы кастрировать, но, во-первых, тогда бы кот перестал относиться к мужскому племени, а во-вторых, он был ужасно породист. То есть мог приносить неплохой доход. Если бы у Светы было время заниматься котоводством.

В дверь позвонили.

-Ну, с Богом.

Съемочная группа, стараясь не топать,исчезла в спальне. Я вышел в прихожую и обнаружил, что понятия не имею: на какой из пяти замков закрыта дверь и как их открывать. Мы предусмотрели все, кроме самого главного. Штернхер мог не попасть в ловушку только потому, что ловушка захлопнулась до его прихода. Я стоял и пытался вспомнить: какие манипуляции совершала Света, впуская меня в дом.

Звонок заверещал снова. Уже более настойчиво.

- Ну, что вытяните? – вслед за злым шепотом в коридоре появилось Светино лицо и оно тоже добротой не светилось.

Я, молча, показал на замки. Состояние ступора оказалось заразным. Хозяйка квартиры тупо смотрела на родную дверьи не могла вспомнить верную последовательность действий.

Зачем одному человеку столько замков? Конечно, Света не самая бедная девушка в городе, а Россия не самая спокойная страна. Но с пятью замками можно так закрыться, что потом не откроет уже, ни вор, ни слесарь, ни Господь Бог. Из соображений безопасности обречь себя на пожизненное одиночное заключение и голодную смерть? Я- легко, но Света без спасенных бабушек и дня не протянет.

Я мысленно пожал плечами и собрался взяться за вскрытие замков в порядке их прохождения сверху вниз.
-П…ц, убью скотину на х…!- Света не кричала, но и этого полушепота было достаточно, чтобы почувствовать, что угроза жизни реальна. Я инстинктивно шагнул в сторону и оглянулся.

Звезда местного телевидения, главный редактор популярной программы по защите прав потребителей, гроза подонков и отбросов общества как пятиклашка прыгала на одной ноге, а второй энергично взбрыкивала в воздухе. При каждом па с дорогих колготок в разные стороны разлетались ароматные капельки кошачьей мочи.

Света угрожающе размахивала, зажатыми в левой руке лакированным туфлями, которые она так неосторожно сняла секундами раньше, видимо, чтобы стуком каблуков не выдать своего присутствия.

- Кастрирую и выкину! – прошипела звезда, быстро щелкнула задвижкой замка и на одной ноге ускакала вглубь квартиры. Я распахнул дверь. На площадке стоял высокий худой господин в потертом кожаном пальто до щиколоток, шляпе, будто сшитой из излишков пальто уже после того, как его поэксплуатировали лет двадцать и длинноносых, как у оперов штиблетах.Пространство между шляпой и пальто занимало вытянутое прыщавое лицо, украшенное мелкими сонными глазками и клочковатой бородкой. Господин менее всего напоминал мошенника. Артисты этого жанра, как правило,излучают обаяниеи светятся умом. Ну, или, хотя бы, очаровательной наивностью. Мошенник должен вызывать доверие. Штернхер вызывал недоумение. Я бы ему пятьсот тысяч не отдал.

- Вы?...

- Да, я – это он. Владимир Штернхер! Кандидат медицинских наук, заслуженный врач Кабардино-Балкарии, действительный член Российской Академии экстрасенсорики.

Действительный член церемонно снял шляпу, обнаружив под ней такую же, как борода, клочковатую шевелюру.

В этот момент я пожалел, что мы не установили камеру в прихожей. Начать сюжет сценойпредставления церемониймейстером Шетрнхером академика Шернхера, а завершить голой правдой об отчислении из меда с первого курса за пьяную драку- вот была бы картинка!

-Позвольте, -я почти раболепно забрал шляпу у заслуженного врача Кабардино-Балкарии и пристроил ее на полочке у зеркала.

Разуваться и снимать верхнюю одежду, видимо, академикамне полагалось. Впрочем, и участковые врачи редко утруждают себя этой формальной процедурой. Экстрасенс только расстегнул пальто и обнажил коричневый свитер на впалой груди и линялые голубые джинсы.

- Ну, где больная?

- Вы, знаете, она только уснула. Мучилась всю ночь. Может быть, вы сначала посмотрите документы, и мы обсудимфинансовую сторону?
- Не надо! – сурово отрезал Владимир Штернхер.

Было не очень понятно: к чему относится это «не надо». В этот момент мне стало страшно, что «смертельно больная» Света сочтет операцию проваленной, выскочит из спальни и устроит то, что в редакции называют «Светапредставление».
- Вы не думайте. Я – человекобеспеченный и ради жены готов на все. Но если сумма значительна, то, сами понимаете: банк – это время. – торопливо начал оправдываться я.

- Деньги ничто! Мой долг спасти человека. Десять лет назад я спас от рака свою мать и с тех пор это стало моим призванием!

- Вы спасли свою маму? Как это благородно! – я, облегченно выдохнул. Экстрасенс не заподозрил подвоха.

- Проходите, пожалуйста. Её медицинская карта, анализы. Это последние. -на кухонном столележали документы реального, но уже умершего больного. Где и как Света их достала я не знаю. Она тоже немного фокусник и экстрасенс.

- Мне не нужны бумажки живодеров от классической медицины.Анамнезы, диагнозы – что они в этом понимают!Пусть больная отдыхает. Мне достаточно чувствовать ее тело сквозь стену. Не волнуйтесь, я уже начал ее лечить.

- Она выздоровеет?

- Я же сказал, не волнуйтесь!

- Вы даже не подозреваете: что вы для меня делаете!

- Пустяки. Биоэнергетическая коррекция – это главное. Это то, что её спасет. И профессиональная совесть не позволяет мне брать деньги за спасение.Но… вы ко мне обратились слишком поздно.

- Вы же сказали…

- Я сказал: «не волнуйтесь!».Если бы Бог привел вас ко мне полгода назад, вы не потратили бы ни копейки. Но сейчас организм больной очень истощен. Для успешной борьбы нужен курс микроэлементов и биостимуляторов.Их, к сожалению, мне приходится покупать у тибетских монахов и алтайских знахарей. Ингредиенты собирают в горах, а препараты делают вручную. Эти снадобья заоблачно дороги. Но без них сегодня нельзя гарантировать результат.

- Поймите: деньги – не вопрос…Я не могу ее потерять!

- Я вас очень хорошо понимаю. Я так же думал, спасая свою матушку.

Если бы стоял вопрос о поиске модели для статуи «Скорбь и сочувствие», то господин Штернхер несомненно был бы выбран скульптором и в качестве прототипа скорби и в качестве символа сочувствия.

- Уважаемый академик, я понимаю: вам неудобно. Но язанимаюсь бизнесом и привык о деньгах говорить просто. Назовите цену.

- Более точно я смогу сказать после осмотра больной, если судить по её слабому энергетическому полю, то… где-то… около восьми тысяч евро, - академик быстро оценил мою реакцию и закончил, - Недельный курс. Три курса в течение четырех недель. Я думаю – этого будет достаточно.

- Восемь тысяч? – я мысленно переводил евро в рубли.

- Нет, если это для вас дорого…

- Да, что вы. Пустяк. Я думаю: в каком банке удобнее снять.

- Снимать будем не в банке!!! -Света ворвалась на кухню яростная и безжалостная, как топический ураган.Штернхер от неожиданности вскочил.

- Вы кто?

- Я автор и главный редактор передачи «Инцидент». А вы – мошенник.Вы отняли жизнь уИгоря Садовского и ограбили его семью на полмиллиона рублей!

- Академик, вы излечили умирающую! Вы рады? – хохотнул Володя, преграждая собой и видеокамерой выход с кухни.

Длинное нескладное тело Штернхенра неожиданно сгруппировалось. Экстрасенс, показавшийся мне таким медлительным и сонным, ловко поднырнул под рукой оператора и выскочил в коридор. В этот момент стало понятно: мошенник просчитал буквально все. Не снятая обувь и одежда – дали ему возможность ретироваться с поля боя практически мгновенно и без ощутимых потерь.Наверное, господину Штернхеру удалось бы улизнуть, прихватив шляпу и сохранив лицо, но появилось одно обстоятельство, которое он предусмотреть не мог.Борис Николаевич, под шумок, выбравшийся из заточения,неспешно пересек траекторию движения экстрасенса и сел отдохнуть на пороге прихожей.

- Мяу? – удивленно отреагировал кот на длинноносый ботинок экстрасенса.

- Черт! – отозвался академик, расстилая свое длинное тело по прихожей.

- Не торопитесь. Вы сами не откроете. Здесь кроссворд из пяти замков. – поделился я своим опытом с заслуженным врачом Кабардино-Балкарии.

- Побили бы и ладно, но зачеммакать в кошачью мочу?- господин Штернхер неуютно елозил на табурете и грязным платком пытался оттереть с лица отпечаток лужи, которую в прихожей оставил Борис Николаевич.
- Значит так, - стенания «поддонка»Света игнорировала,- еще раз на камеру. Первое – вернете деньги Садовским. Второе, навсегда прекратите лечить рак. Хотите дурить людей – боритесь с ожирением и импотенцией. Третье, вы не врач и медицинского образования не имеете! Все понятно?

- Понятно. Садовским и сам хотел все вернуть. Жалко людей. Такая дружная семья. Рассчитывал Хаммер продать. Но в аварию попал. Там ремонта на восемь тысяч евро.

- Вы решили за мой счет машину отремонтировать? – догадался я.
- Теперь не знаю: где деньги искать, - понурился экстрасенс.
- В банке возьмите, как Садовские. – едко посоветовала Света.

После ухода «подонка» участники шоу пили на кухне кофе. Все, кроме кота. Борис Николаевич чавкал кошачьим кормом. Он, рискуя жизнью, задержал мошенника, и Света простила коту испорченные дорогие колготки. За хороший сюжет она бы мужу измену простила. Только где же найти такого отважного мужа?

***

Весна…

Я выбрался из такси и набрал ее номер. Она взяла трубку почти сразу. Зуммер не успел догудеть до первого вдоха.
- Ты где?
- Это ты где? Дай точный адрес.
- Ты приехал? У меня телефон садится.
-Приехал. Говори адрес!
- Ты на транспорте?
-Я у Дворца Спорта. Куда идти?
- Ты стоишь лицом к чему?
- К небу. – я начал злиться. Ну, неужели нельзя просто сказать номер дома?Тем более, если садится аккумулятор телефона.
- К чему?
- Какая разница. Адрес скажи.
- Адрес? Сейчас.
Но вместо адреса я услышал короткие гудки. Набрал снова: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети». В голосе оператора звучала плохо скрытая издевка.
- И где теперь тебя искать?! – иногда я жалею, что бросил курить и материться на первом курсе института. Курить – ладно, но без мата в России – это я погорячился…
Отсутствие информации не отменяло необходимости поиска. Тем более, что напротив дворца спорта было всего три дома. Из них два жилых. На первых этажах, как теперь заведено, магазины. Но паскудство заключалось в том, что в обоих имелись оконные фирмы. В одном даже две.

Я решил быть последовательным и отработать все варианты, начав с дальней жилой трехэтажки.

Под вывеской ООО «Лакрон»пряталась маленькая комнатушка, в которой за печально пустым столом сидела невзрачного вида девица лет двадцати и мучила компьютер. И вряд ли фактурами или счетами. Скорее, какой-нибудь тривиальной игрушкой вроде «шариков» или тетриса. Она подняла на меня, докрасна натертые монитором глаза и неожиданно спросила: «Вы откуда?». Более странного вопроса от менеджера по продаже окон я никогда не слышал и, растерявшись, ляпнул: «Охотоинспекция!»
- Каво? – мне показалось, что из широко распахнутых глаз вот-вот посыплются цветные шарики и кубики. Те самые, из компьютерных игр.

- Охотоинспекция. Чего непонятно?

- Это как?
- Так: кого охота, того и инспектирую. Людей в туалетах держите?
- Зачем?
- Для профилактики.
- Чего?

-Диареи.
- А у нас окна, - девушка почему-то покраснела. Ее глаза практически растворились на фоне заалевшей кожи, - а туалета нет. Мы в центральный офис ходим.

-Мы - это кто? – насторожился я.
- Мы- это я и..

- И…
- И я, - окончательно растерялась девица.
- Ладно. Куда ходите?
- Через дом. На третий этаж.
- Проверю. – сурово сказал яи стремительно ретировался. Со стороны все это, наверное, выглядело забавным анекдотом из жизни провинциального недоумка, но мне было не до смеха.С такой же идиотсктой инспекцией предстояло посетить еще, как минимум, две фирмы и не факт, что во всех меня будут ждать офисные «тормоза».
В «Неолите» действительно не ждали. За мутным стеклом в оправе пластиковых дверей четко прорисовывались ромбики металлической раздвижной решетки.
Фирма закрыта. Решетка на дверях. Всё сходилось. Все, кроме Моей Женщины: за решеткой не наблюдалось никаких признаков пребывания живого существа.
Я попробовал протереть стекло, но изнутри оно было грязнее, чем снаружи. Видимость не превышала метра, и в пределах этого метра узница отсутствовала.
Я деликатно постучал. В мутном экране стеклопакета ничего не изменилось. Я постучал громче. Реакция нулевая. Снова набрал ее номер. Оператор, как величайшую тайну, повторила: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети».
- Дура! – я ощущал себя академиком в младшей группе яслей. Мне предлагалось на выбор два варианта, но обане имели к истине никакого отношения, - «Отключил», «зона доступа» - у нее аккумулятор сдох!
От злости и безысходности я изо всех сил пнул дверь «Неолита». И сразу выяснил, что «Неолит» не столь уж архаичен: сирена сигнализации сработала прямо у меня над ухом.
А еще выше хлопнула балконная дверь.
- Чего ломятся?! Каженный день ломятся! Житья нет!
На балконе второго этажа подпрыгивала толстая тетка в коротком линялом халате. При каждом прыжке занавес халата по очереди выпускал на сцену сначала пару тыкв устрашающего размера, упакованных в розовый бюстгальтер, а потомнекогда белые подштанники, сшитые в лучших традициях советской легкой промышленности.

Я представил, что будет, если одна из тыкв вывалится из гнезда, иневольно сделал пару шагов от дома.

- Извините. Не скажите: давно закрыто?
- Давно закрыто гавно, а этих уже год след простыл. Ходят только лохи вроде тебя. Надеются, что деньги вернут!
- Я не надеюсь…
- Все так говорят, а на хрена в дверь дубасить? Теперь: пока менты приедут. А у меня Малахов идет!!

«Ментов» я дожидаться не стал: потом объясняй им, неандертальцам, зачем ломился в «Неолит»?

У следующего дома меня уже ждали. Охранник стоял на крыльце и гостеприимно покручивал в огромных ручищахчерную милицейскую дубинку.Я притормозил с тем расчетом, чтобы, в случае применения, дубинка меня сразу не догнала и с почтительного расстояния спросил:
- Вы в туалете никого не запирали?
Охранник посмотрел на меня так, будто я предложил ему купить учебник по ядерной физике и отказался сделать скидку. Он никак не мог решить: это оскорбление или комплимент. По лицу скользила тень неявной мысли, а я кожей чувствовал, что мое будущее зависит от того, в каком секторе эта мысль припаркуется. От волнения я даже начал пританцовывать на месте.

- Чо, приспичило, чел? – догадался охранник.
- Вроде того, - я не стал спорить.
- Заходи. Все лучше, чем в подъездах ссать.

В туалете Моей Женщины не было. Не было ее здесь никогда или, по крайней мере, очень давно. Я мог это утверждать со стопроцентной гарантией.Потому, что где бы Моя Женщина ни появилась, там сразу и надолго зависал горькийаромат ее любимых Кензо.А здесь пахло дешевым освежителем воздуха и хлоркой.
-Ну, что: остался только центральный офис «Лакрона», - я застегнул ширинку и отчалил от белой чаши писсуара.
- Спасибо, начальник!
Охранник игриво, как детсадовец флажком, помахал в воздухе дубинкой и посоветовал: «Бухай дома, мужик. Ближе к унитазу, дальше от приключений!»
Последний претендент на звание места заточения прекрасной принцессы когда-то был столовой«Спорт» с вполне заурядным совковым меню. Потом пришла «перестройка». Она сначала раскатала спорт, затем нашла новое применение спортсменам. Позже спортсмены по праву сильного забрали все три этажа столовой. Что вполне логично: спорт должен принадлежать спортсменам. Результатом простых, но энергичных имущественных споров 90-х, стало уменьшение количества собственников до трех и разделение собственности по горизонтали на триравные доли. Так первый этаж превратился в супермаркет, второй – в кафе «Лукоморье», а на третьем разместились полтора десятка офисов. За решеткой, отделяющей площадку второго этажа от лестницы на третий, стояла Моя Женщина. Рядом, на ступеньках, валялись две сломанные ножки от стула.
- Как дела?
- Нормально. Видишь же! – глаза Моей Женщины блестели сухо и зло.

- Твоя работа? – я кивнул на сломанные ножки.
- А здесь еще кто-то есть?
Меня всегда ставила в тупик ее способность любой свой прокол превращать в обвинительный приговор мне.Я осмотрел замок, подергал решетку.
- Прочная…
- Ну…
- Ладно, успокойся. Пойду, поищу какой-нибудь прут стальной, что ли.

- Не надо. Официантка вызвала охрану. Сейчас приедут.
- Давно вызвала?
Моя Женщина по привычке попыталась свериться с дисплеем сотового телефона, но на нем обнаружила только свое отражение.
- С час уже. Наверное…
- Понятно. – Я развернулся и пошел искать железяку помощнее. Если ЧОПовцы не прибыли в первые полчаса, значит, могут не приехать вообще.

Минут через пятнадцать я уже орудовал ржавой арматуриной, пытаясь раздвинуть прутья решетки.Я очень старался. Металл не выдерживал моего напора. Но не металл решетки. Прут арматуры сначала согнулся уголком. Затемпревратился в подобие гигантского рыболовного крючка, применения которому в Сибири найти было невозможно за отсутствием в местных водоемах акул и китов. Решетка скрипела, теряла куски белой эмали, но держалась насмерть.
- Вы что делаете!

Я оглянулся. Официанткав фирменном фартучке «Лукоморья» с вышитым дубом и грудастой развратной русалкой на его ветвях, глядела на меня возмущенно и испуганно.

- Человека спасаю.
- Вы знаете: сколько стоит эта решетка? Вы знаете: кто хозяин? Вы знаете: что будет, если сломаете?
- Что будет? Сломанная решетка и свободный человек.
- Оставь, не надо. Охрана приедет – выпустят. Дай твой сотовый. Я хозяину позвоню.
Я отдал Моей Женщине телефон, и пока она переставляла симки и созванивалась с бандитом-рекламодателем, отправился на улицу подышать свежим воздухом и выкинуть бесполезный ржавый крючок.
На обратном пути я сделал открытие: окна на лестничных пролетах были зарешечены только до середины, а между окном и решеткой оставалось достаточно места, чтобы мог протиснуться человек, не обремененный целлюлитом или пивным животиком.. Такой, как Моя Женщина.
Моя ненормальная, то есть ненаглядна, ожидала меня на том же месте, за решеткой. Лицо ее сияло благодушной, почти счастливой улыбкой.Вообще, я обожаю улыбку Моей Женщины.Когда она улыбается, никакая Джоконда рядом не стоит. Но в данных обстоятельствах счастье в глазах выглядело, по крайней мере, неуместным.

- На телефон. Все нормально. Борис Викторович уже за городом. Представь: он со мной по имени-отчеству, так извинялся! Сегодня не вернется.
- Ничего себе, «нормально». И что, мы здесь твоего Борис Викторовича до утра ждать будем?
- Почему до утра? – искренне поразилась моей несообразительностью любимая. – Завтра же суббота. Он не работает. Зачем ему приезжать.

- И…
- Что «и»? Сказал, пришлет охранника, тот откроет.
- Когда?
- Сказал: часа через два, если пробок не будет.
- Понятно. Поднимись-ка на площадку. Посмотри: сможешь пролезть между окном и решеткой?
Нужно отдать должное Моей Женщине: в экстремальных ситуация она соображает очень быстро.Ее проблема в том, что она любую, самую безобидную ситуацию гарантированно переводит в разряд экстремальных. Наверное, это такой способ стимуляции умственной деятельности.
Ей потребовалось десять секунд, чтобы подняться по ступенькам и оценить свои шансы на свободу.
- Пролезу. Только куртку запачкаю.
- Сними ее и сбрось.
Этажом ниже я взобрался на батарею отопления. Сначала поймал куртку, потом подхватил узницу. Я чувствовал, в своих руках ее горячее, дрожащее от нервного возбуждения тело, и понимал, как еще далек от камня.
- Оковы рухнут, и Свобода вас встретит радостно у входа и братья куртку отдадут! –продекламировал я, нарочито бережно опуская драгоценную ношу.
- Как я сама не додумалась? Мимо же раз двадцать проходила.
- Ладно - ты, юмор в другом: владелец потратил кучу денег, а все его запоры может обойти маленький ребенок! И без отмычек…

***

Лето…

-Далеко не пойдем! -мы выскакиваем на раскаленный песок и Женщина начинает искать место под солнцем, где бы было меньше народа, больше песка и ближе к воде. И это летом в выходной!

Гляжу на пляж и понимаю - люди произошли нет от обезьяны. Старик Дарвин ошибся. Предками человека были тюлени или котики, которые зависали в безделье на пляжах дольше остальных особей. В результате у них атрофировались хвосты и ласты. Бездельники разучились плавать, ловить рыбу. Природа перестала казаться им удобной. И они решили, что имеют право ее подстраивать под себя. Результат модернизации вот он, перед глазами: редкие островки горячего песка, не покрытые человеческими телами, оказываются обильно посыпаны мусором, пустыми бутылками пластиковыми и стеклянными, рваными пакетами, грязными шампурами,блестящими обертками от чипсов, орешков и прочей сопутствующей пиву мелочи.
Мусор - это главный продуктчеловеческой цивилизации. Мы научились его делать практически вечным. Природа не успевает разрушать, перерабатывать, уничтожать все более совершенный мусор, который мы тысячами тонн производим каждый день. Этот конфликт непременно выльется в глобальную войну. Либо продукты человеческого творчества убьют природу. Либо природа уничтожит продукты. Но в любом случае погибнет человек.Потому, что ончасть природы, неспособная уже существовать без созданныхим продуктов.

-Ну, куда дальше? - Женщина смотрит на меня растерянно. У нее такая особенность. Она терпеть не может, когда ей кто-то диктует, что делать, но и ситуация выбора ее всегда ставит в тупик.

- Никуда. - я молча подбираю полиэтиленовый пакет побольше и собираю в один продукт цивилизации коллекцию других, тех, что самый безумны продукт цивилизациисеет вокруг себя, надеясь на то, что это как-то само собой рассосется.

Настя сразу включается в уборку территории. Она откапывает из песка трехлитровую бутылку из-под пива пытается упрессовать её в пакет. Бутылка упирается, злобно трещит, и как живая норовит вырваться на волю.

-Во, гадина! -возмущается Настя.

-Ты как выражаешься? -Женщина пытается сделать строгое лицо.
-А чего она! - оправдывается Настя, и ныряет в пакет с головой. Бутылка жалобно пискнув, прорывает дно пакета и весь собранный мусор снова оказывается на песке..

Женщина тяжело вздыхает, находит другой продукт цивилизации: побольше, и с виду покрепче и включается в процесс уборки.Через три минуты организация локального оазиса завершается нашей полной победой. Я подхватываю готовый лопнуть от своей значимости и весомости пакет и направляюсь к ближайшей урне, практически погребенной подотходами пляжнойиндустрии.

-Эй, слушай, унеси! - молодой мужик с неизгладимыми следами Кавказа на лице и ворсистом теле небрежно пихнул ногой в мою сторону пустую бутылку.

-Ага. - соглашаюсь я.- сейчас. И попку подотру.

-Чо, джигит? Смелый, да?!
Я оглядываю его: крепкиеруки,плечи и грудь, бугрящиеся прокаченными мышцами - свидетельствонедавнего серьезного романа со спортом.Хотя округлившийся животик, нависший над плавками, говорит о том, что роман закончился разрывом.
-Нет, просто уборкой пляжа занимаются специально обученныелюди.

Двадцать метров до урны и еще двадцать метров обратного пути яобдумывал две мысли. Первая была глобальной. Я искал корни таджикизации Сибири. Что жители Кавказа и Средней Азии потеряли в нашем холодном краю? Персики, виноград, горы, море - за каким дьяволом их несет на картошку и мороз?Азия везет наркотики, кавказские воры в законе ими торгуют. Они что, освобождают территорию для проживания? Но зачем? Я не националист. Камню без разницы национальность. Только и камень не может понять: зачем им Сибирь? Мак здесь не растет. А нефть и газ они сами добывать не станут. Впрочем, воры не станут, а таджики - за милую душу. Может быть, в этом и есть глобальный замысел: вместо вечно пьяных и часто буйных покорителей Сибири поставить к буровым станкам безответных азиатов? И станут они исправно качать нефть на Запад, а заработок посылатьна Юг.

На обратном пути яизучал потенциального противника и прикидывал: испортит он нам отдых или разойдемся миром. Товарищ с Кавказа что-то говорил моей женщине, играл мышцами и принимал в позы, более подходящие для парковых скульптур. Его девушка лежала рядом на огромном белом полотенце и с ленивым любопытством наблюдала происходящее.

-Скажи спасибо ребенку, а то бы порвал тебя как ж-ж-ж-жаренного барана!
Я представил, как дитя гор будет разрывать камень- жуткая картина. Подмигиваю Наське: "Спасибо, ребёнок!"

Настя достает из сумки коричневую, сморщенную и вонючую мумию матраса.

-Надувай скорее! Пойдем купаться!

Между глубокими вдохами и долгими выдохами, превращающими мумию в плавучее средство, наблюдаю, как кавказ танцует лезгинку перед моей Женщиной. Чем больше становится матрас, тем меньше я вижу и отчетливее понимаю: разборок не избежать. Не потому, что я ревную.Ревность во мне уже кристаллизовалась и обрела свойства мемориальной таблички. Просто не люблю наглых.

Матрас понял: бороться со мной бесполезно, и почти не сопротивляясь, принял последнюю порцию воздуха, стал упругим и звонким.

-Ну, давай, хватит дуть! -Наська плещется в воде у самого берега, и контролирует одновременно два процесса: строительство песочного замка, окруженного рвом с водой и реанимацию надувного матраса. Но если замок может строиться и совершенствоваться весь день, то моя работалимитирована по времени жестко. В конце концов, на пляж приходят не для того, чтобы матрас надувать, а для того, что бы на нем плавать. Или возить камни для замка.

-Рамзан не отстанет...- девушка кавказского крепыша лежит, подставив солнцуспину, освобожденную от завязок купальника. Ослепительно белое полотенце прикрывает её голову, и не понять: звучали слова или они мне почудились. Скорее по инерции, чем осознано, так же в пространство отвечаю.

- Ему хуже. - я не храбрюсь. Когда знаешь, чем заканчивается книга, никакие интриги автора в середине фолианта уже не могут вызвать серьезных эмоций. А что будет в финале, я знаю.

- Вам лучше уйти.- вылетает из-под полотенцакуда-то в разогретый зноем эфир.
- Когда-нибудь, обязательно, - соглашаюсь я, оглядев пляж, зеленоватую рябь на воде, ивы, стекающие в реку на противоположном берегу, думаю, что если убрать отсюда людей, то здесь можно остаться навсегда. - А, может, никогда...
- Смотри. Можешь не уйти...
Удивительно: мы имели в виду разное, но в её словах прозвучала моя мысль. Хотя, конечно, это было случайное совпадение нот и ритма. Дальше наши мелодии разбегались в противоположные стороны, без надежды соединиться в одну.

Наська по-хозяйски отняла у меня матрас, кинула его на воду, а сверху, на нарисованный шоколад шлепнула своё шоколадное тельце. И совершенно также, как подруга кавказца, не глядя на меня сообщила:
-Не обращай внимания. Он дурак.
Дурак, между тем, демонстративно обхаживал мою женщину. Он пристраивался к ней то справа, то слева, то нырял и спустя секунду вылетал из-под неё, выплевывая фонтан брызг. Моя женщина излучала равнодушие и спокойствие. Лишь изредка прикрывая руками лицо от брызг. Рамзан не понимал, что он не Героин, а потому не имеет ни одного шанса.

Я коротко растолкал себя в три шага и почти вертикально вошел в обжигающее холодом тело реки. Два десятка метров вдоль уходящего в мутную темноту дна, стремительный, почти панический взлет кбелесому от зноя небу. Наслаждение от силы и легкости тела и вот она передо мной: грудь в курчавом черном бурьяне волос.
- Не помешаю?

- Сам напросился!

Я понимаю, что все танцы Рамзанабыли не для женщины. Для меня. Да и не танцы это были, а провокация. А вот он не понимал, что камень бить бессмысленно и больно.Его кулак скользнул над водой коротко стремительно и профессионально. Рамзан искал легкую мишень. Его кисть нашла камень. Я уже слышал такой хруст. Я уже видел, как раздробленные кости разрывают сосуды и кожу, перерезают сухожилия. Чем лучше удар, тем страшнее перелом. Краткий миг и враг - инвалид. Я не хочу видеть перекошенное болью и удивлением лицо. Мне не интересно. Беру Мою Женщину под руку.

- Пойдем, позагораем?
- Ты испачкался, - Моя Женщина смывает с моей щеки кровь. Чужую кровь. Она тоже не удивлена. Вот если бы из меня посыпался героин…

За спиной раздается вой. Шок прошел. Боль осталась. Через пару минут после спешных сборов, место рядом с нами освобождается. Рамзан, уходит, обещая мне перерезать горло. Если это и случится, то не скоро. Гипсом нож не удержать. Белоснежное полотенце, прикрывавшее его подругу от солнца,намотано на разбитую руку. Оно набухло тяжелыми тёмно-алыми пятнами и сочится редкими тягучими каплями крови. Девушка идет следом, втаптывая резиновыми шлепанцами алые метки в грязный песок.

Настя бросила матрас у берега подошла ко мне и внимательно изучает мою физиономии.

- Как тебе не больно?
- Сам не знаю.
- Дурака жалко. – она смотрит вслед уходящей паре.

- И мне тоже.

- Ты – каменная башка!

- Вроде того, - Наська даже не догадывается: как она права. А, может быть, и догадалась… Дети, не зная элементарных вещей, подчас знают то, о чем понятии не имеют взрослые.

***

Весна.

Это уже было.

Апрель. Пятница. Моя женщина осталась у меня на выходные.
Сначала зазвонил сотовый. Моя Женщина взяла трубку, скользнула взглядом по дисплею и вышла на балкон. Чтобы я не мешал разговору.

Еще год назад для меня эти звонки были такой же пыткой, как для еретиков «испанский сапог». Только испанский сапог рвал ноги, а ее голос, стекавший в трубку альтовыми обертонами и интимной хрипотцой – рвал сердце. Какая пытка больнее? Не знаю.

Но весной я уже перестал замечать обертона и хрипотцу. Я понял их цену. Моя женщина обольщала не ради секса, а ради кайфа. Это была играс героиновым призом.И мужчины в этой игре не значили ничего. Все мужчины. В том числе и я.Ревность ушла, осталась жалость. Жалость к близкому человеку, убивающему себя.
Минут через двадцать Женщина вернулась с балкона продрогшая и отстраненная.

- Дай сто рублей. Добегу до киоска. Сигареты кончились.

- На, - я так и не научился ей отказывать, - вернешься сегодня?
- Всякие глупости несешь! – сорвалась она. И, почувствовав фальшь, уже мягко, почти ласково добавила, - Я же сказала:до киоска.

- Я понял.
Вообще-то, киоск на автобусной остановке через два дома. Пять минут туда, пять обратно. Но её «киоск» - это некая точка в Космосе с координатами, неизвестными, ни астрономам, ни мне, ни ей самой. Из «киоска» она может вернуться через час или через неделю. И я боюсь, что когда-нибудь она не найдет обратной дороги вовсе.

- Ты замерзла. Давай я сбегаю?

- Нет, мне нужно прогуляться. Голова болит.

- Пойдем вместе?
- Может, поводок нашею наденешь и будешь выгуливать, как собаку?
- Твоя жизнь. Иди, куда хочешь.

Я могу закрыть дверь и отобрать у нее одежду и ключи. Но Мою Женщину это не остановит. Она все равно прорвется: вышибет двери, спрыгнет с балкона, сбежит через крышу и чердак. Голая, но уйдет. Стихию невозможно предотвратить. Влиять можно только на уровень последствий.

Я сел за статью. Она ушла за сигаретами.В первом часу ночи я набрал её номер. После длинной серии гудков она взяла трубку.
- Что случилось?
- Ты где?

- Ложись спать. Скоро буду.

- Твой киоск вообще на территории РФ.

- Какой киоск?

- Ты пошла за сигаретами. Если еще помнишь.

- Отстань. Не смешно.

- И мне тоже.

- Я же сказала: все нормально. Не волнуйся.Уже еду.
Короткие гудки, как намек: дорогой, свой максимум информации ты получил. Добавки не будет.
Камень во мне подсказывает: «Её несет. Ты ничего не изменишь». Человек отвечает: «Её несет. А вдруг с ней что-то случиться?»
Человек побеждает. Я снова набираю ее номер. Долгая очередь длинных гудков переходит в прерывистый пульс коротких. Набираю еще раз. Она сбрасывает звонок и отключает телефон.

В субботу звонит Наська.
- Мама у тебя?
- Нет. Пошла за сигаретами. – Я стараюсь Наське не врать. Она вранья не заслужила.

- А когда придет?

- Не знаю. Позвони и спроси.
- Она трубку не берет.

- Наверное, заряд кончился. Не волнуйся.

- Ну, почему она никогда не заряжает телефон?

- Не знаю, солнышко. Вернется – спрошу и скажу, чтобы обязательно тебе позвонила.

Срочно меняю тему разговора: «Чем занимаешься?»

- Уроки делаю. Помоги по математике?

- Сейчас, бумагу ручку возьму и перезвоню.

Мы решаем примеры и задачи. То есть, решает Настя. С головой у нее все в порядке. Я только подсказываю направление, в котором нужно двигаться к правильному ответу. Наш вполне мажорный трудовой процесс завершается тихо и грустно:

-Ты её найди, обязательно! И скажи, что я соскучилась. Пусть приедет завтра или в понедельник. Хорошо?
- Обязательно Солнышко. Найду и скажу,

В воскресенье проснулся с твердым намерениемпослать Мою Женщину. К маме послать. Пусть живет дома. Настюшку, конечно, не оставлю. Это уже мой ребенок. А с её «походами в ларек» пусть разбираются её родители. Без меня.

К обеду сценарий разрыва уже пописал по сценам, репликам и выучен наизусть. Я жду ее возвращения, чтобы с порога расставить все точки над «i». Щелчок дверного замка выталкивает меня в коридор. Но в проеме открытой двери не Моя Женщина.
Существо вернулась из церкви и, отмолив старые грехи, спешит наделать новые. Она суетливо оглядывает обувь в коридоре и злорадно шепчет, чтобы не услышал муж:

- Ну, что, нет ее? Шлюха то твоя, небось, на панели подрабатывает? Притащит какую заразу – я ее из дома выкину!

- Успокойся: заразы, страшнее тебя в доме нет.

- Да, ты что?! На себя и на свою лупоглазенькую посмотри!

- Обязательно. Так и сделаю. – я улыбаюсь. Яд приведения бессилен перед камнем.

- Че щеришься? – Существо, сжав маленькие кулачки, сощурив крохотные глазки, шагнуло ко мне.

«Вот момент истины», - подумал я, - « Сейчас приведение пройдет сквозь камень!»
Но эксперимент сорвала Моя Женщина. Срывать планы – её страсть.План «Барбаросса» непременно потерпел бы крах в первые 15 секунд, еслибы в нем, хотя бы в качестве случайного элемента был учтена Моя Женщина. Адольф бы застрелился 22 июня 9141 года, так и не поняв причину неожиданного крушения грандиозных замыслов.

-Привет!- ее зеленые газа сияли от шальной и бессмысленной радости, а тело исполняло странный танец. Высушенные наркотиками, от того еще более длинные руки и ноги нелепо ловили воздух в поисках точки равновесия.Казалось: мгновенье и Моя Женщина либо взлетит, либо осыплется своими членами на пыльный коврик у входа.

- Явилась, растение! – зло обрадовалось Существо.
- Какая ты милая! – Мою Женщину будто сквозняком от открытой двери кинуло к неприветливой соседке. Сквозняк втянул в коридортолькоголову, руки и тело, а ноги, цеплялись за порог ине хотели входить в квартиру.

-Пошла вон, сука! – взвизгнуло Существо и замахнулось на Мою Женщину маленьким остреньким кулачком.

- Дамы приглашают кавалеров!- я сделал шаг мимо Существа, подхватил «растение».

Жена брата, вероятно, метила не в меня. Но случилось то, что случилось: её рука наткнулась на мою скулу. Яне почувствовал ничего. Точнее, в этот момент я ничего не чувствовал вообще.Даже если бы она била не кулаком, а кувалдой -

единственным результатом мог скол скулы: от камня отлетел бы кусок.

- Ого! Ты даешь! – было непонятно: кому адресован этот удивленныйвозглас – бившей или получившему. Моя Женщина погладила место удара.

- Ничего! Вообще ничего!

- Ты о чем?

- Она же о тебя руку сломала… Как о статую…

Руки Моей Женщины захлестнулись у меня на шее, ноги скользнули за порог и, подрагивая, прижались ко мне, два зеленых лазера вспороли мой мозг, изрезав на мелкие кусочки тщательно встроенный сценарий разрыва. Горячим, восторженным шепотом Моя Женщина выдохнула:

- Пойдем, скорее, я хочу тебя! Пойдем! Не думай, я чистая!

Я понимал, что её ласка не от любви, а от «дури», но все равно, сердце вспыхнул уже забытым жаром.Пытаясь затушить огонь, я глубоко вдохнул, и произошло невозможное: я всем телом ощутил как там, под курткой в раковинках бюстгальтера твердеют соски её маленьких грудок.

И сразу вспыхнула боль в скуле.

- Он меня покалечил! – визжало Существо, видимо,апеллируя к моему брату.

Оно стояла посреди коридора, преграждая нам дорогу. Маленькое, с перекошенным от боли и ненависти морщинистым лицом.Брат вышел на крик, растерянно поглядел на сбитые костяшки на правой руке жены, на богровое пятно, наливающееся на моей скуле,пытаясь понять: что произошло?

-Напиши заявление в полицию. Ты предъявишь руку, я голову. Кто окажется виноват?

Брат молча сгреб супругу и увел в комнату.

Тогда я посчитал экспериментально доказанным, что я не камень, а Существо не приведение. И ошибся.

***

Весна. Дом

Ночью, когда засыпают люди и дремлет мой разум, я все чаще ощущаю себя частью дома. Не одним из жильцов, заполнивших соты его квартир, а одним из его кирпичей, элементом конструкции.

Дом потрескивает штукатуркой и бубнит себе под нос: «Ненавижу весну. И осень терпеть не могу, но весну просто ненавижу. За что люди её так любят?»

Я в полемику вступать не хочу. Дом и не ждет от меня ответа. Он говорит сам с собой, сам для себя и чужое мнение его мало интересует. Тем более мнение людей – примитивных организмов, о которых Дом имеет свое мнение. И оно не из лучших.

- В Природе все так неразумно, будто ее, как меня,создал человек.

- Ладно ворчать. – не выдерживаю я. – Весна – это жизнь.

- Жизнь?!- поражается моей тупости каждый кирпичик.

- Жизнь… - ироничным эхом откликается фундамент.

- А ты стоял по колено в детском поносе? – теперь Дом ждет ответа.

- Зачем?

- Правильно, зачем?А зачем я каждую весну тону в зловонной жиже? Кто придумал эту глупость: полгода консервировать воду в твердом виде, а потом месяц в авральном порядке перегонять запасы в жидкость?

- Уж точно не люди.

- И кто тогда?

- Не знаю. Так устроен мир, - мой ответ звучит беспомощно, но ничего лучшего я придумать не могу. Не объяснять же дому основы химии, физики и строение Солнечной системы.

- Признайся четно, - в злорадном шепоте дома слышатся интонации следователя, изобличившего преступника, - вы участвовали в проектировании этого мира!

- Ты демонизируешь человека.

- Да, ну?

- Вот тебе и «да ну». Мы сами – часть неудачного проекта.

- Похоже на правду.

- Это и есть правда. Ты просто ненавидишь людей.

- Я дом. Я не должен любить и ненавидеть. Я должен оберегать.

- Оберегай, в чем проблема?

- Как? Вы же делаете все, чтобы я не мог вас сберечь. Вы поставили меня там, где дом стоять не может. Вы сделали меня так, чтоя вздрагиваю от каждого толчка. Вы не следите за мной, не помогаете мне. Петрович из первого подъезда вылизал свою квартиру. Она идеальна. Но Петрович один. А баба Тома всю пенсию тратит на кошачий корм! Двадцать семь кошек! И все жрут. А потом … баба же за ними убирать не успевает…Я провонял. Кирпич разъело. Ты хоть стены покрась. Нет, она кошек кормит…

- Баба Тома – да. От её доброты весь подъезд стонет.

- От доброты! Двух мужей и брата со свету сжила. А теперь с тоски подыхает. Поговорить не с кем кроме кошек. Вот и сторожит соседей в подъезде: «Я ить, тут, ить случайно стою, ить, чтобы о чем-то поговорить». Дом похоже передразнивает бабу Тому.

- Тома, она такая, ить. – соглашаюсь я.

- Вы все – бабы Томы. Обустраиваете по своему усмотрению один элемент конструкции, и даже не пытаетесь задуматься: какваше «усмотрение» влияет на конструкцию в целом!
Мой Дом зануда. Но, по крайней мере, он не глуп, в отличие от многих жильцов.

***

Лето

Наська плывет на матрасе вдоль берега и собирает камешки. Это ее любимое пляжное развлечение. Те, что покрасивее и покрупнее, она складывает на матрас рядом с собой,мальков-недоростков небрежно швыряет обратно в воду. Набрав достаточную с ее точки зрения коллекцию, водоплавающий геолог причаливает рядом с глубокой ямой, вырытой ею в песке, и начинает укреплять края рукотворного кратерацветастой мозаикой речной гальки.

Настя – очень рациональный строитель. С логистикой на ее стройке – все в порядке: изъятый из ямы песок идет на возведение замка. Его фасад укрепляется той же галькой. Архитектурный ансамбль растет и ширится весь день с небольшими перерывами. Я начинаю прикидывать: что будет с пляжем, если Наську оставить здесь одну на неделю? Но картина пляжного апокалипсиса окончательно сложиться не успевает, потому, что в строительных работах наступает перерыв.
- Пойдем купаться?
- Да, ну-у-у... – отказываюсь я.
- Почему?
- Вода сырая,- я наблюдаю за тем, как забавно от удивления у Насти поднимаются бровки, и чтобы не заставлять ребенка копаться в мусоре словесного абсурда, добавляю уже вполне разумный довод,- к тому же холодная.
- Ничего не холодная! Я же купаюсь.

- Иди, искупайся с ребенком,- вмешивается моя женщина. Она лежит рядом, подставив спину горячему солнцу и отвернув от меня лицо. Это уже стало нормой. Она все время отворачивается, когда рядом.
- Сейчас. Туча пройдет.

Я смотрю, как серое жирное облако размытым краем цепляется за солнечный диск и в предощущении тени по телу пробегает легкая дрожь. Но холодно становится не от тени. Настя выливает на меня бутылку воды. Я вскакиваю и, изображая пещерного человека, у которого крыша съехала после удачной охоты на мамонта, несусь к воде за улепетывающим ребенком. Забежав в воду по колено, Наська неожиданно останавливается и, сжавшись в комочек, жалобно просит: «Только не брызгайся!»

Но пещерного человека после удачной охоты остановить невозможно. Хватаю ее на руки, подбрасываю в воздух и, вырывая из ее легких испуганно-веселый визг, плюхаюсь с Наськой в воду.

- Ты испортим мне прическу! – ребенок одновременно протирает глаза и крутит головой. Со светлого хвостика срываются капельки воды и разлетаются в разные стороны, сверкающей под солнцем россыпью.

- Девушка, вы это называете прической? – ловлю налету хвостик и стряхиваю его.

- Все равно, со мной так нельзя. – пытается сердиться Наська, но тут же шлепает двумя руками по воде и, окатив меня брызгами, несется к берегу.
- Со мной так нельзя! – передразниваю ребенка. Наська уже тащит ко мне матрас. Он покорно пошлепывает надутым брюхом по мелкой ряби волн. Матрас давно понял, кто здесь главный и кто определяет: что можно, а чего нельзя.
- Помоги! – я подчиняюсьи придерживаю покорный, как старая лошадь матрас, пока ребенок вползает на него, - Поплыли туда!
Мерах в ста перед нами, прямо в центре заливчика, берег которого густо усеян телами разной степени прожаренности, торчит растрепанный бобрик затопленных кустов. Мы плывем к нему. Точнее, плыву я и я же толкаю матрас. Барышня, свесив руки в воду,греется на солнце и философствует.

- А здесь глубоко?

- Понятия не имею.

- А что нужно сделать, чтобы иметь?

- Думаю – нырнуть и попробовать достать дно.

- А ты попробуешь?
- А если я нырну и не вынырну?

- Ты вынырнешь.

- Посмотрим…- детская уверенность в неуязвимости взрослых у меня давно прошла. Я знаю: люди часто ныряют и потом не выныривают. А камни самостоятельно не выныривают никогда. Именно поэтому их привязывают на шею одноразовые ныряльщики. Те, которые не планируют вернуться на поверхность. Всего час назад яубедился: камня во мнене меньше чем человека. Значит, я сам ныряльщик и сам камень. И мне становится интересно: смогу ли я всплыть с самим собой на шее?

Стайка мальков в панике разлетается с моего пути и исчезает где-то над головой, в мутнеющем проблеске солнца. Энергично разгребаю воду слой за слоем и повторяю, неизвестно откуда проявившуюся фразу: «Вода у дна холодна…». Толи по естественной причине, толи, подчиняясь моему заклинанию, температура «за бортом» стремительно снижается. И я понимаю, что камень тонет вполне успешно. Хорошо тонет.И без особых сожалений.

Руки натыкаются на неспешно плывущий топляк. Дерево склизким боком проводит по моим пальцам. Инстинкт срабатывает мгновенно, и рука брезгливо отталкивает бревно. «Какаямерзость!» Неожиданно пальцы вспоминают доверчивое тепло, разогретой солнцем Наськиной кожи. «Она же там одна! Сама до берега не доплывет!» Меня охватывает паника. Я рвусь обратно к солнцу,туда, где в солнечных лучах мальки, где по песку итраве разложены пазлы загоревших и обгоревших тел, где в синем небе птицы взбивают крыльями пену облаков, где посреди заливчика, одиноко на покорном матрасе лежит человечек, жизнь которого зависит от того: всплывет ли камень.

Вода не отпускает камень. Она понимает: место камня на дне. Таков нерушимый порядок вещей. Вода сковывает ноги, наливает свинцом руки. Выжимает из легких воздух: она уверена – полости в камене по законам природы принадлежат воде. .

Я даже не выныриваю – выползаю на поверхность, как на гребень скользкого обрыва и цепляюсь за испуганные Наськины глаза.

- Я подумала: ты меня бросил.

- Я сам так подумал… - чувствую, как неохотно река отдает меня жизни. Ребенок отворачивается. Мои холодные пальцы царапают матрас. Ему, наверное, больно и наверняка неприятно. Но я еще камень, и без распухших от воздуха боков матраса могу вернуться туда – в вечный холод к склизкому топляку.

- Я замерзла. Поплыли к маме.

Интересно, она понимает, откуда меня вернула?

***

Весна

Мою Женщину несло. Это не было страстью. Это не было сексом. Она искала меня. Она ласкала меня. Она втягивала меня в себя и плавила в тигле горячего дыхания и нежных слов. Она танцевала на мне, нисколько не заботясь: готов ли партнер к танцам. Она сжигала меня, не замечая меня. Я не был любимым мужчиной. Я не был желанным любовником. Я был инструментом для удовлетворения героиновой похоти. Но я не чувствовал себя униженным. Моя Женщина не давала ни одного шанса почувствовать что-то кроме ее горящего тела. И я был почти счастлив. Пока она не уснула.

Она лежала, раскинув руки, будто распятая на кровати. Левая рука у меня на груди. Правая – отброшена куда-то в ночь. Тонкие руки с уродливо распухшими фалангами пальцев – крест, который она несет каждый день на героиновую Голгофу.

Я провел пальцами по ее коже и на сгибе локтя задел коросту свежего укола. Раньше она врала, что сдавала кровь. Потом врать перестала. «Чего тебе от меня нужно?» - универсальная формула ответа на неудобные вопросы.

А что мне от нее нужно? Чтобы жила, чтобы у ребенка была мать, чтобы её таланты приносили благо ей, а не наркодилерам. Сейчас она такая тихая, спокойная, доверчиво прижалась ко мне. Но завтра начнется ломка. И ее будет взрывать каждое прикосновение, каждое слово, каждый взгляд. А детонатор отключается только героином. И круг замыкается.

Я осторожно снял с себя ее руку. Осторожно, хотя знал: сейчас ее можно поднять и унести в другую комнату, на лестницу, в холодную апрельскуюполночь - она не проснется. Ощупью нашел на полке сумку Моей Женщины и, не включая света, стал перебирать содержимое. Пальцы узнавали маленькое зеркальце с надколотым краем, гладкий цилиндр губной помады, расческу, массажку - ничего подозрительного. Но я чувствовал, что мой главный конкурент, убийца любимого человека где-то здесь, в её сумке. Спрятался среди безобидных женских мелочей и снаглым пренебрежением диктатора, уверенного, что вокруг него вертится Вселенная,наблюдает замоими поисками.

Я уже собрался вернуть сумку на место, когда пальцы зацепили край надорванной подкладки. Я почти физически ощутил, как напрягся мой соперник. Он был там, под подкладкой в тайнике между двумя складками кожи, в бумажном пакетике.

Порошка было много. Грамм двадцать.А, значит, героин не принадлежал Моей Женщине. Не нужно было быть гением сыска, чтобы понять:это чужой товар, за доставку которого ей дозволили отщипнуть кусочек кайфа. Значит, Моя Женщина, за право отравиться самой помогала травить других. Это сбыт. Содержимое пакета тянуло на два десятка лет изоляции от общества.

Минуту спустя героин беспомощно крутился в унитазе, вслед за потоком воды падая в канализационный коллектор. Туда, где и было ему место.

Но я не чувствовал себя героем, спасшим город от передоза или Женщину от тюрьмы.Спуская врага в унитаз, я мстил. Это был акт банальной мести отвергнутого любовника удачливому конкуренту. Позже, конечно, появились непреступные стены с высокими башнями благородных и высоко моральны аргументов. За ними я спрятался утром от испепеляющего ненавистью взгляда Моей Женщины.

- Кто тебе позволил шарить в сумке? - она не кричала, говорила сухо и зло разрывая слова на слога.
- Ты убиваешь себя и убиваешь других!

- Это ты меня убил! – энергией её ненависти можно было осветить небольшой город.

- Я тебя спас. Ты понимаешь, что если бы тебя с этим взяли, дочь тебя увидела бы уже седой.

- А теперь не увидит никогда!

- С чего бы?

- С того бы. Что я скажу людям?

- Каким?

- Чей порошок.

- Они не люди.

- Вот именно.

- С ними буду разговаривать я.

- И они тебя услышат…

- Не услышат - им же хуже. – откровенно говоря, я не очень понимал от чего им будет хуже и как я это сделаю. Зато Моя Женщина точно знала, что меня никто слушать не станет. Она знала этих людей и правила, по которым они жили. И по которым убивали.
- В лучшем случае меня на дорогу поставят. С шлюхами. Отрабатывать. Спасибо, ты спас мир!

- Не поставят.

Я еще полчаса пытался доказать что торговать смертью аморально, что она убивает таких же детей, как Настя, что героин сломал ей жизнь, что за преступлением всегда приходит наказание. Я говорил правильно. И, как мне казалось, убедительно.

- А ты правда его выкинул? – я не ожидал этого вопроса. Он означал, что все сказанное мной повисло где-то в воздухе, не задев ее слуха.
- Ты не мог его выкинуть! Ты его припрятал. Скажи честно: так? Где он? Отдай мне, и я больше никогда не принесу его в дом.

- Ты меня не слышишь…

- Критин, идиот, я тебя ненавижу.

Еще недавно ночью я жил. Жил ее страстью, жил осуществленнойместью, жил надеждой. После её слов я умер.Героин униженный мною, отправленный в коллектор городской канализации, вернул мне долг сполна. Вернул через самого близкого человека.
И только по дороге на работувспомнил, что обещал ребенку звонок от мамы. Обещал и обманул. Первый раз в истории наших отношений.

Вечером, после работы, мы ехали на стрелку. Остывающий от дневного солнца троллейбус тащился в сумерках по мосту. Моя Женщина смотрела в окно и, не поворачиваясь ко мне, инструктировала.

- Выходи через заднюю дверь. Я выйду через центральную. Мы с тобой не знакомы. За мной не ходи. Тебя сразу вычислят. Жди на остановке. Если что: я позвоню.

Я не спорил и не соглашался. Мне было наплевать на ее план. У меня был свой. Возможно, не менее рискованный, чем её, но в моём плане риск делился на двоих.
- Слушай, может, просто поменяешь симку? Ты же говорила: онине знают, где твой дом. – это была последняя попытка избежать приключений и попробовать наладить жизнь без наркотиков.
- Что, струсил? Езжай обратно. Пойду одна.

Это «пойду одна» означало, что для нее самое страшное в данной ситуации – потерять тропинку к Героину. За него она была готова рискнуть всем.

- Ладно. Как скажешь.

- Остановка «Дамба». – сообщила толстая кондукторша.

Я встал и пошел к задним дверям.

«Дамба» – это хаос частного сектора, где среди засыпных развалюх неожиданными островками счастья выплывают кирпичные коттеджи. Где в узких и грязных проулках бьются за право на шикарное авто и свой коттедж молодые волчата. Бьются не на жизнь, а на смерть. Потому, что жизни здесь нет. Есть прозябание. Одиночки-победители строят дворцы, остальные гниют в лачугах. Дворцов мало. Но и гнить не хочет никто.

Моя Женщина позвонила кому-то по телефону и подошла ко мне.

- Деньги есть?

- Сколько?

- Сколько есть?

- Около пяти тысяч.

- Мало. Ладно, давай.

- А жить на что?

- Я их только покажу. Отдавать не буду.

Я достал кошелек, полностью выпотрошил его, и демонстративно высыпал в её ладонь все до копейки.

- А на что мы обратно поедем?

- Ты же только покажешь. На это и поедем.

Мы смотрели друг другу в глаза. Она понимала, что я ей не верю, а я понимал, что она это знает. Моя Женщина аккуратно сложила купюры и спрятала в сумочку. Наверное, туда, где ночью лежал героин. Мелочь небрежно ссыпала в карман куртки.

- Всё. Я к киоску. Сейчас должны подойти. За мной не следи.

- Как прикажешь.

Это не было позой. Мне на самом деле было наплевать на то, что произойдет с ней или со мной. Человек не может жить только для того, чтобы переваривать пищу, дышать и пить.Людям нужна любовь. Без любви человек превращается в животное, в растение, или как я - в камень. А для камня не важно будущее. Он существует сейчас и хранит на себе следы прошлого. И не более того.

Моя Женщина спустилась с дамбы к киоску на окраине поселка и снова взялась за телефон.

Я отошел в кусты, достал из сумки старую ветровку с капюшоном, початую бутылку водки, одел ветровку поверх куртки, набросил капюшон на голову, прополоскал водкой рот и, пошатываясь, продрался сквозь пыльные кусты к ближайшему дереву. К роли местного алкаша я был готов.

Моя женщина быстро оглянулась на остановку. Не найдя меня, стала нервно смотреть по сторонам.

Я, бормоча под нос Бунина «Я часто вспоминаю осень юга…» (а кто станет вслушиваться бред пьяного, адресованный самому себе?), сполз по стволу и уселся на грязный ящик из-под китайских яблок. На этом троне, вероятно, до меня восседал не один король, набравшийся до кондиции овоща.

Моя Женщина стояла в пятнадцати метрах от меня. Алкаша на ящике она видела. Меня – не находила. Я, конечно, мог бы радоваться удачной маскировке, но подумал о другом: «Моя Женщина меня не узнала. Можно ли не узнать человека, которого любишь? Наверное, нет»…Выходило, что либо я не человек, либо она меня не любит. А, скорее, и то и другое вместе. Но вот что странно: катастрофический диагноз,который подтвердился снова, ничуть меня не задел. Я поставил его с равнодушием врача-онколога, который в очередной раз у очередного чужого человека диагностирует рак.

Между тем, Моя Женщина достала телефон, но набрать номер не успела. Откуда-то из-за ларька, как мне показалось прямо из забора ближайшего дома, выскочил парень лет двадцати. Странно, но сибирская блатота, в жизни не пробежавшая ста метров на стадионе, униформой выбрала черный «Адидас». Наш вариант «людей в черном». Как оперов в любой одежде можно определить по остроносым туфлям, такворов и нарков на улице выдают костюм, кроссовки, куртка и шапочка с тремя листками и тремя полосками на черном фоне.
Парень перекинулся с Моей Женщиной несколькими словами и они, не оглядываясь, быстрой походкой пошли по грязной улочке вглубь поселка.

Я так же быстро идти не мог: неместный, пьяный, несущийся по поселку вприпрыжку за наркоторговцем бомж, еще более подозрителен, чем интеллигент-журналист, неизвестно зачем забравшийся вечером в не самый безопасный район города. Впрочем, улица была пуста, а спутник Моей Женщины ни разу не оглянулся. Такая беспечность с его-то профессией? Либо «глаза» прятались за каждым забором, либо Моя Женщина морочила мне голову.

На всякий случай я постоянно терял равновесие, закладывал неожиданные виражи, прислоняться к штакетнику заборов. Это отнимало время. Я все больше отставал и рисковал вовсе потерять преследуемых из виду. Что, собственно и случилось. Пока я демонстративно, задрав голову к вечернему небу, имитировал глоток из бутылки, Моя Женщина и её спутник исчезлибез следа. Я сунул бутылку за отворот ветровки и через три десятка неуверенных шагов наткнулся сразу на двух поклонников Адидаса. Один выглядел лет на сорок его бровь и щеку пересекал старый шрам, второму было едва ли больше восемнадцати. Из-за одинаковой одежды или сходство было и в лицах, только я решил, что это отец и сын. Возможно, так оно и было, но важны были не они, а проход в узкий проулок, по сторонам которого стояла стража в «Адидасе». Точнее даже не проулок, а тропинка между двумя заборами.

Теперь все становилась на свои места. Деловые партнеры Моей Женщины четко продумали маршрут и распределили роли. Дилеру не было нужды оглядываться в поисках «хвоста». «Хвост» неизбежно должен был обнаружить себя сам. И все-то они правильно рассчитали кроме одного: у меня теперь не было сомнения в том, что,как сказал бы Владимир Ульянов, я иду «правильным путем, товарищи»!
Меня очень естественно качнуло в проход. Падая между стражей, я заметил, как младший дернулся на перехват, но старший мотнул головой, а его рука быстро скользнула в карман куртки. Скорее всего, там лежал нож. Подчиняясь человеческой привычке, яподумал: идти за Моей Жещиной означает получить дыру в спине, с которой меня обнаружат по специфическому аромату через недельку-другую где-нибудь в сточной канаве за пределами поселка. Вернуться назад? Не факт, что позволят. Да и зачем тогда было затевать весь этот спектакль?
Я зацепился рукой за угол забора, демонстрируя титанические усилия, восстановил равновесие, и обозначил попытку вырваться из проулка на «правильную дорогу».«Правильную дорогу» надежно перекрывали два крепких тела, четыре сжатых кулака, в одном из которых, между большим и указательным пальцами угадывалась ручка ножа. Лезвие, очевидно, было спрятано в рукаве. Во всяком случае, я его не видел.

- О-о-о!?- удивленно и испугано промычал я, будто только сейчас разглядел «людей в черном», - «Ты помнишь эту осень?»
- Чё? – люди в черном не знали Бунина.И хорошо.

- Не… Нормально… Ухожу… -я развернулся и сдирая грязь с заборов, торопливо перебирая подгибающимися ногами, углубился в проулок. Я не очень рассчитывал на Бунина, но надеялся, что аромат водочного перегара снимет с меня всякие подозрения. Метров через двадцать проулок наткнулся на калитку и свернул вправо. За мной никто не шел. Мысленно я сказал спасибо водке: она в России редко подводит.
В доме за забором света не было. Скорее всего, хозяева еще не вернулись с работы. Я тяжело свалился на скамейку рядом с калиткой и приложился к бутылке. На улице в полнакала зажгись фонари. Две фигуры в черном наблюдали за мной издали. Старший с кем-то говорил по сотовому. Но, преследовать меня они очевидно не собирались.
Я, как мог дружелюбно помахал стражам рукой, изобразил на пальцах, что сейчас уйду, тяжело сполз со скамейки и скрылся за углом.

Еще через два поворота проулок вывел меня на окраину поселка, к той самой сточной канаве, в которой я мог оказаться. Кучи мусора сползали в неглубокий ров, заполненный талой водой и нечистотами. В полукилометре за бескрайним пустырем светился иллюминацией гипермаркет, дин из тех, которые в последние годы стали венчать выезды из мегаполисов.

Я пошел вдоль рва.

- Ты че, б.., нах.., коза, меня за лоха держишь?
- Сережа, в натуре, завтра все отдадут! – я узнал голос Моей Женщины, но не узнал речи. Где её высшее образование? Где словарный запас профессионального продажника? Где обаяние и обволакивающий мелодизм голоса. Сленг, страх и едва сдерживаемая паника. Как же нужно любить Героин, чтобы из-за него терпеть такое унижение и быть готовой на смерть.

- Падаль, я тебя пацанам отдам. Они тебя, в п… на х.., порвут как гондон ё…

- Сережа, ребенком клянусь, завтра все до копейки!

Я шел на шум скандала, но ни Моей Женщины, ни Сережи еще не видел.
- Че мне твое завтра!? У тебя, сука, завтра на х.. нет!

Я не вышел к ним. Я напоролся на них. Тот, кого Моя Женщина называла Сережей, рылся в её сумке. Она, почти незаметно, по полстопы пятилась назад, рассчитывая, видимо, убежать. Куда? На выходе ее уже ждали. В этот мир люди входят по своему желанию, но выйти из него без спроса не могут.
- Мужик, выпить хочешь? -пальцы все жестче сжимали горлышко бутылки – еще секунда и стекло осыплется осколками в грязную колею.

Сережа без интереса скользнул по мне глазами и буркнул:

-Вали, дядя.

Похоже, охрана звонила именно ему и моё появление его не удивило.

- А ты? – я повернулся к Моей Женщине. Но ей было не до меня. Она как завороженная глядела на грязные пальцы Сережи, потрошащие её сумку.

- Дебил, на х… не понял!? Я сказал: вали!

Он толкнул меня в плечо. Но я это скорее предположил, чем почувствовал. Возникло странное ощущение, что меня, журналиста Николая Валерьевича Серова здесь нет. Точнее, что я стою рядом и со стороны наблюдаю за стычкой, которая существует только в моем воображении. Я,Моя Женщина и этот придурок в адидасе всего лишь выдуманные персонажи, с которыми может случиться только то, что я решу с ними сделать сам.

И пока я решал,бутылка в моей правой руке стремительно рванулась вверх, и, окропив водочными брызгами дорогу, понеслась навстречу черной шапочке с надписью «Adidas».

Я представил, как ребро донышка войдет в кость черепа, разломит её на осколки и выпустит на свободу мозг со всеми его тремя извилинами.

Но за мгновенье до удара стекло под пальцами лопнуло. Бутылка скользнула по черной шапочке и раскололась о придорожный булыжник. Мелкие зеленые кристаллики хрустнули в ладони.

- Ну, на х…! - Сережа отпрыгнул назад, выхватил из кармана ствол. Я не разбираюсь в оружии. Я только видел черное отверстие, направленное мне в грудьи рыжую вспышку. «Наверное, травматика» успел подумать я до того, как услышал звонкий щелчоки разглядел разорванную ткань ветровки у себя под сердцем. Меня слегка качнуло.Противник медленно осел и расстелил вдоль темной колеи черную дорожку «Адидаса».

- Ты его убил? – Моя Женщина не отрываясь глядела на раскуроченную лобную кость Сережи.

- Я? Нет. Он сам. Это рикошет. – Я потрогал дыру в ветровке. Палец не чувствовал тело. Тело не чувствовало палец. Камень.

Я рад, что Вас заинтересовала эта история. Если Вы действительно хотите узнать: чем она закончится – поддержите автора, т.е. меня, а потом получите книгу в формате PDF, doc.,txt, EPUB. Исключительно благодаря Вашему вниманию у меня появится возможность писать новые, надеюсь, не менее интересные истории. За что я искренне Вас благодарю!

С уважением, Андрей Глущук
Читать полную версию: http://www.glush-mania.ru/action-books