Сказка про Кролика Веру
- Подробности
- Опубликовано 11.04.2010 19:43
(текст в работе)
Жило-было Кролик Вера.
Почему Вера? Потому, что акушерка, принимавшая роды у мамаши Веры, была убеждена, что на свет появилась девочка. И нельзя сказать, что сильно ошиблась: у Веры имелись все внешние половые признаки будущей крольчихи.
Почему Кролик? Потому, что едва девочка подросла, она научилась громко сморкаться, безудержно дымить, беспробудно пить и мастерски материться. То есть приобрела все вторичные половые признаки настоящего мужика.
Внутреннее мужское я очень скоро начало войну с внешним женским. Боевые действия проходили с переменным успехом. В результате Кролик Вера мутировало в Чудо-Юдо с белыми пушистыми ушками, черными безумными глазками, мужскими привычками и женскими повадками. Вот почему сказка начинается со слов «Жило-было». Как говориться, правда - грамоты главней, а кто не верит, тот - дурак.
Скачать mp3 бесплатно
Росло Кролик Вера в дружной кроличьей семье.
Папа Кроллер – работал офицером ушастого спецназа, и слыл большим мастаком гонять волков и ловить лис. А уж коли попадали волк или лиса в белые пушистые лапки папы Кроллера, то даже самым хитрым Рыжим и самым тупым Серым не удавалось сохранить мозга хоть малую капельку, удержаться в уме и устоять в здравой памяти. Умел папа Кроллер закренделять чужие извилины до безумия коварными разговорчиками да страшными приемчиками. Настучит, бывало, барабанными палочками по серой вражьей башке триолями да синкопами, тут и сознается волчара и в том, что делал, и в том, что делать собирался и в том, до чего никогда бы своими мозгами не до пер.
Мама Веры – Кролюня была крольчихой сердобольной. Дав в юности клятву: лечить кроликов и прочую живность до потери пульса, всю сознательную жизнь она занималась делом сколь благородным, столь и бесполезным. А проще, пыталась вернуть разум тем, кто удостоился чести беседы с ее супругом. Добиться положительного результата не удалось ни разу. Ремиссия не наступала ни под гипнозом, ни от транквилизаторов. Не помогали даже кувалда усиленная электрошоком. Нередко борьба за здоровье пациентов, в полном соответствии с клятвой, завершалась потерей пульса. Тогда пациенты перемещались в морг. Но никто не шел на поправку! Учреждение, в котором трудилась Кролюня было ужасно специальным, чуть-чуть секретным, имело много решеток, суровую охрану из кроликов-головорезов, пару входов - парадный и приемный покой и, никакого выхода.
Безвыходность учреждения Мама Кролюня воспринимала как данность, но часто думала: почему приемный покой так называют? По своему опыту она совершенно точно знала, что приемов в этом помещении не показывают, и покоя никому не дают. Но долгая семейная жизнь с Кроллером сказалась и на сердобольной крольчихе: никогда эту свою важную мысль она не могла додумать до конца. От чего иногда расстраивалась.
Зато Мама Кролюня написала докторскую диссертацию на тему «Влияние следственных действий на необратимые изменения коры головного мозга и подкоркового вещества», а с помощью своего мужа защитила ее на «отлично». Ни одного голоса «против» подано не было. Ни одного черного шара в бильярдную лузу научного труда не упало.
А еще у Кролика Веры был дядя. Звали его Кролюх. Трудился дядя не покладая лап каким-то начальником в Комитете Кроличьей Безопасности. Был он энергичен, представителен и упорно холост, потому, как в ранней юности познал все преимущества и прелести разнообразия межполовых отношений, а обязательства признавал только перед вышестоящим начальством и безопасностью родной Кроляндии.
Кролик Вера любило при случае помянуть дядю в разговоре. Особенно, если кто пытался с Верой спорить. Должность дяди сметала все аргументы, как водородная бомба, а ссылка на высокопоставленного родственника душила любую дискуссию, как Отелло Дездемону. Потому, как лишние разговоры в присутствии длинных ушей комитетского родственника могли завести в темный лес, на расчистку просек. А кролики, как известно, ни леса не любят, ни бревен не пилят.
Они же не бобры же!!!
Словом росло дитя не в теплой кроличьей норе, а в суровой шестикомнатной клетке между КПЗ и психушкой. Рано познало оборотную сторону жизненной шкуры, ту, что скорняки называют мездрой. Что, вероятно, и сказалось на психике Веры. Что, возможно, превратило ее из крольчихи в кролика.
Впрочем, как любил говаривать Папа Кроллер, разбирая на косточки очередного рецидивиста: «Просто злорадствовать, да не просто тунеядствовать!».
Когда Кролик Вера подросло, оно, подчиняясь кроличьему инстинкту, вышло замуж. И даже родило двух крольчат. Кто-то скажет: «Для кроликов достижение не Бог весть…» Но интеллигентному Правде Крольевичу, супругу Кролика Веры и за это надо бы поставить при жизни монумент на родной поляне. Каково это: засыпать и просыпаться в постели с похрапывающим мужиком, украшенным титьками, да еще знать, что этот аттракцион до гробовой доски? Потому, что в почетном карауле кроличьей верности стоят папа-спецназовец и дядя-комитетчик. А уж они-то за любое похождение налево легко отправят направо, поправлять здоровье к теще - Маме Кролюне. В тот самый домик с решетками и двумя входами, из которого редко кто кроме лечащего персонала возвращается. И от верности своей Правда Крольевич запил горькую да так, что опустился до донышка жизни, духовно пал ниже плинтуса и уподобился последнему зайцу-косому.
Нужно отдать должное родне: Папа Кроллер, недаром, что спецназовец, не бросил бедолагу на произвол судьбы. Пристроил на место теплое, на работу непыльную. Может быть вину свою чувствовал, а может, сделал это из солидарности мужской, только взяли Правду Крольевича в НИИ секретное лабораторным кроликом подопытным первой категории.
-Нашел тебе, молодожен, дело подходящее. Будешь изучать влияние росы-ректификата на половую потенцию.
- Изучать – это я понял. А делать чего? –попробовал прояснить свою судьбу Правда Крольевич.
-Пить!
-И все?
-Нет. Только росу-ректификат высочайшей очистки.
- И все? –снова попытался уточнить Правда Крольевич.
-Нет, «и все» у нас на зайцах испытывают. –посуровел Папа Кроллер.
Так и стал Правда Крольевич пить попивать и цирроз наживать.
Кролик Вера и эпоха перемен
Случилось так, что в стране Кроляндия, где и проживала семейство Веры Кролика, произошел переворот. Политическая элита надумала переделить леса поля и горы по справедливости. А поскольку любая элита имеет самые смутные представления о справедливости, вышла из дележа только смута и конфуз. Все стало с лап на уши.
Ценности, за которые боролось добрая сотня поколений кроликов всех мастей и сословий, были признаны ошибочными, а идеалы – недостижимыми. Кроляндия бурлила стихийными митингами и изливалась на просеки и тропинки лавой кроличьего гнева.
Ушастые шептались, шептастые ушались. И такого шороха навели в кустах и дубравах, что самим страшно стало. А от страха началось всеобщее возбуждение и массовое дрожание. А от дрожания – вибрация грунта. Как результат - в разгар лета с дубов опала листва, с елок – хвоя, а с осинок, с живых кора опилочками ссыпалась. Капуста без ухода завяла, а морковка от дрожания почвы и вовсе не уродилась. И остались кабаны без желудей, белки без шишек, а культурные кролики и кроликообразные зайцы без прокорма и с перспективами на крутую зимнюю голодуху.
Нужно заметить, что народ Кроляндии никогда себя работой не утруждал. Правда на службу или в цеха фабричные в прежние времена приходили минута в минуту, без опозданий - эту традицию чтили и называли Трудовой Дисциплиной. По приходу на рабочее место часика четыре морковный чай попивали в прикуску к сплетням и международным новостям, и - на обед. Пообедали, морковным отваром или кофе желудевым еще четыре часика размочили – вот и день пролетел. Восьмерка в табеле, зарплата в кармане. Нет, план, конечно, выполняли. План - святое. Выходили в конце месяца, квартала и года по ночам да на сверхурочные. «Эх-ух, навались!» - выдавали нагора отчетные центнеры, кубометры и штуки продукции в обмен на отгулы и росу утреннюю –ректификат.
Потом, как водится, итоги подводили, отличившихся награждали, знамена морковные переходящие из одного Красного уголка в другой переносили и на покой. До очередного конца месяца, квартала или года.
Но массовое дрожание и поголовное возбуждение не совпадали по ритму даже с этим «трудом» по принципу «не трожь стоячего, не бей лежачего». К тому же план, в числе иных ценностей предыдущих поколений был отправлен на свалку истории. Более того, кролики узнали, что в далекой демократической стране ШАС (Шикарная Ассоциация Свинарников) план не выполняют, а курят. Попробовали. Понравилось. Вроде, как и жить стало веселее и голод не так страшен и будущие морозы не пугают.
А, как только перешло население Кроляндии с одного плана на другой, так и Трудовой дисциплине настал полный конец! И пошла она в свинарник или еще куда подальше!
Почуяв аромат анархии, из нор, пещер и зон локального проживания повыползали волки да лисы. Смекнули преступные элементы: «Не все кроликам морковница! Пора волкам повыть, а ушастым и пушисты по-волчьи пожить!»
Не отстали и лисы. Заметили хитрые аферюги, что политическая элита, объявив курс на всеобщую баблолизацию, срочно перекрасилась из белых и бескорыстных, в черных и предприимчивых. Увидели, как лесной народ , разинув рот и округлив глазенки, по кустам да рощам мечется в поисках денег – того, что еще недавно считалось пошлостью ненужной и признаком мещанства. Оценили хитрованы, всю совокупность благоприятных обстоятельств и уподобились фараонам египетским. Строить начали. Но не дома и норки, коих в Кроляндии всегда не хватало, а пирамиды. Мол, принеси сегодня сто грошей, завтра к ним приваришь сто процентов.
Кролики и обрадовались: детали точить не надо, морковку растить не стоит. Отнеси сто грошей да лежи себе на диване в теплой норке: в потолок поплевывай, да на дураков поглядывай.
Папа Кролллер собрал все семейные накопления, и унес в «Фонд Лесного Благоденствия». И не просто унес, а с расчетом. Потому, что прочитал в конфискованной заграничной газетке про науку под звучным названием маркетинг. Прочитал и страшно городился, что первым в Кроляндии узнал это слово. Да не только узнал, а сразу же слову нашел применение: провел маркетинговое исследование. Ив ходе исследования выяснил из рекламных объявлений, что в «Фонде Лесного Благоденствия» процент самый выгодный, а выгода самая надежная.
Мама Кролюня, расставаясь с мечтой о новом кухонном гарнитуре, слабо пискнула слово против, но Кроллер не знал удержу не в чем, а если ввязывался в драку, то назад не оглядывался, к советам не прислушивался, мозги не включал и в суть не вникал. Шел к цели как каток по свежему асфальту, уверенно подминая под себя все неровности и шероховатости.
-Молчи, крольчиха! – оборвал он женин писк, грозно сдвинув шерстку над красными глазками,- Еще лапы мне целовать будешь и подмышки вылизывать, когда на Канарах окажешься.
«На каких нарах?» - хотела переспросить Кролюня, да постеснялась проявить свою жизненную отсталость и недоразвитую интеллектуальность. Неудобно ей стало: все таки врач, а новых слов модных и загадочных не знает.
-Эх, братец ушастый, лопухнулся ты!- хитро хохотнул комитетчик Кролюх, узнав о бизнес-планах родственника, - По моим секретным данным ненадежен твой фонд. Лисы в нем верховодят. Ой, гляди, пролетишь, как шмель над одуванчиком. Один пух от денег останется! В «Бэм-Бэм-Бэм» надо было отдавать. Там наши, благородные кроли дело организовали. Процент, верно, пониже, да веры побольше!
- Не надо меня побольше, - встрепенулось в Кролике Вере женская повадка следить за фигурой, - я и так уже весы, на х.., стороной обхожу! –проявилась мужская привычка к крепким словцам и неприличным выражениям, - А эти идиоты, в п…, на опушках шепчутся и тропинках шушукаются про какой-то голод!
- А ты, племяшка, мне рассказывай: кто шушукается, да о чем шепчутся.
-Пусть болтают! Им Великий Горбач свободу и демократию прописал. Другое, братец, заметь: Устами крольчонка глаголит печенка! – ухмыльнулся ушлый спецназовец, - Права дочурка: меньше веры, зато больше денег! И надежен Фонд. Не спорь! Только в нашем лесу отделений и филиалов у него - добрый десяток. А по всей Кроляндии!! Такую махину враз не свернешь! А какие там лапочки рыженькие и миленькие деньги принимают. Вежливы, обходительны! Ох, я бы их допросил с пристрастием! Ох и допросил бы!! И вообще, не родился еще тот лис, который меня, заслуженного спецназовца, объегорить решится!
Молча выслушал всех Правда Крольевич, покачал ушастой башкой, налил себе стаканчик граненый до краев, залил свой траур по кроличьему разуму очередной порцией утешения горького во имя родного НИИ, во славу кроличьей науки и выпал в отвал, не добрав пяти сантиметров до дивана.
-Е…, тебя в уши!, - расстроилось в Кролике Вере мужское я, - сам жрет, другим не наливает! А еще – интеллигент, на х..!
-Хвост по утрам расчесывает, в п.., зубы чистит!- подхватило тираду саркастическое женское я - Зараза!
Ив знак полного презрения Кролик Вера смачно высморкалось в белую лапку. А после обтерла ее о белую скатерку и с добрым пожеланием «Чтоб ты сдох!» допило поллитровочку, как настоящий спецназовец, прямо из горлышка.
- Хоть сейчас в Комитет!- одобрил дядя Кролюх.
- Моя школа! – довольно заулыбался папа Кроллер.
«Яблоко от яблони» - подумала мама Кролюня, но ничего не сказала. Дома Колюня вообще предпочитала молчать. Потому, что помнила: в каком виде поступали в лечебницу собеседники ее драгоценного супруга. А перспектива оказаться на собственной работе в качестве собственной работы Кролюню радовала не больше, чем жабу посещение клюва цапли или любого разумного кролика Кроляндии удаление почки под местным наркозом. Ибо местный наркоз кроличьего производства был, признаться, весьма отвратительного качества. Как впрочем, и многое из того, что делали в Кроляндии. А что качественное можно получить под лозунгом «Эх-ух, навались!», да еще в ночную смену в конце месяца? Разве что, сотню другую новорожденных крольчат.
Если разговоров с супругом Кролюня избегала по соображениям сугубо медицинским, то общение с дочерью тормозилось препятствиями лингвистического характера. Кролюня далеко не всегда могла понять: о чем говорит дочь. Вот и сейчас она ломала голову над тем, как Правда Крольевич может расчесывать по утрам хвост в женский половой орган или чистить в указанный орган зубы?
Не найдя ответа ни в своей медицинской голове, ни в «Кратком справочнике гигиены современного кролика» отправилась Кролюня на кухню чистить морковку. Ибо твердо знала, что простой физический труд – лучшее средство от расстройств жизненных и умственных, а сама морковка – верный способ избежать расстройств желудочных.
Спустя неделю папа Кроллер посчитал свой доход и понял, что до роскошной жизни на Канарах совсем чуть-чуть осталось. Буквально лапой дотянуться да ухом домахнуться.
-Эх жаль, не хватает свободных средств. – посетовал заслуженный спецназовец, - Мне бы еще мал-мало вложить, я бы круто начал жить: на начальство –плевал, на золотом песочке под солнышком пузо чесал, да кокосовые орехи под пальмами полузгивал!
- Так ты, батянь, того: продай свой старый драндулет в п…! Богатым станешь, все равно на иномарку, на х.., пересядешь!
- Ай, доча, ай голова! Наливай за Фонд и наше благоденствие!
-Так, уже, на х…, налито!
А пока мама Кролюна соображала: что именно и зачем налито на мужской половой орган, предприимчивые родственники и выпить успели, и семейный автомобиль продали, и удачное вложение средств, как водится, обмыли.
И так счастливо и удачливо жили они долго. Целый месяц. Грошик к грошику собирали в Фонд несли, чтобы денежки от инфляции не протухали, а процентами прирастали. Морковки недоедали, капустки недогрызали, все экономию экономили, чтобы потом на виллу у океана хватило и бриллиантовые сережки пушистые ушки искорками зажгли. Хотя выпивать не забывали. Эту традицию в Кроляндии чтили и в новую жизни захватить не забыли. А как иначе? Какой кролик без греха? А какой грех без бутылки?
Через месяц все офисы Фонда закрылись. Милые и вежливые менеджеры куда-то рассосались. Ни в безработных не проявились, ни в прессе не засветились, ни следов не оставили.
Только таблички на дверях: мол Фонд содействия благоденствию временно бездействует. А насколько временно – не ясно. На стук двери не открываются, на мат никто не откликается, на жалобы власти не реагируют. Чиновные кролики только хитро переглядываются, да загадочно улыбаются. Будто знают что, но государственной тайной делиться не могут. На то она и тайна, на то и государственная.
Пришел к папе Кроллеру брат Кролюх и сказал поучительным тоном.
- Я про лис говорил?
- Было такое. – понурил бравые ушки спецназовец.
- Я тебя о беде предупреждал?
-Брось укорять братец…
- Ты машину почти новую, гордость отечественного автопрома продал?
- Так о Канарах мечтал...
- Вот и будешь теперь ездить на дачу на самокате, а капусту в тачке катать!
- Помоги, брат, плутов найти,- взмолился заслуженный спецназовец, - сам, лично повяжу и хвосты по обрываю!
-Ладно, брат. Дело твое сложное, но от Комитета еще никто не уходил. Найдем коварных воришек, даже если они в Шикарной Ассоциации Свинарников логово обустроили. Сдам тебе на блюдечке, и делай с ними, что хочешь! Но впредь помни: веры только кролики достойны. Даже братья наши меньшие - зайцы косые - за грошик малый удавятся и кроликов честных по миру, при случае, пустят за милую, братец, душу.
-За душу!- обрадовался папа Кроллер и налил два стакана до краев и даже с горкой.
- Кого, батя, задушишь? - женское я в Кролике Вере просто умирало от любопытства, да так энергично, что заставило вечно голодное мужское я вынуть изо рта морковку.
-Задушу –всех гадов! А выпью – за душу! За кроличью! - ободрился Кроллер и подал братцу заветный граненый стаканчик, налитый с горочкой от всего кроличьего сердца. А дочка, как водится, добила бутылочку из горлышка.
Прошло несколько дней и Кролюх исполнил слово кроличье. Принес брату листок заветный, с точными данными: где прячутся лисы коварные, кроличьи деньги присвоившие.
Созвал тот час Папа Кроллер бойцов своих проверенных. Наточили они ножи, кровью врагов омытые, почистили пистолеты, под яблочко пристрелянные, захватили пару базук со склада воинского. Так, на всякий случай. Хотели танк украсть: в Кроляндии такой бардак происходил, что угон техники боевой никто бы не заметил. Но, подумав, решили с железякой не связываться: шума много, да и горючку, падла, жрёт без совести и нормы. На лапах на кроличьих к врагу подкрасться, оно сподручнее будет.
Попрощался Кроллер с женой, дочкой, внучатами. Да так растрогался, что слезу пустил и даже интеллигента Правду Крольевича по плечу потрепал вполне дружески: синяки через неделю сошли, да и перелом лапы вышел пустяковым. А Правда Крольевич перелома вовсе не заметил, потому что, как мы помним, находился под общим наркозом с самого дня свадьбы.
И двинулся отряд в путь дальний с целью благородной: вернуть кровные кроличьи гроши с процентами и ощипать лис поганых так, как стригучий лишай не ощипывает.
Голод не дядька
День прошел, с тех пор, как бравый Кроллер покинул родную шестикомнатную норку. Другой минул. Третий на западе красно солнышко спать уложил. Заглянуло Кролик Вера в кладовочку. Ай, да пусто там! Ни, тебе, морковки, ни тебе капусты, ни тебе травки маринованной со специями. Пыль, да следы бесчинства тараканьего, да не нынешнего, а того, что лет пять назад в урожайный год прусаки рыжие учинили.
Уборку бы надо было провести, да все лапы не доходили. В полной кладовке помет тараканий видно не было, а в пустой, он как кордебалет на сцене: куда ни посмотришь, повсюду на него наткнешься.
-Мамаша, - кричит Кролик Вера, - жратва-то на х.., кончилась. Вся в п…., вышла!
Хотела Кролюня сама додуматься: как это еда могла выйти в женский половой орган, да решила не заморачиваться, а спросить.
- Как это: «вышла»?
- Ну, так. Совсем… Нет ее…
- Кого?
- Да еды. Вчера была, а сегодня, на х.., нет.
- А ты в кладовке смотрело?
- И сейчас смотрю.
- И чего нет: капусты или морковки?
- Вообще, в п…, ничего.
- Совсем, совсем?
- Почему, на х..: пыль, да какашки тараканьи – эти есть.
-Нет, их есть – санитарией и гигиеной недопустимо.
-Вот и я, на х.., о том…
- А еды, значит, нет?
- Нет!
- Странно, а раньше всегда была…
Пока Кролюня удивлялась новым обстоятельствам жизни, Кролик Вера решило провести расследование. Совсем такое, какое поводил дядя Кролюх: с вопросами и допросами.
- Мамаша, а не вспомнишь ли ты, на х.., откуда раньше еда в кладовке бралась?
Кролюня напрягла свою усталую от бесполезных мыслей голову, и ответила, как память подсказала.
- С полок, обычно...
-Это я, е…. тебя, и сама знаю, - Кролика Веру мамашина глупость сильно раздражала, - а вот в кладовку-то еда как попадала? Я еще с первого класса, на х.., спросить хотело, да все, в п…., забывало.
- Помню: когда с работы возвращалась, всегда кладовка полная была. Папа Кроллер наверняка знал. У него бы спросить.
-Батяня-то, на х…, в п… глубоко смотрел, все знал. Да у кого теперь, б…. на х.. спросить, где батяню сыскать?
- И то верно.- безропотно согласилась Мама Кролюня, - Может, Правда Крольевич что про еду знает? Он кролик умный, высшее образование имеет. Должен помнить: откуда продукты берутся.
- Ну, мамаша, ты даешь. Он со свадьбы себя, е...ный на х.. не помнит. Как под «горько» выпил, так с тех пор не протрезвел. А ты: в п…, про продукты! – проявило Кролик Вера ехидное женское начало.
Сели Кролюня с Кроликом Верой, пригорюнились, о хитросплетениях жизни призадумались.
Вдруг Кролик Вера шерсткой побелело, черными глазками засияло, мордочку в радостной гримаске сморщило. Миленькое такое стало, как помесь бультерьера и одуванчика.
-Может слово какое сказать нужно?
- Какое такое слово? – не поняла Кролюня. А сама на Веру Кролика смотрит, удивляется, как она это недоразумение родить смогла, как выходила, выкормила и кошмарами ночными почти не мучилась.
- Да, помню, на х.., книжку читало. В ней, в п…, со скатертью самобранкой, е..ть ее в ж…, разговаривали, ковру-самолету – приказывали, а кодовый замок, на х.., в пещере на «сим-сим» срабатывал.
-Доченько моё, - молвила растроганная Мама Кролюня, да не вовремя глянула в безумные на выкате, черные глазки Веры Кролика и на слове «милоё» поперхнулась. А прокашлявшись – продолжила, - та книжка единственная, которую ты читало, сказками называется. Да и не читало ты ее вовсе, а слушало. Вспомни: ты ведь и сейчас азбуку только с комиксом понимаешь: где картинка про букву нарисована, там только и разбираешься.
- Брось нудить, мать. – оборвало Кролик Вера Кролюню, - кабы ты мне во младенчестве свою диссертацию на ночь не бубнила, я, на х.., может быть, всю Большую кроличью энциклопедию наизусть знало бы! И по-свински свободно говорило!
«Ты и сейчас по-свински говоришь: без переводчика понять невозможно» - подумала Мама Кролюня, но сказа совсем другое.
-Ладно, не важно. Слова магические, доченько, лишь в сказках бывают. В нормальной кроличьей жизни заклинаниями можно только язык до мозолей стереть, да соседей развеселить.
- Иди, ты? – удивилось в Кролике Вере практичное мужское я, - а я по кролевизору видело, как Чумай и Кошмаровский словами воду заряжали, и печень тресковую от цирроза лечили прямо в консервных банках.
-Ну, если по кролевизору… -начала сомневаться мама Кролюня, - только странно это все как-то…
-Странно, не странно, а если, на х…, попробовать? Может, поможет? Не помирать же!.
Взяли они Большой орфографический словарь кроличьего языка и перепробовали все слова и на все буквы. И каждое слово в отдельности в исполнении Мамы Кролюни и в сочетании с лингвистическим допингом излюбленных словечек Веры Кролика. И каждый раз, произнеся слово, дверь в кладовке открывали, а, не обнаружив никаких перемен, закрывали обратно. И так всю ночь без устали. Будто квартальный план выполняли. Да все без толку. Только ветер подняли, да дверь с петель сорвали.
К утру от притока свежего воздуха прошел хронический многолетний хмель Правда Крольевича. Очнулся он от сквозняка, будто спящая царевна от принцева поцелуя. Поглядел на родню по спецназовской линии и страшно удивился.
- Зачем дверью кладовой хлопаете? За какой надобностью с петель срываете?
- Надобность наша, на х.., простая. Жрать, в п…, не х..: кладовка пустая!
- А магазин пробовали?
- Мы на «м» все пробовали. –Устало вздохнула Кролюня.
- И «магазин» и е..ный на х.., «магазин», в п.. тебе кочерыжка! Спал бы ты, советчик!
- Я не советчик, -ответил Правда Крольевич с достоинством, - скорее антисоветчик. Ибо вообще советов не даю и против советов выступаю, потому, как за советами одна пустая трепотня и никакой ответственности. А вопрос задал потому, что все кроличьи массы продукты в магазинах покупают.
- Покупают? – удивилась Кролюня. – В детстве, вроде как слышала слово, а что значит – не помню.
- Это потому, что за Кроллером замужем, - спокойно пояснил Прадва Крольевич.
- Это верно: с ним я многие слова позабыла, - согласилась Кролюня.
- Ты, невтемос, батяню, на х.., не трожь!! – вступилось за спецназ Кролик Вера
- Упаси меня кроличий Бог! И в мыслях не было. Только все вожди, в том числе и вожди спецназа, в спецраспределителе отовариваются.
-Точно, как я, на х.., забыло! Сепецраспределитель – вот оно, в п…, слово! – обрадовалось в Вере Кролике эмоциональное женское я, а энергичное мужское заставило быстро начать прилаживать дверь на оторванные петли.
-Ой, и верно. Кролики какие-то с пакетами приходили. Так и говорили: «Из спецраспределителя мы. Товарищу Кроллеру отоварку принесли!» И прямиком в кладовку.
- Теперь не придут. – уверенно заявил Правда Крольевич.
- Не гони, на х…! Почему это, в п…, не придут!? – возмутилось в Вере Кролике грубое мужское начало.
- В п…, может быть и придут, а к нам –нет. Пока Кроллер не вернется - товарищей не будет.
-И что теперь? Как деток кормить? Как сами не помереть? – заволновалась Кролюня.
- Пути, я думаю два. Первый ведет в магазин, в очередь за гнилой картошкой.
- Почему это, в п…, за гнилой? – взбеленилось в Кролике Вере женское я и грубо взбунтовалось мужское. Они в жизни своей гнилых овощей не кушали, порченой еды не пробовали и терять эту привычку не желали.
- Потому, что в магазинах другой не бывает…- спокойно пояснил Правда Крольевич
-Точно, – подтвердила Мама Кролюня, - у меня одна лиса лечилась, упокой Господи ее душу грешную, так она все про детство свое, на гнилой картошке вскормленное, рассказывала. Да так жалостно, что за электрошок браться не хотелось.
-Ладно, на х…! С магазином, в п…, ясно! А второй путь?
-Второй? – Правда Крольевич наморщил лоб, будто решая: говорить или нет, потом махнул на все лапой и четко так, как диктор на радио объявил, - идти на поклон к Кролюху. Гладишь: по-родственному выручит.
-Дядя, на х…, нас в беде не бросит! –радостно заверило Вера Кролик.
- Если сам в беду не попадет, - пробубнил себе под нос Правда Крольевич. Да только его уже никто не слышал. Сгребли Кролюня и Вера Кролик маленьких крольчат в охапку и побежали к родственнику за подмогой.
Сказание о Великом Кроллере менте и авторитете
(из кроличьего эпоса. Малодостоверно, но премного забавно)
Меж тем Папа Кроллер вел своих верных кроликов тайными тропами к границе соседнего государства Тушканостана. Была эта страна немного родственной, слегка дружественной и совсем восточной. Славилась коврами, рисом и маковым цветом, таким душистым, что падали, понюхав его, самые стойкие кролики и даже великие аскеты верблюды.
Но не боялись опасностей страшных бойцы кроличьего спецназа. Шли они день и ночь с редкими привалами и частыми перекурами. Хлопали по пушистым ляжкам спецназовцев кожаные кобуры, терли мускулистые спины автоматные приклады, оттягивали плечи тяжелые базуки, стучали по ушам кованые каски. Ночевали – где ночь застанет: трижды в гостиницах, в номерах люксовых, дважды в борделях тайных, штурмом взятых, пять раз в открытом поле. Капустном. Так обжирались на халяву, что до жилья доползти уже и сил не было. Залягут, бывало, между грядками и, не отрывая пузо от грунта, тренируют упражнение «контрольный выстрел в голову» на кочанах спелых. «Чпок» - и дырка сквозная во весь рядок. На радость червячкам и на удивление заумным кролям-академикам.
Мужи ученые, как известно потом долго спорили: кто и зачем капусту дырявил. Биологи говорили, мол новый вредитель завелся, в коем химическая реакция такой силы происходит, что покров вредителя (кожный или хитиновый) раскаляется и прожигает капусту насквозь, как кумулятивный снаряд .
Уфологи свято верили, что дыры в кочанах оставили представители инопланетных цивилизаций, удостоившие Кроляндию своим посещением, и тайный знак на память оставившие. Ныне между научными учениями найден консенсус, версия единая, для всех удобная, что инопланетяне предупредили избранный ими народ Кроляндии о скором конце света, который наступит, когда поселятся на земле Кроляндской страшные черви вредители, поджаривающие все съестное изнутри, едва это съестное успеет вызреть. Такое толкование устроило и уфологов и биологов. И те и другие получили бюджеты под исследования, на предмет борьбы с концом света, а на означенные бюджеты учинили затяжной совместный банкет в лучших традициях кроличьих: с многократным мордобоем и братанием.
К вечеру одиннадцатого дня доползли спецназовцы во главе с Папой Кроллером до кролядско-тушканской границы. Навострили кролики свои спецназовские ушки. Ничего не слышат ушки. Потому, что мешают каски.
Достали бойцы свои бинокли инфракрасные, приложили к красным глазкам зорким. Засияли глазки сквозь бинокли алым заревом на границе. Дали тушкандские погранцы залп по зареву. Так, на всякий случай.
Ой, лучше бы тушканчики этого не делали. Озверели спецназовские кролики, за побитые бинокли озлобились, за попорченные глазки окрысились, достали свои базуки с автоматами, да границу от поганцев-погранцов расчистили аж до самой до столицы Тушканостана – Байшхабада.
По бахчам да по полям маковым прошлись могучей поступью кроличьей. Где лапа ступит – арбуз не растет, куда Папа Кроллер глянет, там мак соломкой вянет, где каплю пота уронят – солончак до горизонта белым полем ложится. И такого страху нагнали на тушканчиков, что у города стольного Байшхабада их встретил сам Тушкан-ата, великий правитель, провидец и байкописец. Тот, чьи наставления народ Тушканостана наизусть учил с садика детского. Не пользы ради, а от неволи безысходной. Потому, как если кто не вызубрит наставления до учебы школьной наизусть, то и его самого нерадивого и родню его безвольную по ушам тапками били, а потом уши утюгами гладили. Чтобы всякий, глядя на них, знал: не любит род этот мудрость великую и Тушкан-ату не уважает!
Вот такие порядки суровые царили в Тушканостане до прихода Папы Кроллера с его верными бойцами-спецназовцами.
Про нравы тушканостанские Папа Кроллер слыхом слыхивал, в газетах почитывал, по кроллевизору поглядывал. Да не больно боялся гнева Тушкан-аты. Потому, как против тапок имел веские доводы с полными рожками патронов, а утюги поганые, ушам палеными пованивающие, вообще намерен был конфисковать и сдать в утиль по сходной цене.
Почуял хитрый Тушкан-ата опасность смертную и встретил Папу Кроллера со всем почетом, достойным царя или президента самого великого ШАСа.
Расстелили слуги Тушкан-аты у врат стольного города ковер ручной работы, с поля футбольного снятый.150 на 80 метров красоты восточной, изысканной, цветными узорами расписанной, белыми полосами расчерченной. В площади вратарской у левых ворот почетный караул выстроили. В площади вратарской у правых ворот из самочек тушканских, самых красивых, группу поддержки собрали. В центральном круге стол богатый накрыли для всего спецназа Папы Кроллера и тушканчиков приближенных Тушкан-аты: министров, да родственников.
Встретил Папу Кроллера Тушкан-ата лично и такую речь медовую на чистом кроличьем языке без переводчика выдал, что кто другой, на месте спецназовца к словам ласковым прилип бы, как муха к варенью, да и потонул бы, смерти своей не заметив:
-Вай-вай, дорогой друг, Великий Воин Самого Спецназистого Спецназа в мире, грозный, как напалм, в гневе своем атомной бомбе подобный, Папа Кроллер! Рад видеть тебя на гостеприимной земле Тушканостана! Счастлив приветствовать витязей твоих отважных и удивлен гневом твоим необъяснимым! Знаешь же, что кролики мне как братья любимые, сестры нежные и наложницы сладкие. Ближе вас только мой гарем и детки мои – наследники.
Зачем же ты, о, храбрый воин, арбузы спелые топчешь? Их кушать пользительно: для рта приятно и для почек полезно!
Зачем же ты, о, отважный батыр, мак в соломку переводишь? Аромат его вдыхать надо, а сок в чай добавлять и будешь видеть сны прекрасные так, будто наяву все сбывается.
Зачем, громоподобный и катасрофопохожий, земли мои плодородные в солончаки переводишь? Виноград расти, хлопок расти, хлеб расти, на базар неси – богатым будешь!
Отвечал Папа Кроллер с достоинством.
- В крестьяне и грузчики я к тебе не нанимался. Тебе нужно –сам расти, сам на базар носи!
Почки у меня здоровые и арбузы твои мне без надобности. К тому же знаю: нитратов и нитритов в них как элементов химических в таблице Менделеева. Мак в солому перевожу, потому, что спрос на нее в Кроляндии большой, а нюхать цветочки у нас не принято и Уставом не предписано. Что до земель твоих, то все их в солончаки превращу. Знаю: другом ты только прикидываешься, а сам лис –воровок привечаешь! А еще твои погранцы-тушканчики мне казенные бинокли попортили. Как теперь отчет перед службой тыла держать? А там такие сволочи – не тебе, басурманину, чета!
-Вай-вай! Зачем, дорогой, обижаешь-мобижаешь? Давай присядем на ковер, восточной работы тонкой. Кишмиш откушай, дыню медовую в уста свои драгоценные положи, на красавиц тушканских полюбуйся, а захочешь: любую на ночь возьми. После них сказки эротические и фантазии фантастические пресной лепешкой покажутся. День отдохни, два отдохни. А на третий сядем дела решать. И лис тебе доставлю, и по соломке маковой общий интерес найдем, а бинокли я тебе кейсовские, германийские лучшей работы подарю. Старые же - спишешь на бой. Тот, что на границе принял и в котором скорую победу одержал. А кролей зажравшихся, из службы тыла, запиши в участники боевых действий и к награде представь. Они за орденок позолоченный на все глазки красные кроличьи закроют.
Смягчился от речей разумных Папа Кроллер и такую в ответ завел:
- Глазки кроличьи, не трожь. Они хоть и красные, да в гневе опасные. А в остальном прочем, вижу, с тобой дело иметь можно. Мудр ты, хоть и не кроличьего рода-племени. Давай своих девок, виноград послаще, да кумыс покрепче. Гулять будем два дня. Но помни: на третий исполни все, что обещал. Иначе пощады тебе не будет. Из дворца выселю, а на место твое теплоё свою дочь посажу Веру Кролика. И будет оно править неумело, беспощадно и с матерками, как обычно любое дело делает. Вот тогда вы наплачетесь, тогда мой гнев минутный – манной небесной покажется!
-Смилуйся, Великий Воин! Лучше сам правь, только дочке своей Тушканостан не отдавай. Погубит все, на корню сгноит даже в засуху.
- Ладно, наливай. Там видно будет, - смилостивился Папа Кроллер и первым на ковер сел у яств восточных в позу лотоса. Чем поразил всех: и хозяев, и гостей, и даже себя, потому, как гибкостью никогда не отличался, йогой не занимался, а лотос считал порошком стиральным.
Сидят спецназовцы, пируют, пьяный кумыс подливают, страстных тушканок тискают, но бдительности не теряют, за всем присматривают, ко всему приглядываются, что пьют –по первому делу нюхают, что едят – сначала девкам скармливают. Знают коварство восточное. Ждут подлости хитрой от Тушкан-аты.
И не зря силы тратили, да нервы портили. Заметил Папа Кроллер, что прежде чем кумыс в чашу-пиалу подлить, красавицы тушканские спецназовцев в засос поцелуями отвлекают и с толку сбивают. А сами в этот миг в белый кумыс черное зелье подкладывают. Отравой неведомой спецназовцев потчуют.
Правда, и сами тушканки, отраву ту пьют и губками алыми причмокивают. Да, верно, у них противоядие секретное имеется. Не боятся, падлы, беды неминучей, поноса стремительного.
Стиснул свою тушканку Папа Кроллер, прижал к себе бицепсом накаченным, шепнул на ухо шепотом страшным вопрос важный:
-Хочешь ли жить, девка продажная?
- Ой, хочу, повелитель ночей моих! Только не ломай мне стан тонкий, ребра хрупкие и хвостик гламурный, в модный цвет пигги окрашенный, пирсингом звонким проколотый!
-Так колись, неверная, пока палочками по башке не настучал: что в кумыс хмельной подкладываете, какую цель преследуете?
- Так нам велел делать Величайший из великих Тушкан-ата! Зелье- это сок маковый. Сны сладкие навевает, мужеское здоровье укрепляет. Потому, как одна ночь с тушканкой страстной приравнивается к месяцу секса с крольчихой обыкновенной. И все тушканы от мала до велика сидят на этом средстве проверенном. А кто отказывается, тот и часа не выдержит и ночи не переживет. Из постели и сразу на кладбище…
Не поверил Кроллер словам красавицы восточной, шепнул тихо друзьям своим спецназовцам, чтобы тушканкам целовать себя не дозволяли, а кумыс на землю выливали. Настоящий кролик без телячьих нежностей обойдется. Без засосов кайф получит, без кумыса с тушканкой справится.
И выполнили командирский приказ все кролики безоговорочно. Только один молодой спецназовец Вася перед засосами не устоял и от кумыса не удержался.
Наступила первая ночь. Разбрелись кролики по окрестным кустам, попрятались с тушканками за колючками верблюжьими. И так мастерски принялись свой несупружеский долг выполнять, что только писк и вздохи по горам покатились, из ущелий эхом отозвались.
Один Папа Кроллер не ушел от стола с яствами из центрального круга ковра футбольного. Сидит с Тушкан-атой, за кобуру держится, каской от мух назойливых отмахивается и речи умные говорит про международную обстановку, про права кроликов во всем мире, про футбол, который уважает, но, считает, что супротив пулевой стрельбы футбол – не спорт. А кто не согласен – с тем готов выйти один на один с пистолетом против футбольного мяча.
А Тушкан-ата споры не спорит, со всем соглашается, только глазом хитрым все на тушканку косится, что на коленях у Папы Кроллера сидит и спецназовскому командиру нежно глазки строит.
Устал Тушкан-ата башкой кивать и поддакивать и спросил папу Кроллера исподволь:
-Ты, зачем, дорогой гость драгоценный, о перламутр мой пуговицы, красавиц тушканских не любишь, не ласкаешь?
-Пост, - отвечает Кроллер, - у меня!
-Это какой –такой пост-разпост любовь и удовольствие запрещает? Какой Бог от кроликов честных такой жертвы требует. Уж лучше удавиться-повеситься, чем отказывать себе в деле полезном и во всех смыслах приятственном.
- Насчет Бога –ничего не скажу. Атеист я от рождения и нехристь от воспитания. Верю только в пулю-дуру, штык-нож острый, да в жену, надеюсь, верную. А пост у меня высокий, командирский. Бдить и стеречь должен. Потому, как ежели командир пост на миг оставит, то непременно найдется пара говнюков, которые занять его место пожелают!
Подивился Тушкан-ата мудрости стратегической, понял, что все планы его хитрые и коварные этой ночью обломятся, забрал у Папы Кроллера с колен тушканку страстную, горячую и повел ее в кустики государственными делами заниматься.
Комитет и «Бэм-Бэм-Бэм»
Меж тем пошли Кролик Вера, Кролюня со крольчатами к дяде Кролюху в холостяцкий его коттедж, небольшому дворцу подобный. Пошли поклониться, да помощи попросить.
Идут и думают каждая о своем.
«Ой, только бы помог! Только бы с голоду не пухнуть!» - крутиться в голове у Мамы Кролюни.
«Ой, только бы, е. твою мать, помог! Вот только бы, на х.., от зависти не сдохнуть!» - бурлит в Кролике Вере женское начало.
А крольчатам все нипочем. Они наперед не прикидывают, на завтра не загадывают, лапками по тропинке пришлепывают да песенки попевают.
Дошлепали до глухого забора высокого с воротами дубовыми, автоматическими. Давай на кнопку жать, да в домофон пищать: «Открой, Дядя Кролюх, ворота. Пусти родню в гости!»
Не открываются ворота, не отвечает комитетчик на зов родной крови жалобный.
Снова давят на кнопку металлическую, золотом в пятьдесят карат сияющую.
Молвит мама Кролюня с достоинством: «Доброго дня тебе, брат названный, Кролюх, дорогой! Открывай ворота дубовые: не враги к тебе пожаловали, а родственники. Не милости просить, а помощи».
Молчит домофон презрительно: черными щелями ощерился. Стоят ворота дубовые, заморскою сталью крытые, не скрипнут они, не шелохнутся.
В третий раз лапки кроличьи кнопки золоченой касаются. Походит к домофону Вера Кролик: глазки от бешенства чернее дыма, резиной горящей рожденного. В мозгу от злобы и подозрений давление, что паровом котле - пятьдесят атмосфер – того и гляди взорвется. Бицепсы и прочие мускулюсы тестостерон пучит: хоть сейчас на первенство мировое по бодибилдингу выводи. Первое место обеспечено, да не среди крольчих, а среди кроликов.
Как рявкнет Кролик Вера: «Что же ты, дядя, сукин пес, ворота, на х.., не открываешь, родню, в п…, не пускаешь? Сейчас, как вышибу, е…, тебя в ср..ку дубовые, раскидаю в пыль-щепочки по лесу. А потом тебя, козла е…., возьму за х.. без пощады, без жалости!»
От вопля того домофоновы щелочки оплавились, а сам он, электронный дурак, пискнул жалобно да сдох безвременно.
Прячется комитетчик, думает: «Родня понаезжая, хуже гостя незваного. Гость пожрет денек-другой да дальше потопает. А родня, коли поселится – дустом не выгонишь, хлоркой не вытравишь».
Открывать не хочется, но прикинул последствия негативные от осады родственной, оценил ущербы возможные. Делать нечего: открыл ворота дубовые, сталью заморской обитые.
Встретил Дядя Кролюх родню на высоком крыльце. Встретил без радости, без сердечности словами такими, жестокими:
- Зачем приперлись, пожаловали? Чего от меня ждать изволите?
- Пришли к тебе, брат названый, по нужде острой.
-По нужде?- обрадовался Дядя Кролюх, - это можно, пожалуйста. Вон, во дворе теремок зелененький. Справляйте нужду на здоровье: мальчикам – налево, девочкам - направо. А как справите, так и уходите с Богом, прощаться не буду, благодарить не надо.
И совсем было собрался Дядя Кролюх с крылечка сдризнуть бесследно, дверь захлопнуть внезапно, но вмешалось в события скорые Кролик Вера, грозно бровки насупив.
-Ох.ел, ты, старый п..дун комитетский, Дядя Кролюх. Как нашу росу утреннюю –ректификат под закусочку импортную на халяву хлебать, так ты первый, на х.., среди приходящих и последний, среди, в п…, выносимых. А как беда кладовку нашу опустошила, так от тебя, х.. поганый, в п…., помощи не допросишься! – взбунтовалось гневом неуемным мужское я Веры Кролика.
-Времена, племяшка, настали смутные, - понурился Дядя Кролюх, -а грядут- голодные. В такие: каждый о своей кладовочке сам заботиться должен.
- А как же чувства родственные, и обязательства фамильные? – удивилась Мама Кролюня.
- Обязательства у меня, как вы помните, только перед Родиной-матушкой и Комитетом- батюшкой. Да и они сейчас под вопросом безответным: батюшка без силы дряхлеет, матушка от анархии разваливается. А вы для меня – братовы иждивенцы. Вот пусть брат с вами и разбирается.
-Ой, смотри, Кролюх поганый, порвется жопа от жадности! – сорвалась Кролюня, и сама своим речам удивилась.
- Вернется, на х.., батяня, со своими бойцами –убийцами, засунет тебя в п…., по самые уши лысые. Вот тогда и вспомнишь Мамашу-Родину и Папашу-Комитет. Да поздно будет.
-Ладно, - сдался доводам веским Дядя Кролюх. Знал он нрав брата крутой и беспощадный, а потому каждое слово Кролика Веры в его сердце кроличьем приговором смертным отзывалось, - чего от меня хотите, чего желаете?
- Усади за стол, напои, накорми, а потом о бедах наших, кроличьих и побеседуем, - разумно намекнула на правила политеса Мама Кролюня.
-Фиг с вами, проходите гости дорогие, прихлебатели бриллиантовые. На богатый стол не надейтесь, на бедный - не сетуйте: сам в беду попал. Но выпить-закусить накрою.
Не соврал Кролюх, накрыл на стол капустки квашеной, прошлогодней, огурчиков маринованных кроляндских, уксусом пропитанных так, что не одна плесень тысячу лет не возьмет, хлебушка вчерашнего диетического, для здоровья очень полезного, росы утреней, сивухой пованивающей. А сахарочек и медок припрятал. Жаль стало комитетчику сладенького для внучков двоюродных.
- Ну, чего пришли-приперлись? О чем просить хотели? – молвил хозяин после краткой трапезы.
- Помоги, брат названый, со спецраспределителем. Как ушел храбрый Кроллер в поход дальний, опасный, перестали приходить гонцы с продуктами да подарками. В полное запустение пришла кладовка, что и делать – не знаем.
- Про спецраспределитель – забудьте. Нет его, - нахмурился Дядя Кролюх, - как распределять стало нечего, так и прикрыли лавочку братцы кролики. Теперь, мои хорошие, все на базаре и за гроши деревянные или за родалы конвертируемые, что в далеком ШАСе без лимита печатают.
- Помоги хоть грошами. Не дай помереть семье брата твоего отважного. – взмолилась Кролюня в отчаянье.
- Хотел бы помочь, да нечем, – тяжело вздохнул Дядя Кролюх, - все в «Бэм-Бэм-Бэм» унес. А он, взял, да накрылся…
- Чем, в п…., «накрылся»? – удивилось в Кролике Вере женское я, обличило удивление в форму грубую я мужское.
-А вот, тем самым, что ты сказало и накрылся… Слиняли кролики поганые, что фонд строили! Добро бы лис, или на худой конец зайцев кинули, а то своих же братьев и сестер последнего лишили. Нет теперь веры никому. Как сказал древний философ Марк Цицкин Рон: «О времена, о нравы!»
- Цицкин. Это с соседней, на х.., опушки? Что от гриппа птичьего в прошлом году сдох? – уточнило Кролик Вера.
- Эх ты, плод недозрелый образования всеобщего, - горько усмехнулся Дядя Кролюх, - в невежестве и алчности, обретет погибель наша цивилизация кроличья!
-Да, х.., с ней, с цивилизацией, - рассердилось Кролик Вера не на шутку, - Что теперь в п… делать? Как детишек выкормить?- заволновалось женское начало, - Как самим, е. твою мать, не сдохнуть? – возбудилось мужское.
-Как? – эхом лесным, вечерним, повторила за Верой Кролюня.
-Как, да как? Да к верху каком! – весело запищали беззаботные крольчата.
-А ну, молчать, колготня! - сурово перебил крольчат Дядя Кролюх, - Ты, Кролюня, зарплату от государства получаешь. На нее и живи. Ты Кролик Вера, своего благоверного разбуди. Пусть ставку научную, за годы запоя накопленную, со сберкнижки снимет, пока ее саранча-инфляция не сожрала. Само же на работу иди. Так, глядишь, до возвращения Кроллера со сверхсекретного задания и дотянете. С голоду не опухните, с тоски не сдохнете! А уж братан мой из лис-воровок не только дух, но и деньги вышибет. Нужды-заботы знать не будете.
-На какую, на х.., работу? - удивилось Кролик Вера, - сроду я никакой работы не знало, не ведало!
- Теперь узнаешь. У нас, как известно, труд в почете!
- Труд? Нам и без труда, в п…., почета хватало!! Может, что другое, на х.., предложишь?
- Как раз с «на х..», с тобой проблемы предвижу неразрешимые. Для этого дела ты, Кролик Вера, мало пригодно. Хотя, сейчас такие извращенцы всплывают, что, может, кому и понадобишься. Время покажет…
А мне в бега подаваться пора. Я ведь в «Бэм- Бэм- Бэм» не только свои гроши вложил. Я и казенных туда унес столько, что на полный расстрел безжалостный потянет.
-То есть, нас в беде бросаешь, лапы умываешь? – поняла Кролюня, что на помощь комитетчика рассчитывать нечего.
-Скорее улизываю! – честно признался Кролюх, который по традициям старым водопровода не признавал, лап не мыл, а только вылизывался. Потому, что здраво считал, свято верил: кусочек к лапам прилипший, в трудный день помереть не даст, а вода, впустую пролитая, только государству ущерб.
- Не ждала, не думала, что во времена тяжелые ты от нас сухарями плесневелыми да советами захудалыми отделаешься! – пригорюнилась Кролюня от расстройства надежд своих полного.
-Молчи, крольчиха! – прикрикнул Кролюх бессовестный, - За здоровьем лучше следи своим и родственников. Помни, нервные клетки, не восстанавливаются даже у разных человекообразных. А что уже говорить о нас, кроликах, существах с тонкой душевной организацией. И за сим, предлагаю вам откланяться. Нет у меня более ни дня, ни минуточки: чемоданы пора паковать, да баулы складывать. Неравен час, прикатят лихие парни с погонами на машине черной с решеточками. И возьмут под белы лапки меня, горемычного, да и вас, назойливых, за компанию.
Так и ушли Кролюня, Вера Кролик с крольчатами от комитетчика без надежды и помощи.
Идут по тропиночке к норке родной шестикомнатной. Детки понурились, не поют больше ,не приплясывают. Не то, чтобы беду свою поняли, а расстройство взрослых почуял.
Мама Кролюня лапками шоркает, думу горькую думает: «Не помог Кролюх, жадина комитетская. Ай-ё-ёшеньки! Не миновать нам голодной смертушки!»
Топает рядом Вера Кролик, топает громко, задиристо и про себя злорадствует: «Учил жизни нас, е…., комитетчик дядюшка, да сам на х.. и опростоволосился. Пусть теперь, п…н надменный покрутиться, прыщ комитетский, зазнавшийся повертится, от своих товарищей побегает. «Бэм-Бэм-Бэм», говоришь, дядюшка? «Вера только народу кроличьему, надежному?» Кролики, такие же твари поганые, когда дело доходит до шкуры единственной. Чужое – возьмут, не моргнут глазом кроличьим, а за свое добро – удавятся!»
А пока Вера Кролик злилось, топало, подкинуло её женское я коварное мысль разумную: «Надо бы хоромы дядины, дворцу подобные, прибрать без шума, по-тихому, пока он по углам закоулочкам от Комитета-Батюшки и Кроляндии-матушки, прячется. Смолчит, х.. поганый, не пискнет, себя словом громким не выдаст! А батяня вернется, в п…., из похода опасного – всех по росту выстроит. Теперь, у кого автомат – тому черт не брат! »
Смертный пир
(Из кроличьего эпоса. Малодостоверно, но премного забавно. Продолжение)
Тем временем, в Тушканостане над горами и долинами, над бахчами и пустынями встало солнце красное, как с перепою глазки кроличьи. Встало оно, прижарило, тушканчиков на бахчи подняло, тушканок к тандырам отправило. Стали и кролики бойцы-спецназовцы тела свои мускулистые из колючек и кустов вытаскивать, да на ковер футбольный к пиршеству по мере сил транспортировать. Кто ползком, кто бочком, кто шагом медленным телепаются с дрожью в лапах и в суровых судорогах. Не прошла бесследно ночь с тушканками без напитка-допинга тушканского.
Построил Папа Кроллер молодцов своих ушастых, рассчитал на первых и вторых и расстроился: не вернулись с поля боя сексуального полвина первых бойцов проверенных, и вторых половина полегла в кустах. Нашли молодцы смертушку раннюю, приняли костлявую в муках сладких мученических.
Только молодой боец Вася, лопух ушастый, приказ командирский прошляпивший, как огурчик свеж, как дебил полон радости. По команде «вольно» не упал без сил, а к яствам восточным бросился, пополнять запас энергии поистраченной.
Оглядел Папа Кроллер кусты близлежащие и нашел своих киллеров непобедимых бездыханными. Не шевелятся они, не шелохнутся, только чуть на солнцепеке пованивают.
Осмотрел Папа Кроллер ножи острые, «косторубы» верные - нет на них следов крови вражеской.
Обнюхал стволы вороненые автоматные. Не учуяли ноздри чуткие запах пороха знакомый.
Прополз на коленях с лупой восьмикратной все окрестности – не нашел ни одной гильзы стрелянной.
Обратился Папа Кроллер к Тушкан-ате и его верноподданным с речью гневной, обидной, обличающей.
- Что за подлость ты, супостат, Тушкан-ата, сотворил с бойцами моими могучими? Автоматы наши безотказные на десять верст бьют без промаха! Нет таких других ни в Тушканостане, нигде более. Сталь как масло режут наши ножи-костоломы в пробирной палате сбалансированные. Нет их лучше во все спецназах мира. Одним мизинцем лапы левой пушистой, каждый мой боец с врагом справится. Нет против них приемов достойных, ни один тушканчик в поединке с молодцами моими трех секунд не продержится. Не могли твои воины, Тушкан-ата одержать над моими спецназовцами верх в честном бою! Знать сгубил ты их исподтишка по-тушканчиски: без правил и совести! Может допинг какой применил, олимпийским комитетом запрещенный? Может, яду подсыпал неведомого, на моих бойцах не испытанного? Ой, гляди, наведу порядок я в твоем хозяйстве запущенном, разнесу славу о делах твоих бесстыдных через СМИ продажные, а род твой поганый вырежу до седьмого колена! Хотя их у тебя всего два: правое и левое. Короче, кончай супостат бусурманский пировать – отдавай лис, твою мать!!
Расстроился Тушкан-ата словам Папы Кроллера, опечалился. Слезами горькими от обиды расплакался, словами красивыми оправдаться решил:
- Зачем обижаешь-мобижаешь? Какой допинг-мопинг? Не таил я, против тебя, Воина Великого, о артериальное давление сердца моего, никаких планов коварных и злых умыслов. Как гостей дорогих встретил, потчевал. Лучшим девкам-тушканкам ублажать вас приказал. В мыслях не имел, Шайтан-батыр, с тобой силами меряться. А что не вынесли твои крутые спецназовцы ласк нежных тушканских, так в этом сами виновны: не стоило брезговать кумысом полезным и придаваться любовным утехам без меры и разума. Что до лис рыжих, проказниц бесстыжих, о Батыр Батрыский, уговор был: два дня пируем, а на третий дела решаем. Договоры же международные, не погодный прогноз от врунов-синоптиков: каждые пять минут не меняется, раз в пол часа не переписываются!
- То есть, так… То есть вот…,- не нашел, что сказать Великий спецназовец. В первые в жизни слово нужное само не выскочило, на место тушкана подлого не поставило. Да и слава Богу, что застряло оно в глотке, заклинилось, как сова в дупле обожравшаяся: веры нет тушканчикам проказливым, а и на вранье Тушкан-ата не пойман, не словлен. Ну, а коли, вина не доказана, как Тушкан-ату свергать, расстреливать? Как замучить его вражину до смерти, разобрать хвост его длинный по косточкам, выщипать шкурку вонючую по шерсточке? Закричат по странам –демократиям близким и дальним о бесчинствах и амбициях имперских кроличьих. Глянь: война начнется всемирная. Так и выговор в дело личное схлопотать можно. И не просто выговор, а с занесением. И ходи потом, полжизни доказывай, что ты кролик-спецназовец заслуженный, а не гомо сапиенс конченный, опущенный.
Смотрят бойцы-спецназовцы на Папу Кроллера, смотрят, ждут и удивляются. Лис крученых да волчар отмороженных одним взглядом своим диким, кроличьим дрожать заставлял, а здесь с какого-то тушканчика базарного, тюбетеечника помидорного за смерть своих кроликов-сподвижников шкурку спустить не решается.
Начали роптать соратнички, молодцы бойцы-спецназовцы.
- А не предал ли он нас супостатам тушканчикам? Не завел ли в полон-неволю в страну чужую дальнюю? А не дать ли командиру неверному по ушам его пушистым кроличьим?
И набили бы бойцы Папаше Кроллеру его мордочку наглую холеную, и пустили бы ушки командирские на бархоточки для ботинок спецназовских. Только после марафона сексуального не сжимаются лапки кроличьи в кулаки –кувалды бронебойные. Ослабели пальчики-ковыряльчики, пообвисли бицепсы и трицепсы. От усилия волевого, гневного, лишь чуть-чуть в конвульсия подергиваются, и слегка в судорогах подрагивают.
Поглядел Тушкан-ата испуганный на бессильное дрожание спецназовцев, решил, что это танцы-шманцы ритуальные, кроличье творчество народное и велел музыкантам подыгрывать, дробным ритмом гостей дорогих поддерживать. И забились, извиваясь и подпрыгивая, пуще прежнего кролики измученные.
Только Вася, молодой боец неопытный, не танцует, не злится, не приплясывает. Жрет-пожрет себе дыньку спелую, да морковкой хрустящей закусывает.
Глянул Папа Кроллер задумчиво на шаманские танцы бойцов бравых, проверенных , попрочистил ноздри чуткие громогласным сморканием и почуял, что творится недоброе: в двух прыжках он оказался от предательства, в двух скачках от самосуда-линчевания да еще и на чужой территории!
Мечет глазками по сторонушкам –зырк, зырк! Крутит башкой озабоченной – вжик-вжик! Не найдет хода-выхода из положения критического. Оказался герой Кроляндии в безысходности, как в больничке специальной жениной.
Вдруг боец Вася, беззаботный юноша, сплюнул на ковер огрызки морковные, потянулся сладко всем телушком да и говорит с улыбкой кретинической:
-Эх, скажу вам, братцы кролики, хорош кумыс тушканский, но супротив нашей росы утренней, ректифицированной, слабоват будет! А ну, пацаны, доставайте-ка фляжки заветные, откручивайте крышечки рифленые, да по глотку долгому за нас – за кроличий безжалостный спецназ!
Потянулись лапки к фляжекам. Не от желания, а от рефлекса безусловного. Наполнились крышечки рифленые, полетела роса в глотки кроличьи луженые, тропкой знакомой, накатанной. Повеселели хлопцы ушастые. Порасправили плечи обвисшие. Зарозовела шерсточка на мордочках. По окрепли пальчики-ковыряльчики, налились силой бицепсы и трицепсы. И в мозгах кроличьих уже нет к отцу-командиру недоверия, потекло по сосудам благодушие, полетели тосты за здравие.
-За Кроляндию, нашу Родину!
- За жен, детей, в норках далеких тоскующих!
- За командира нашего отважного!
-За тушканок сладких и липучих, как сок дынный, на солнце загустевший!
-За Тушканастан, чтоб он сдох, со своей жарой и мухами!
И по кругу новому: «За спецназ ушастый, во всей Вселенной самый ужасный!»
Допер Папа Кроллер мозгой своей элитной, спецназовской, что прошла беда стороной, потонул мятеж в росе, как мамонт в болоте бездонном доисторическом. Полегчало на душе, поисправилось. «Эх»,- подумал Папа Кроллер, - «Похоже, пронесло!» и отправился в кустики ближние по нужде срочной, по потребности.
Только за колючкой верблюжьей пристроился, шорты в пятнах комуфляжных к берцам отправил, как приметил колыхание повсеместное, услышал шорохи странные, с научной позиции необъяснимые. Глянь-поглянь: ползут к ковру пиршественному кролики-спецназовцы подохшие. Учуяли носики розовые запах Родины ректифицированный. Задергались лапки в рефлексии страстной, тоскливой, необузданной. Передумали души грешные на тот свет уходить с этого.
Как увидели аборигены восточные возращение Папы Кроллера с подпротухшим подкреплением, так сделалась в тушканском стане паника великая: министры разные, тушканы важные подтянули животы пышные да попрятались под ковер пиршественный, а тушканки до любви ненасытные ноздри чуткие, брезгливые в платки шелковые и чадры надушенные попрятали. Оно и понятно, оправданно: зомби-кролики хотя и задвигались, а от запашка трупного не избавились.
Ползанье министерское подковерное подняло пыль до неба завесой плотную, солнце скрывшею, а с цветков-узоров искусно вытканных, моль сорвалась стаями дикими, спонтанными.
Хотел и Тушкан-ата под ковер утечь, но схватил его Папа Кроллер за лапу властным хватом спецназовским.
-А ты, Тушкан-ата, почему росу-ректификат не пробуешь? – приобнял вождя тушканского Папа Кроллер вполсилы, легонечко, - почему нашим питьем чудодейственным, ты, отрыжка тушканская, брезгуешь?
-Не сердись, Шайтан-батыр, - Тушкан-ата пискнул жалобно, -не велит Халлах, не дает святая книга Рокан, не приемлет душа – боится гнева божьего!
- Какой такой Халлах- баллах? Какой такой Рокан-таракан? Пей скотина, а то мои суслики-лиходей разгуляются, за росу ректификат разложат на атомы мелкие тебя со всеми твоими министрами, пузатыми тушканчиками!!!
Икнул Тушкан-ата испуганно, плеснул росы в пиалу на донышко, закатил глазки к небу молитвенно, так, что увидел край мозга своего, извилинами исчерченный и на вдохе, по-глупому, брызнул росу в горло непривычное. Поперхнулся, вождь тушканчиков, ой, закашлялся! Аж с ближних гор снег в долины ссыпался, а на дальних – ледники потрескались!!
Понял Папа Кроллер, что нашел оружие разрешенное супротив тушканчиков коварных, несговорчивых и сказал Тушкан-ате настойчиво, так, чтобы ответа «нет» не предвиделось:
-Ты, Тушкан-ата росу нашу утреннюю испытал, теперь пусть твои министры толстопузые из-под ковра выползают, выбираются да твоему примеру достойному следуют. Хватит им пыль до неба поднимать и моль по окрестностям гонять.
Повылазили министры, прочихались. Накатили по одной – повеселели. Полетели стопки стайками, понаполнилось поле пира песнями. И на кроличьем, для росы обиходном, и на тушканском, коей кролики под дозой сразу и освоили. Всех поправила, подружила роса утренняя ректифицированная. Даже тушканки носики нежные расчехлили, о платочках и чадрах позабыли, едва хмель росы утренней распробовали.
И катилось веселье дольше солнышка. И закончилось поздно за полночь.
Про странные деньги и Правду Кольевича
Меж тем, в ненаглядной и многобедной стране Кроляндии Кролик Вера отправило супруга в кассу сберегательную за сбережениями многолетними, не траченными.
-Иди, -говорит,- лежебока, е…й, пьянь, на х.., дипломированная, забирай с книжки, в п..., накопления и домой неси всю эту х..ню до грошика.
-Верно, Правдушка, сходи за денежками. Еду пойдем покупать, кладовку наполнять. – вторит Мама Кролюня доченьке.
Делать нечего, спорить незачем: без еды всем погибель-смертушка. А за деньгами сходить не зазорно, не ведро же помойное вынести.
Идет Правда Крольевич по лесу. Идет, всему удивляется: бродят кролики вокруг озабоченные. Одни всякую всячину продают, приторговывают, а другие под кустиками и деревьями что-то ищут, подолгу копаются.
-Чем торгуете, братья кролики? - Правда Крольевич первых спрашивает.
-Всем подряд, что самим не надобно.
- И берут? Покупатели водятся?
- Ай, не лезь, проходи, не задерживай и вопросов глупых не спрашивай! – отвечают невежливо кролики.
-Чего ищите, братья кролики ? Что в деревьях-кустах потеряно? - Правда Крольевич других спрашивает.
- Вот терять нам, приятель, нечего. Ну а ищем, мил кролик, выгоду. Говорят, она всюду водится.
-Ну и как: находить случается?
- Ай, не лезь, проходи, не задерживай и вопросов глупых не спрашивай! – отвечают невежливо кролики.
До сберкассы дошел Правда Крольевич, не нашел по пути своей выгоды. И продать ему было нечего, кроме пуза от бескормицы втянутого, да перегарной вони настоянной. Зато очередь встретил длинную. Как змея питон извивается на квартал от крыльца сберкассового.
-За чем стоим, братья кролики? Что дают: дефицит без карточек или импорт какой без записи?
-Да ты что, спохмела? Не выспавшись? За своими стоим сбережениями!
-Вот дела чудные в Кроляндии! – удивляется Правда Кольевич, -Никогда за своими грошами в очередь не стояли в родимой сторонушке. За одеждой и обувью импортной, за машиной, цветным кролевизором, за квартирой, путевкой на море – это было, но чтобы за деньга мистойми выстаивали, да еще за давно заработанными…
-Не бузи, не зуди надоедливый, не ищи себе неприятностей: пятый день стоим здесь без роздыха у дверей задраенных наглухо! Нужно – молча последним пристраивайся, а не хочешь – вали на четыре стороны!
Делать нечего: дома деточки, в кухне веточки, а в кошельке после фонда лисьего остались одни только дырочки. Встал правда Крольевич крайним в очередь, записал на лапу номер 2017, ручкой синей, сильно пачкающей, шариковой. Ждет, пождет, а сам в пол голоса думает:
-Толь деревья для бумаги в лесу кончились, толи краска пропала типографская… Раньше грошики без счета печатали, а теперь и сосчитанных не делают. Может на монетном дворе эпидемия или в банке ограбление невиданное?
- Ой, милок, - дивится крольчиха старая, костыльком по земле постукивая, - поотстал ты от жизни нонешней, новостей не знаешь политических. Понаехали из края дальнего ШАСа их советники по экономии. «Шас»,- сказали они, -«Мы все сделаем! Наведем порядок по-рыночному!». А зовут их манитыристами.
-Как зовут? – не поймет Правда Крольевич.
-Ой ты, господи, личность темная! – головой трясет крольчиха старая. – Слово новое, заграничное. Мани – грошики значит по-нашему. А тыристы – значит, грошики стырили. Мол нельзя их народу кроличьему без разбора давать, во множестве, а то выйдет из всего инфлюенция!
-Эпидемия? Грипп, что ли, кроличий? – пуще прежнего Правда Крольевич путается.
-Ох, какой-то ты непонятливый! Странный, будто бы не из кроликов. Может, заслан какими спецслужбами?
- Эй, шпиона поймали, лазутчика! – загалдела молва в длинной очереди.
- За секретами государственными и за тайной кроляндской пожаловал!!
- Вы чего взбеленились, сограждане!? – растерялся совсем Правда Крольевич. – Местный я!! Заграницу Кроляндии видел только по кролевизору!!!
Но никто Правду Крольевича не слушает. Никому правда Крольевича не надобна. Напирают на кролика бедного. Прижимают к стенке серой, каменной. Все пытают, цену выведывают: сколько стоит нынче тайна Кроляндии и военные секреты кроликов. В переводе на заграничные, на надежные родалы шасовские.
-Почем Родину продал, иудушка?!! –за уши треплют Правду Кролевича.
- Сколько в родалах импортных нынче за военную тайну платите?!! – все без удержу ответа требуют.
- Что же вы, братцы кролики, смилуйтесь! Не треплите, меня, бедного за уши! Пять годков беспробудно пропил я, как положено кролику подопытному. Росу-ректификат утреннюю на себе для страны испытывал. Потому все теперь в диковинку и живу в незнанье, неведенье, в том числе и про курс родалов импортных к нашим секретам кроличьим. Да и есть ли секреты – не ведаю!
Попринюхались братцы кролику: тянет, тянет перегаром настоянным. Поутихла толпа ушастая, поугасли страсти безумные.
-Беспробудно пил –значит, нашенский. Значит тайна ему без надобности… - рассудили в расстройстве кролики, разбрелись по местам, поругиваясь, восстанавливая место в очереди.
Час, другой стоит Правда Кольевич. И не просто стоит, мысль думает: «Может ждать-пождать больше нечего? Может в кассе тишина и бескроличье? Может быть, как «БэмБэмБэм» все схлопнулось и как Фонд благоденствия схерилось?»
И решил Правда Крольевич судьбы не ждать, а потопать к крыльцу заднему, служебному да узнать: живали сберкасса, да действует ли?
Как решил, так и сделал Крольевич. Подошел к крыльцу высокому, заднему, для народа негостеприимному, постучал в двери служебные мрачные, бронею надежную крытые. Говорят ему из-за двери глухим голосом:
-Кто такой? Чего тебе надобно?
- Кто? Да я это, Правда Кольевич. За деньгами пришел за законными.
Заскрипели засовы секретные, завертелись механизмы запорные, отворилась дверь бронею крытая, встречают Правду Крольевича кассиры да бухгалтеры. В две шеренги стоят, улыбаются, хлеб с солонкой на подносе узорчатом, прямо к носу его выкатывают.
-Неужели и правда, сам Крольевич!? Сам министр финансовый Кроляндии драгоценной персоной пожаловал? А мы ждем, пождем, гроши спрятавши, от народа двери заперши, все гадаем: чьи у нас денежки, для кого в сейфах они замурованы?
«Видно я проспал что-то важное, раз министром меня величают кролики!» про себя подумал Правда Крольевич. В слух сказать мочи не было, потому как с голодухи, с бескормицы запихал весь хлеб вместе с солью в рот и жевал его с наслаждением.
- Будьте добрыми, распишитесь здесь! – подает ему документ- ведомость отделения управляющий: от заискивания глазки искрятся, лебезит скотина, выслуживается:
- Куда грошики выгрузить прикажете? Где охрана ваша маскируется?
Дожевал Правда Крольевич корочку и пожал плечами растеряно: «Свои кровные, пьянством добытые, я и сам унесу, не умучаюсь. А охрана мне и вовсе без надобности: кто на мелочь мою позарится?»
-Мелочь! Мелочь! – кассиры восторженно повторяют за Правда Крольевичем.
-Мелочь ! Мелочь! –вторят бухгалтеры и смеются во след услужливо.
- Цыть, вы, денег машины счетные! Гоготать прекратите без повода. Что о вас гость высокий подумает? Что купюр отродясь не видели? То для вас миллион зарплат, а для Кролевича - мелочь малая. – управляющего бровки хмурятся, глазки строгостью наливаются, - Извините их, глупых кроликов. Наведу порядок, вот увидите!
Сей же миг из сейфов, из хранилища на тележке железной, в зелень крашеной, выезжает груда мешков с деньгами, высотою в три роста кроличьих.
«Видно правда я с пользой для Родины пять годков потерял во хмельном бреду, коли мне за дела не трудные отвалили грошей, как Рокфеллеру!».
Катит Правда Крольевич тележечку, перестукивают под мешками колесики: «Не кати нас милок к себе домой! Не удачу везешь, несчастия!»
Катит Правда Крольевич денежки, но к колесикам, все же, прислушивается.
Повторяют под мешками колесики: «Не кати нас милок к себе домой! Не удачу везешь, несчастия!»
Катит денежки Правда Крольевич, навострил свои ушки белые и к колесикам чутко прислушивается.
А колесики громче прежнего: «Не кати нас милок к себе домой! Не удачу везешь, несчастия!»
Почесал Правда Крольевич лысину, поцарапал на попке пролежни и у дуба зарыл все денежки, а для верности и с тележкой. Лишь один мешок прихватил домой, рассудив вполне здравомысляще: «Пусть кроли по лесам ищут выгоду, мы же с частью малой, пьянкой добытой не подохнем уже от голода!»