Дом с приведением

Подробности

Опубликовано 30.11.2014 22:50

Хотите подумать, посмеяться и поплакать? Читайте полную версию книги

О себе…

Нет, я не стадное животное. Совершено не стадное. Таких, как я, невозможно наказатьодиночной камерой. Для меня – это кайф, это счастье, почти наслаждение. Все равно как для верблюда колючка или дляжабы болото. Вот камера СИЗо с населенностью шесть рыл на один квадратный метр – это точно смерть. В Шанхае я чужой человек. Московские тротуары ненавижу с детства. А в метро в час пик торцовая стенка вагона для меня роднее любого из двуногих. Она – источник спокойствия и уверенности. Не орет, не скандалит, на ноги не наступает, потом не пахнет, мясной отрыжкой атмосферу не портит, локтем в ребра не упирается. Поддерживаетвертикаль моего позвоночного столба и мягко покачивается в такт перестуку колес. Поэтому всегда стараюсь сесть в первый или последний вагон и прижаться спиной к переборке, отделяющей пассажирскую давку от кабины машиниста.

Я настолько не стадное животное, что иногда сомневаюсь: животное ли я вообще? Может быть я кусок камня, некое его четвертое состояние. Не твердый и неподвижный, не расплавленный и жидкий, не превращенный в газ, а новая неизученная субстанция. Дух камня? Его будущее? Или наоборот прошлое?

Впрочем, если подойти к этому вопросу с философскихпозиций, то я, скорее, промежуточная фаза между камнем в прошлом и камнем в будущем. Землей был и землей стану.Банально, но факт.

При этом мне не грозит превратиться в претенциозный и солидный гранит. Не был и не буду пафосным и высокомерным мрамором. Я явно не алмаз: девушки-поклонницы бриллиантов меня обходят стороной, а если и согревают своим жарким телом, то потом долго и недоуменно разглядывают, пытаясь понять: что они во мне нашли? Чем соблазнились?

И, действительно, понять сложно. Если я дух, то наверняка обычного придорожного булыжника. Искру из меня высечь можно, но состояние на мне сделать нельзя. Обидно, но бесспорно. Я и капитал – понятия несовместимые.

***

О доме…

Мой дом -квартира в четыре комнаты на пятом этаже кирпичной «хрущевки», доставшаяся мне с братом от родителей. Точнее, так я считал раньше. Теперь все изменилось. Мой Дом сжался до двух комнат, в которых живу я, и в которых формально являюсь хозяином. Но в Доме есть люди, которые уверены, что даже на формальное владение я не имею права.Что, у таких, как я, не должно быть дома. А если дом и может быть, то наверняка не тот, в котором я живу. Хотя, если честно, мнение этих людей меня занимает очень мало.Тем более, что и сам Дом думает иначе.

А Дом думает. И не только думает, но помнит и даже общается. Не со всеми. Только с теми, кто готов его слышать. И с тех пор, как я это понял, Мой Дом вышел за границы комнат, квартиры, этажа, подъезда.Он стал моим от фундамента до крыши.Потому, что элемент не может не зависеть от целого, в котором он существует. Жизнь и смерть целого определяет жизнь и сметь его элементов.Те, кто не понимают этой простой истины, обречены на участие в бесконечном шоу неприятных сюрпризов.

О существе…

Это маленькое странное Существо поселилось в Моём Доме шесть лет назад.
Странное Существо – жена брата. Она умеет обаятельно чирикать, демонстрироватьдружеское расположение, чуть картавя рассуждатьо философии и педагогике – науках, которые заочно изучает в педагогическом колледже, и о которых имеет самое приблизительное представление.
Периодически жена брата перестает чирикать и картавить. Это означает, что наступает эпоха очередной квартирной катастрофы. Она мечется по общим территориям – кухне, ванной, коридору. Мечется без особого смысла, но с целью. Она ищет. Ищет бикфордов шнур, запал, дистанционный детонатор- словом то маленькое приспособление, с помощью которого можно запустить механизм глобального скандала. И здесь уже не важно: найдется ли поводили компоненты взрывного устройства будут иметь сугубо виртуальный характер, но теракт – подрыв грузовика немотивированной, сварливой злобы - состоится, как футбольный матч, при любой погоде.

Сценарий всегда один.

Увертюра: тихое бурчание себе под нос, пока еще не ясно к чему прицепиться.

Первое звучание лейтмотива: предмет недовольства обнаружен и обрел конкретные формы.

Разработка главной темы: Существо многократным повторением оттачивает формулировку. Бурчание постепенно переходит в заклинание, схожее по интонациям и эффекту с заклинаниями шаманов, главным образом тем, что от него существо впадает в состояние транса. Она (или ужеоно) в этом состоянии не способна воспринимать доводы разума, факты, внятные сформулированные аргументы.

Побочная тема.Побочная тема - это мой Брат. По природе он носитель знаний и логики. По обязанностям добытчик и защитник. К природе шаман не вызывает. Природа шаману по-барабану. Шаман апеллирует к обязанностям. Некоторое время в Брате природная логика борется с абсурдом шаманского заклинания, но вскоре выкидывает белый флаг. Логика – слабое оружие в схватке с тем, что логики не приемлет.

Выслушав в сто тридцать первый раз текстраздраженного монолога, Брат начинает его повторять вслед за злобным Существом. Сначала с некоторым сопротивлением,не особо веряв магию произносимых слов. Затем четко, но отстраненно, как у вымуштрованный солдат, печатающий на плаце шаг, нопродумывающий план лихой самоволки. И, наконец, эта смесь из внушения и самовнушения вскипает искренними эмоциями.Побочная тема раздавлена, растоптана, побеждена и сможет обрести свои первоначальные черты только дни спустя. Тогда, когда Существо снова вернется в состояние мило картавящей птички.

Интересно, что в мгновенья попрания логики и смысла, на лице Брата проявляются те же черты, что и у супруги: кожа обвисает, становится рыхлой и исколотой точками пор, губы расплываются, теряют форму и превращаются в метательный снаряд для запускав эфир абсурдных обвинений. Иногда мне кажется, что и вывернутая к кончику носа слезная железа – дефект, по семейным легендам,подаренный Существу конъюнктивитом, начинает во время скандала проявляться и у моего кровного родственника.

Таков причудливый юмор эволюции: мужчина – в теории символ силы и генератор идей - на самом деле только клочок фотобумаги, матрица, на которой отпечатываются черты, находящейся рядом женщины.

Что еще добавить к портрету Существа? До момента регистрации брака, птичка, занимаясь с Братом сексом, умела страстно стонать. Совершенно так, как стонут профессиональные актрисы в немецких порнофильмах.Но печать в паспорте отключила этот навык раз и навсегда.

Оно и правильно: зачем замужней женщине порно? Несолидно. Аморально.

Справедливости ради нужно сказать: странное Существо обладает и достоинствами. Она неплохо рисует, любит что-то делать своими руками. И когда это «что-то» делается не в купе со множеством других дел, результат бывает весьма недурен. Беда в том, что сосредоточиться на чем-то одном, даже очень полезном и интересном,Существо категорически не желает. Поэтому в разных концах квартиры постоянно натыкаешься: то на брошенное ведро с грязной водой и понимаешь – здесь начинали мыть пол; то на мокрое белье, которое достали из стиральной машины, но развесить не успели; то на савок с горкой пыли, что означает, что где-то пол подметают. И он наверняка подметается, потому, что с кухни сочится черный дымок – признак еды, оставленной на включенной плите. А, значит, Существа рядом с кастрюлями нет, и оно, вполне вероятно, где-то честно воюет с пылью и мусором. Если, конечно, не болтает по телефону. Что тоже не исключено. Но самое неприятное, что черный дымок с кухни может быть отнесен на собственный склероз Существа, а может быть предъявлен обществу какакт злонамеренной диверсии,как поджег, организованный мной с целью погубить семью брата голодно смертью.
Вместе с тем,супруга брата глубоко религиозна. Вслед за ней в квартире поселились иконы, церковные календари и тихое бормотание молитвы. Но я вполне допускаю, что она просто хочет казаться набожной. Здесь разобрать очень не просто: когда Существо вживается в образ, отличить игру от жизни уже не может и оно само.

Существо очень любит лечить. С ее приходом травки и таблетки прочно вошли в семейный рацион. Она пьет и глотает сама, кормит природной и синтетической аптекой брата, пичкает очаровательно пятилетнего сынишку – плод тех ночей, когда она еще синтезировала трубные вопли страсти.

Некоторые ее зелья вполне невинны. Но есть в сборнике рецептов парочка с такиммерзким амбре, что вдохнув их аромат один раз, начинаешь мечтать о Великом посте, как о манне небесной. Потому, что затолкнуть в глотку хотя бы малый кусочек еды становится пыткой.

Ее первое шаманское шоу, адресованное мне, состоялось как раз на почве домашнего лекарства, точнее моего отношения к этому бесполезному занятию.Я категорически не приемлю таблетки и с настороженностью отношусь к отварам. Потому, что камень либо цел и здоров, либо его раскололи. А это таблетками и настоями это нелечится.

Дело шло к весне. По мнению Минздрава надвигала эпидемия гриппа. Профилактически мероприятиям подверглось все население нашей квартиры.Один я с порога отмел любые попытки спасти меня от вируса. Скандал был грандиозный.

Меня обвинили в злостном распространении заразы, во внутрисемейном вредительстве, в несознательности и обывательской тупости.

В конечно итоге, естественно, грипп навестил всех. Он, по сути своей, демократ и не видит различий междумужчинами женщинами, бедными и богатыми, продвинутыми в области медицинских познаний и тупорылыми неучам вроде меня. Грипп поставил печать «Проверено. Заражено!» на каждом жильце квартиры. Мной он брезговал долго, но, в конце концов, превозмогая чувство естественно неприязни вируса к камню, одарил и меня подъемом температуры и спадом энтузиазма. Правда, случилось это уже тогда, когда все прочие успели переболеть дважды, что по теории, говорят, невозможно.

И все равно, виноватым оказался именно я. «Ты всех заразил! Из-за тебя заболел ребенок!»Кстати, сынишка брата был единственным из святого семейства, кто на меня не орал и, как положено по эпидемиологическим нормам, отболел только раз.

Я долго не мог понять: как Существу удается сочетать набожность, знахарство и шаманство? И как на это совместительство смотрит Всевышний?

После долгих размышлений и наблюдений я понял: она приведение. А на поведение приведения Господь смотрит сквозь пальцы. Или вовсе его не замечает. И с тех пор, как я – каменьстал видеть в супруге брата приведение, мне стало проще жить и избегать скандалов. Ведь скандал – это столкновение.А столкновение приведения с камнем – абсурд. Мы существуем параллельно и способны проходить друг сквозь друга без контакта. По крайней мере, так принято считать.

По этой технологии я спокойно живу последние три года.

***

Лето…

На кухню я пошел сполоснуть чашку. То есть, выполнить действие со всех точек зрения невинное, и даже, полезное. И чашку испачкал - тоже делом занимался. Готовил статью на сайт. В отличие от Дюма-отца, предпочитавшего работать за бокалом вина, я пишу за чашкой чая.
Здесь стоит пояснить, что камнем мне досталось быть по мироощущению, а по работе я редактор сайта телевизионной программы. Точнее: журналист, зам. главного редактор, верстальщик, модератор и в свободное от всего прочего время еще ежедневно отвечаю на два десятка звонков зрителей, фиксирую их в базе данных и пытаюсь по мере сил решать проблемы сограждан. А еще я менеджер по персоналу. На меня владельцы возложили почетную обязанность поиска журналистских талантов, готовых продавать свою музу за весьма скромное вознаграждение.

Впрочем, мне грех жаловаться. Автор программы, Светлана (она же главный редактор), тянет этовоз практически в одиночку уже 14 лет. Делает шесть сюжетов еженедельно, не считая рекламных роликов, а попутно с фанатическим упорством спасет бабушек. Она верит, что ей это зачтется. И будь я Господом, зачел бы Светлане все ее каторжные труды на Страшном суде с оценкой «десять» по пятибалльной шкале. Но боюсь, что моего мнения на Страшном суде никто не спросит. Им и на грешной земле-то мало кто интересуется.

Например, я уверен, чтов редакции должны пахать как минимум три-четыре журналиста. Не считая меня и Светы. Но у нас бизнес российский. Владелец убежден, что и так все отлично. Вполнедостаточно двух девушек-стажеров, вчерашних студенток журфака.А за нашу работу он даже немножко переплачивает. Я не спорю, просто, в ответ,за свою зарплату чуть-чуть недорабатываю. То есть выполняю что положено, а не то, что требуется для успешного развития проекта. И мы вроде как квиты. Боевая ничья.

А вот на кухне боевой ничьей мне еще предстояло добиться.

Существо сидело за кухонным столом и, судя по отведенным в сторону глазам, находилось в переходной фазе между птичкой и шаманом. Выражение недовольства на некрасивом лице уже обосновалось прочно, но заклинаний еще слышно не было.

- Не спится? – поинтересовалсяя скорее для того, чтобы разрядить обстановку, чем из любопытства. Понятно, что камню все равно: спит приведение или нет.

Существо фыркнуло и дернуло подбородком.

Я вымыл чашку, поставил её в шкаф и, не дожидаясь внятнойрасшифровкифырканья вышел в коридор. Мне и так все было понятно. В квартире уже второй месяц жила другая Женщина. Моя. И не одна, а с дочкой. К сожалению, не моей. Пока существо рассматривало Мою Женщину как гостью, то есть, явление временное, оно с конкуренциеймирилось. Но гостевание затянулось, и появилосьопасение, что это уже и не гостья, а вторая хозяйка. Конкурентка. Захватчица.Иначе говоря, все предпосылки для конфликта были налицо, оставалось найти повод, тему для шаманского заклинания.

На самом деле это хорошо, когда конфликту готовы обе стороны: и нападающая и обороняющаяся. Я, не торопясь (а куда спешить камню?), просчитал варианты развития событий и возможную силу квартиротрясения. По всему выходило, что ничего серьезного не будет.Время к полночи. Брат уже спит. Емуна работу квосьми. Плюс час на дорогу, плюс час на завтрак, умывание и штудирование прессы в туалете. То есть, подъем в шесть утра. Существо в это время еще спит. Значит:во времени и пространстве главная и побочная тема пересечься не могут.Жена же должна понимать, что муж не железный, что ему перед рабочим днем полагается выспаться. Раз так, Существо будить брата не станет. Конфликт без побочной темы не развивается. Это проверенно. Встретятся супруги завтра только после семи вечера. На такой срок никакого запала, никакого бикфордова шнура не хватит.

Иначе говоря, прогноз на катаклизмы вполне благоприятный, а вероятность глобальных проблем низка.

- Что смотрим? – заглядываю в комнату к моим дамам.

- Джетикс! – пищит Настя.

- Только самые глупые мультики ежедневно на канале «Джетикс»! – парадирую я в полголосавосторженно-бессмысленный тон рекламных анонсов детского канала. – Полный идиотизм двадцать четыре часа в сутки!Смотрите только на канале «Джетикс»!

- Самый дурацкий футбол только на канале «Спорт»! – немедленно реагирует ребенок.

Это у нас такая игра в анонсы. Мы оба относимся к взаимным нападкам с юмором и без обид.Мы друг друга понимаем. Камню с ребенком легко. И ребенок воспринимает камень естественно. Мы оба - часть природы.Простая, не перегруженная обязательствами и условностями.

Вот с Настиной мамой все гораздо сложнее. Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. Но только рядом с этими дамами я еще вспоминаю, что нахожусь в переходной фазе и пока не окаменел.

-Солнце, не пора ли детям спать?- это вопрос к мамочке.

-Нет! - пищит Настя – еще не кончилось!

- Давай-ка, быстро ложись. Где пульт? – редкий случай, когда Женщина поддерживает мои требования в полной мере, без ремарок, поправок, дополнений и противоречий.

- Ну, каникулы, же! – упорствует дитя.

- Все, выключай. Иди чистить зубы!

- Ну, вы же в отпуске!?

Я с удовольствием слушаю их препирательства. Я камень, я лежу на обочине жизни, встороне от разборок и конфликтов. Я только запустил воспитательно-дисциплинарный механизм, но не на мои плечи легла ответственность принятия педагогических мер.

- Ладно, пять минут. – сдают позиции педагогические меры.
Но мне еще не верится, что так удачно начатая операция заканчивается полным фиаско. Я, если честно, рассчитывал, что дитя уснет раньше мамочки, а, значит, взрослые смогут провести часок-другой тет-а-тет.Пытаюсь выправить ситуацию:

- Завтра опять только к обеду подниметесь.

- Ну и что? – пищит Настя.

- Иди. Мы сами разберемся. – подводит черту Женщина.

Что здесь скажешь? Женщине трудно с камнем, камню непонятно с Женщиной. А в выигрыше ребенок…

***

Я был неправ. Мои расчеты выверенные логикой и разумом оказались так же далеки от истинного положения дел, как обычно неверны прогнозы синоптиков или аналитиков рынка.
Кстати, давно заметил, ни что так часто не подводит людей, как уверенность в торжестве разума и непогрешимости идей. Оказывается, камни на этом спотыкаются точно так же.

До глубокой ночи из спальни брата доносилось мерное побулькивание работающего грязевого гейзера, прерываемое извержениямиистерических фонтановедва сдерживаемых вскриков: «Отлично устроилась!», «Мне это надоело!!», «Почему ты мочишь?!». Существо не пожалело мужа.Существо шло к цели, не замечая препятствий самым коротким и самым простым путем.

- Что там у них? – сквозь полудрему интересуется моя женщина.

-Утром узнаем. – успокаиваю я. Успокаиваю не женщину, а себя. И зря. Утром это уже был дуэт. Не выспавшийся, злой и агрессивный он поджидал меня с первым выступлением на традиционной концертной площадке – кухне. А где же еще? Обойти кухню невозможно. Имея такую сцену, филармонии приносили бы прибыль, сопоставимую с прибылью от наркобизнеса или торговли оружием.
Я шел варить кофе, а попал на поле брани.Супруги сидели за столом. По моим расчетам Брат должен был уже подходить к своему рабочему месту в противоположной части города, но почему-то сосредоточенно пил чай. Он смотрел строго перед собой: ни привычных новостей по телевизору, ни газеты на столе. Существо чай не пило. Существу было не до того. Оно готовилось к бою и в нетерпении ерзало, словно пыталось накрутить на обрюзгшие ягодицы, чехол кухонного диванчика.

- Доброе утро. – с самым безмятежным видом поздоровался я.

Брат буркнул нечто нечленораздельное, что можно было истолковать и как «привет!» и как «пошел…». Брат до сих пор не может понять, что я камень и мне одинаково безразличны: и подчеркнуто вежливое хамство, и разнузданная грубость. Это только звуки. Я их отражаю и эхом отправляю в пространство.

Существо понимает меня лучше. Ее слова всегда сведены к конкретным претензиям и требуют конкретного ответа.

- Я что, техничка, уборщица – грязь за всеми подтирать? – Существу настолько не терпится получить ответ, что оно вскакивает из-за стола и встает у меня на пути, воинственно уперев в свои пухленькие бочки маленькие злые кулаки.

Я церемонно делаю шаг в сторону, как в старинном бальном танце в три движения обхожу партнершу и оказываюсь к ней спиной к спине. Это супругу брата заводит еще больше.Наш танец продолжается. Существо делает резкий разворот и втыкается носом в мой позвоночник. Камню щекотно, но Существо готово взорваться от возмущения. Оно понимает: в каком смешном и глупомположении оказалось и от пережитого унижения на десяток секунд теряет способность говорить.
Я занимаюсь своими делами.

Темно-шоколадные зерна слой за слоем ложатся в чашу кофемолки. Мне нравится этот процесс. Я наблюдаю за ним и не реагирую на звуки у себя за спиной.

- У тебя спрашивают! – Брат подхватывает знамя скандала, на мгновенье выпавшее из ослабших рук супруги.
- Что? – поворачиваюсь к нимс намерением дойти до ближайшей розетки и превратить ароматные зерна в еще более ароматный порошок и буквально натыкаюсь на Существо.

-Я – техничка!!? – горячее выдыхает Приведение мне чуть выше солнечного сплетения.
Понятно, что фраза готовилась всю ночь, оттачивалась и доводилась до совершенства. Именной ей была предоставлена честь начать процедуру аутодафе. Но выдавленные, сквозь влажные от слюней губы мне в футболку слова, сразу потеряли весь, заложенный в них пафос и трагизм и приобрели характер более присущий гротесковому юмору комиксов.

- Не знаю. Загляни в трудовую книжку. Там должно быть написано.- и снова в три движения оставляю Существо за спиной.

Вообще-то, последнее место работы невестки – нянечка в детском саду. По сути, действительно техничка.

Пауза – десять секунд тишины. Противоположная сторона обдумывает: воспринять ли мои слова как прямой вызов и реагировать на них или придерживаться первоначального плана боевых действий.Пользуясь замешательством,успеваю дойти до розетки и подразнить мотор кофемолки близостью с электрическим потоком.

Наконец, Существо прорывает.

- Раньше за тобой убирала, а теперь за всеми твоими нахлебниками?!

- Чего молчишь? - подгоняет Брат.

А чего говорить? На собственной территории я убираю сам. Немытая посуда в мойке по полдня валяется у них. Я свою мою сразу. Принцип: испачкал – почистил, значительно упрощает жизнь в коммуналках. А наш дом - типичная коммуналка на две семьи.

- А конкретнее? – уточняю как можно более миролюбиво.

- Конкретнее? Всю кухню засрали! На скатерти помойка. Еле оттерла!

Теперь понятно: точка невозврата пройдена, послы отозваны, война объявлена. Жестоких оборонительных боев избежать не удастся. Тем более, что со скатертью действительно проблемы. Вчера ужинали окрошкой.А мелко порубленная зелень, особенно укроп, липнет ко всему не хуже, чем репей к штанам или декоративные магнитики к холодильникам.Стол после еды я вытирал лично. На три зараза. Но полностью искоренить приросшую к синтетике траву не удалось. Ей по технологии нужно дать время, чтобы подсохла до состояния сена, а уже потом увядшая зелень легко слетает с поверхности по мановению сухой тряпки.

-Стол я вытирал.

- Да хватит врать и оправдываться! Ты живешь за наш счет, а теперь еще этих притащил!!

От такой наглости даже камень растеряется. Бюджеты у меня и Брата разделились с тех пор, как птичка-шаман впорхнула в наше семейное гнездо. Бывало, что мы друг у друга перехватывали по мелочи до зарплаты, но чтобы жить за чужой счет – это что-то свежее и оригинальное. До такой глупости Существо прежде не доходило. Я чувствую, что с каждым новым обвинениемвсе хуже превращаю звуки слов в эхо. Слова пробивают кристаллическую решетку поверхностного слоя, копятся внутри меня, собираются в сгусток энергии, и начинают плавить камень в лаву.

Сразу скажу: на мой взгляд, скандалы неприятны, но полезны. Только во время скандала человек проявляет себя полностью. Таким, какой он есть на самом деле. Таким, каким родился и вырос. Скандал раздеваетчеловека донага, сдирает с него все наносное и показушное, надетое специально для выхода на люди.

Очень немногие обладают даром и во время скандала оставаться «в роли».Это гении. Они наперечет. Участь остальных – публичный моральный стриптиз.

Мнимые пацифисты и борцы против смертной казни, декларирующие человеческую жизнь высшей ценностью,хватаются за ножи и топоры. Не факт, что они согреют холодное оружие горячей кровью оппонента,для этого нужна смелость, но будут сжимать рукояти до белых костяшек на пальцах рук и судороги челюстных мышц.

Дураки, научившиеся вовремя поддакивать и выносить в народ умную мину, обязательно сорвутся и обнаружат свою беспредельную глупость. На уровне аргументов, слов и междометий.

Мнимые интеллигенты, завсегдатаи филармонии и театральных премьер, знающие назубок имена модных авторов и фамилии классиков от Сафокла до Евтушенко, непременно собьются на площадную брань и базарные разборки.

Даже камень во время скандалатеряет природный дар отстраненности, вступает в бессмысленные дискуссии и рвется к победе, хотя отчетливо понимает что победа того не стоит.
Компьютерная томография скандала дает точный диагноз: кто перед тобой и кто ты сам. И я понимаю, что еще не стал дорожным булыжником.

- Отлично. Ты меня содержишь? –чувствую, что лава прорвалась наружу и я не в силах ее остановить, - Две трети квартплаты плачу я, а три четверти начислений приходится на вас. И ты меня содержишь?

- Сказал бы,и мы платили больше! – вмешивается Брат.

- А почему я должен говорить?

- А почему мы должны знать? – как ни странно, но довод Существа логичен, хотя в этом состоянии у супруги брата редко присутствует разумное начало.

- Ладно! А когда я полгода сидел без зарплаты? Вы об этом знали! Но даже не подумали поинтересоваться: откуда берутсяденьги за квартиру! Тогда выне давали вообще ни копейки. Кто за чей счет жил?

- Ты!!! – здесь Существо привычно подменяет логикуистерикой, - Ты у нас деньги взял и делал себе ремонт. А мы чуть не умерли от голода!

Я понимаю, что Существо несет. Ее последний аргумент даже у Брата вызывает растерянность. По лицу видно, как он пытается вспомнить нечто подобное, но не находит в семейных летописях ни единого документального подтверждения.

Чтобы занять себя чем-то осмысленным, Брат берет нож и начинает резать хлеб. В этом действии нет надобности: семейка уже позавтракала. Он так пытается вернуть себя в реальный мир,в котором можно опереться на существующие действия и предметы, а не плутать в неожиданных фантазиях и ассоциациях сумасшедшей супруги. Все же по природе Брат носитель знаний и логики.

Гляжу на ровные ломтики, отделяющиеся от батона, и чувствую, как лава во мне застывает. Остаетсятолько ощущение грязи. Будто я, камень, шлепнулся в лужу с навозом. Можно, конечно, говорить, что не я причина вони, а навоз, но кому от этого легче?

- Разве такое было? – обращаюсь к Брату. Он молча режет ломоть за ломтем.

- Было!-встревает Существо, - А твоя вчера бросила на столе кастрюлю!

- Но кастрюляже чистая… - в коридоре за холодильниками стоит «моя». Белая футболка с линялым сиреневым цветком на груди, светлое трико, растерянное лицо. Длинные загорелые пальцы растворились в шоколадном рисунке на пластике стеновых панелей, словно ее руки вошли в стену и остались там. Может она тоже уже приведение?

- Хоть какая. На место надо ставить!

- Но вы же сами говорили: «Оставь на столе, я уберу».

- А я не нанималась!

-Ну, ты, милочка, даешь. – уже совершенно спокойно говорю я.

- Она тебе не «милочка»!!! – срывается Брат. Нож в его побелевшей руке дрожит мелко и часто, как пневматический молоток у дорожного рабочего. Живо представляю, как острое лезвие, а ножи Брат точить умеет исключительно хорошо, с хрустом входит в мое мясо, вырывает из тела фонтан крови и снова погружается в меня до тех пор, пока я ни развалюсь на ровные тонкие ломтики. А на завтра в криминальной хронике появится сообщение «Гражданская война в Сибири. Трезвый брат убил брата из-за укропа на скатерти и чистой кастрюли на столе!». Редакторы новостей буду долбиться райотдел полиции в поисках оперативной съемки задержания и горестно вздыхать, что на нашей кухне не было камеры наблюдения, и никто не додумался снять момент убийства на сотовый телефон.

Ну, нет, такого удовольствия я коллегам не доставлю.

- Хорошо. Она немне, она тебе милочка. Только нож положи.

Брат смотрит на наточенное лезвие, и, немного помедлив, кладет оружие в хлебные крошки на разделочной доске.

- И запомни: твоей прошмандовке и ее ублюдочной дочкеквартиру у меня не отнять! – торжествующе орёт Существо.

- Они пытались что-то отнять? – я уже совсем спокоен. Страхи Существа напрасны. Моя Женщина не связывает свои планы со мной. А Насте и в голову не может придти идея захвата чьей-то квартиры. В этом возрасте снятся дворцы, а не комнаты в коммуналке.

- Слышала? Обломись!!! – невестка пытается себя завести собственным криком, но что-то ломается в механизме, какая-то шестеренка выходит из строя и скандал, так весело набиравший обороты, вдруг заглох, как машина с пустым баком.

- Кофе сделаешь? - Моя Женщина, не дожидаясь ответа, разворачивается и уходит в комнату.

- Я узнавал: ты их у нас прописать не сможешь. -брат говорит, тихо, почти извиняясь. – Они по нормативам не проходят.

- У вас, ребят, конкретно крыша съехала… - уже вполне остыв, подвожу резюме.

- Зато она у тебя ангел.- уже без напора парирует Брат, кивая в спину Моей Женщине.

- Она - нет. Ну, а кто здесь ангел?

- Я! – молчавший весь скандал племянник, смотрит из под золотистых кудряшек голубыми глазами. Иногда его ангелочком называют. Но сейчас он действительно ангел. Ангел мира.

***

Весна…

А вот моя Женщина действительно не ангел. Моя Женщина наркоманка. Худшая из наркоманок. Потому, что Героин любит больше, чем меня. И потому, что искренне пытается его бросить. А меня не любит. Но и расставаться со мной не хочет. В этой ситуации и я ее бросить не могу. То-ли камень у нее на шее, то-ли она на шее у камня.

Еще недавно, весной, моя Женщина была похожа на изможденную голодом и загнанную охотниками волчицу. Она металась по городу по каким-то неясным делам. Взгляд ее, то тусклый, то горящий нездоровым блеском, был тревожен и отрешен.

Она подходила ко мне и говорила: «В школе опять вывесили списки. Снова должна тысячу рублей. Нет, нужно идти и оформлять льготы. Все-таки, я мать одиночка. Только времени нет …»

- Да брось ты… На государство надеяться… Пока бумажки соберешь, пока решение примут Настя школу закончит. Дам я денег.

Она мое «дам» никак не комментировала. Она рассказывала о жизни.

-Представляешь: на родительском комитете решили выпускной отмечать в кафе. Им хорошо. Они – богатые. А я как?

- Какой выпускной, - удивляюсь я, - Настя же в первом классе?

- Говорят, что детям праздник нужен. А мне опять деньги искать…

- Сколько?

- Полторы тысячи. И еще пятьсот в театр. На костюм.

Настя звезда. На сцене с детского сада. Поет, танцует, декламирует.

- Ладно, решим. – и я понимал, что снова не смогу досрочно закрыть давний банковский кредит.

Она никогда ничего не просила. Она говорила. Я слушал и открывал кошелек. Потому, что у любимой женщины проблемы, то мужчина обязан их решать.

О наркотиках я догадывался. Но догадка, не подтвержденная фактами, всегда похожа на оскорбление. Невозможно сказать: «Женщина, ты наркоманка!», если не поймал ее со шприцом в вене. Она скажет: «А ты идиот!» и будет права.И я помогал молча. И не пытался ловить. Унизительно это как-то: следить, подглядывать, вычислять противоречия в словах, фразах и поступках.

А потом все обрушилось. Как-то сразу, в один день. И едва не стоило ей и мне работы.

Моя женщина заняла денег у клиента. Немного, две тысячи. Но не отдавала несколько месяцев. Клиент возмутился. Потребовали объяснений. Сначала у нее. Потому руководства. А что руководство могло объяснить?

Моя Женщина исправно выполняла план и вносила солидную лепту в пополнение бюджета компании.
Да, с нового года действовала неудачная система оплаты труда. Все менеджеры получали поровну, хотя моя Женщинаприносила больше, чем остальные вместе взятые. Денег ей, естественно, не хватало. А когда денег не хватает – их занимают. Это нормально.Но только не у клиента! Заем у клиент – это табу. Клиент – это святое. Деньги клиента принадлежат исключительно компании и никому более. Даже если эти деньги не имеют никакого отношения к рекламному бюджету клиента. Того самого бюджета, за счет которого живет программа, сайт, руководство, бухгалтерия…

Из директорского кабинета Моя Женщина шла c с глазами тяжелыми от непролитых слез. Тяжелыми, как беременная дождем июньская туча, безуспешно отрывающая свое черно-серое брюхо от шершавого магнита земли. Глядишь на нее и понимаешь: все усилия тщетны. Еще одно касание и беременность разрешится ливнем.

-Пойдем, покурим? – Моя Женщина пытается улыбнуться, но я вижу - мы выйдем на лестницу, и натянутую улыбку сменят неподдельные слезы.

Вообще, моя Женщина не плачет при чужих. Она и при мне-то редко плачет. От того я себя чувствую тоже немного чужим.
Бесконечный ряд ступенек, низвергающийся в бездну с тринадцатого этажа, создает иллюзию полного одиночества.
-За что? – тихо всхлипывает моя Женщина и торопливо щелкает зажигалкой. – Я что-то у них украла?
-Так, успокойся. Что произошло? - в подобных ситуациях я всегда чувствую себя идиотом. Мне ясно, что с первой слезы мы начинаем двигаться по расходящимся дорогам. Я пытаюсь понять: в чем причина ее трагедии. Но моя Женщина не ищет понимания. Она не хочет ничего объяснять. Ей нужно только сочувствие

- Они три месяца обещают начать нормально платить. Я же надеюсь. Я отдам деньги. Как только оплатят – сразу отдам.
- Ты взяла деньги клиентов – напрягаюсь я.
-Да.. Нет.. Дурак!
Удивительная способность вместить в три слова ответ, историю и диагноз.

- Ладно, я дурак. Но ты расскажи…
- Зачем? Тебе это зачем!?
- Затем, -я понимаю, что перехожу на ее язык, в котором слова не несут смысла, а лишь скрывают его, язык, которым я владею не лучше, чем китайским, а, значит, ни понять, ни сказать ничего не смогу.
-Так, все. – я пытаюсь обнять ее.

- Отпусти, дай докурю. – она все время боится, что в редакции узнают о наших отношениях. Как будто они для кого-то тайна.
-Ладно, - соглашаюсь я.В этом состоянии с Моей Женщиной спорить бесполезно. Она не скандалит, не орет. Она бродит где-то внутри себя по лабиринтам страхов, за вязкой броней отстраненности. Пробиться к ней невозможно. Нужно просто дождаться того момента, когда лабиринт ее отпустит и она выйдет ко мне. – Давай. Я буду говорить, а ты меня поправишь, если ошибусь.

Она молчит, я продолжаю.

-Ты заняла деньги у клиента, а отдать пока не можешь?
- Он не клиент. Знакомый.То есть…, мы вместе учились…

- Сколько?

- Две тысячи.
- Хорошо. А как начальство узнало?
- Он позвонил.

- Почему мне не сказала?
- Ты и так постоянно помогаешь...
- Атас! - тяжело вздыхаю я. Не понимаю этой тактики: загнать себя в угол с тем, чтобы все равно вернуться к единственно возможному решению. Лезу в карман, достаю деньги.Прикидываю: до зарплаты еще неделя, но если не задержат, то дожить хватит. – Держи. Отпрашивайся, езжай сейчас и отдай, чтобы снять все вопросы. И пусть больше не звонит.
Она не берет деньги. Указывает глазами на подоконник:
-Положи. Вечером из рук в руки – плохая примета.
Покорно кладу деньги на белый пластик. У моей женщины тысяча примет, как не стать бедной и быть богатой. Она всем приметам следует неукоснительно. Только деньги с ней роман не крутят. Наверное, они не верят в приметы?
-Спасибо. - ее длинные, нервные пальцы бережно сворачивают две тысячи и опускают в карман джинсов. Немного подумав, она торопливо целует меня в щеку.
- Пошли? – докуренная почти до фильтра сигарета одинокой красной звездой летит в урну. Я загадываю желание: «Чтобы все закончилось хорошо…»

Беру ее за плечи, разворачиваю к себе лицом и гляжу в глаза. В них нет слез. Они сухие и сосредоточенные. Летний дождь не состоялся. Так и у Природы случается: туча проползает брюхом по земле, оставляет десяток тяжело шлепающих в пыль капель и уходит восвояси.
- Что?
- Ничего…
Я иду на рабочее место и пытаюсь дописать материал о проворовавшемся председателе ЖСК.
Через час сотовыйМоей Женщины перестает отвечать. Меняохватывает пустота и беспокойство. Я понимаю - Моя Женщина снова провалилась в какую-то дыру во времени и пространстве. Провалилась и не ясно: вернется из нее или нет? А если вернется, то когда? Еще через тридцать минут в редакцию заглядывает Вера, наш Директор.
- Здравствуйте – Это «здравствуйте» вовсе не значит, что она кого-то в редакции сегодня не видела. У Директора фишка такая: здороваться по сорок раз на дню. Помесь склероза и гипертрофированной вежливости. - Николай Валерьевич, вы не знаете где Петрова?
- Поехала к клиенту отдавать деньги.
- Не доехала.( пауза) И пропала. (пауза) Как вы это можете объяснить?
Черные, диковатые глаза Директора пытаются просканировать мой мозг. Это ее любимый фокус: уставиться в глаза подчиненного и ждать, пока он не опустит свой взгляд. Уже и не знаю, кем она себя в этот момент ощущает: удавом или парой вороненых кольтов. Только мне все равно. Я камень. А камню, что удав, что пуля. Мной проще подавиться, чем меня проглотить.
Вообще у нас с Директором отношения нетипичные.Она меня побаивается, я ее недолюбливаю. За комсомольский энтузиазм и шаблонно ВЛКСМоское неумение работать: «Хоп, хоп, ребятки, навались, а ну-ка, давай. Мы сейчас всех победим!». А на что навались и кого победим – потом разберемся.

В редакции её не любят все. За глаза зовут просто Верой, хотя в нее не верит ни кто. Но если мама с папой так назвали, значит, на что-то надеялись.
- Никак. Как можно объяснить, что солнце встает на востоке и садится на западе? Это от меня не зависит. Спросите у солнца.

- Хорошо. Я разберусь. – Директор и сама не знает: угрожает она или пытается помириться.

***

Лето…

- Давай искать квартиру. Не хочу жить в общежитии. – Моя Женщина полулежит в кресле на балконе. Она уже остыла от скандала до такой степени, что готова подогреть себя под лучами солнца.

- Давай. – эта тема последнюю неделю звучит с периодичностью один раз в четыре часа.Я не считаю Мой Дом общежитием. Здесь все трещинки на потолке знакомы. Они неоднократно заделывались во время многочисленных ремонтов, но всякий раз возвращались в том же виде и на том же месте. Иногда мне кажется, что за те тридцать лет, что я прожил в этих стенах, мы сроднились. Я привык к ним, они – ко мне. Они маскируются слоями новой краски, кремами шпатлевки, урбанистическим макияжем пыли и копоти. Я меняю одежду, теряю волосы и вообщенеспешно старею, но, несмотря на постоянные изменения,мы находим друг друга и узнаем, чтобы с нами не происходило. Я не хочу уезжать из этого дома. Именно поэтому не спорю. Согласитесь: искать квартиру и уехать – разные действия. Искать – этопроцесс, при умном подходе способный занять годы. Переезд – конкретное действие в конкретные сроки.

-Давай, - еще раз повторяю я и сразу меню тему,- Слушай, девушка, а ты не пробовала загорать на пляже?
- Сначала нужно загореть, а потом на пляж.

-Угу.

-Что, угу?- она лежит с закрытыми глазами. Утренний, но уже жаркий ветер, скользит по ее нежной коже. Я завидую ветру: мне Женщина может сказать «да», а может бросить: «Отстань». Ветер делает с ней все, что хочет. Одинокий, не выбритый волосок, выглядывает из под узкого треугольника плавок. Я присаживаюсь перед Женщиной на корточки и начинаю гладить ее подтянутые упругие бедра.
- Я не говорил, что ты переворачиваешь мои представления о жизни?
Моя женщин не ввязывается в философские споры, не поддается на провокации. Она ждет. А может быть дремлет.

- Всегда считал, что люди идут на пляж загорать.
Она открывает глаза. Черные зрачки в обрамлении изумрудной радужки чуть светятся мягкой иронией. Но в голосе звучит раздражение:
- Все вокруг черные, а я приду вот такая и буду на пляже одна белая.- Моя Женщина становится чужой. Онанебрежно отталкивает мои руки, - Солнце заслоняешь.

- Партия проиграна!
-Ты о чем? – теперь и в глубине зрачков появляется тень недовольства.

- Белая королева в окружении черных фигур. Партия проиграна…
- Дурак.

- Хорошо, пойдем на пляж в Рощу. Там никого знакомых нет, а что думают чужие – какая разница.
- Разговаривай с ребенком.
- Как прикажете, королева. – выдвигаюсь с балкона спиной вперед, дверь с легким стуком поддается давлению пятой точки. Моя женщина закрывает глаза и отдается горячим ласкам ветра.
- Эй, красотка, пойдем на пляж?
- Нет! –Настя сидит на диване, разговаривать ей некогда: она спасает мир вместе с ленивой, бестолковой и гламурной Стеллой.
- Наська, - встаю между ней и телевизором. – пляж, шашлык, река!
Ребенокнаклоняет голову, пытаясь на практике применить принцип дифракции волн. Но такое крупное препятствие, как я волны в видимом диапазоне обойти не могут. Настя быстро перемещается в правый угол дивана.
- Анастасия! Ку-ку, я здесь!! – начинаю размахивать руками, изображая помесь вентилятора с большой нелепой птицей. В отличие от мамы, Настя не раздражается. По ее губам пробегает легкая улыбка, в глазах зажигаются веселые искорки. Ребенок готов поддержать игру, но большой, мерцающий яркими вспышками глаз телевизора не отпускает.

- Дай досмотреть!!!

- Наська, лето коротко, а Винкс бесконечен. Продолжение я тебе по дороге расскажу.
- А ты смотрел? – ребенок переключается с телевизора на меня. Это победа.
- За кого ты меня принимаешь?
- Если не смотрел – как же расскажешь?
- Очень просто: наши победят! – кнопкой «питание» на пульте я закрепляю успех. Телевизор зло сужает зрачок в яркую вертикальную линию, гаснет и умолкает.

- А матрас возьмем?
- Куда же мы денемся?
Этот воняющий химией муляж огромной порции мороженного Настя выиграла в прошлом году. С тех пор каждый выезд на реку для меня превращается в упражнения на укрепление мышц и увеличение жизненного объема легких. Первые двадцать минут пребывания на пляже я, посиневшими от напряжения губами, делаю матрасу искусственное дыхание. Делаю до тех пор, пока в нем не просыпается способность самостоятельно держать наплаву. Главная отличительная черта этого тренажера заключается всексуальной ненасытности: без моих губ он неспособен прожить и получаса. Процедуру искусственного дыханияприходится повторять за день раз десять.

За полчаса до ухода в матрасе-извращенце просыпаются мазохистские наклонности. Он категорически не желает выпускать из своего вонючего тела воздух, с которым так легко расстается наплаву. Мне приходится его скручивать, сдавливать, тискать изо всех сил, одновременно массируя сосок, который хлюпая и давясь, борется за каждый кубический миллиметр внутреннего объема.
Я чувствую себя стриптизером-извращенцем. Приблизительно так же меня воспринимает пляжная общественность.
Я не жалуюсь. Я борюсь. Таковы принципы жизни: женщины создают трудности, мужчины их должны преодолевать. Впрочем, женщины навернякауверены, что главная причина проблем - мужчины, а главные специалисты в преодолении сложностей- представительницы слабого пола.

***

Весна

- Добрый день. Майор Федотов.

- Старший оперуполномоченный Уткин.

Офицеры мнутсяна пороге редакции, не скрывая любопытства, вглядываются в лица, пытаясь найти те, которые уже видели на телевизионном экране.

Редакция оценивает гостей. Никогда не знаешь, чего принесут полицейские: сюжет или проблемы.

Я вижу, как Моя Женщина опускает голову и прячет лицо за монитор компьютера.

- Здравствуйте. Что вы хотели? – Марина задет вопрос не из любопытства, а по обязанности. Онасегодня дежурный журналист. Два года назад я долго сомневался: принимать ее на работу или отдать предпочтение другому соискателю. Нет, по профессии к ней не возникло никаких претензий. Она сразу подготовила пару приличных статей на сайт и быстро разобралась со спецификой передачи. Но постоянное нахождение в офисе ее, очевидно, тяготило, а подчиняться даже таком авторитету, как Света, Маринка не считала нужным.В первый же день работы юная пятикурсница журфака повздорила с маститой телевизионной звездой. На следующее утро Света позвала меня в монтажку и шепотом, чтобы не было слышно в офисе, предложила:

-Николай Валерьевич, вот эту темненькую и вредную, как её?

- Марину?

- Да. Давайте возьмем. Из нее толк будет. А вы как считаете?

Я согласился.

Так темненькая и вредная стала спасать бабушек и мочить «па-адонков» - отрицательных героев наших сюжетов по терминологии Светы.

Светленькая, интеллигентнаяи ответственная Ксюша понравилась сразу. Но ей пришлось значительно сложнее. Ксюша так вежливо общалась с «па-адоками», что регулярно нарывалась на выговоры начальства: «Ксения, с крысами нельзя разговаривать на «будьте любезны! Они от такого обращения начинают думать, что им все можно!»

-Извините, но крысы не могут думать.- вежливо, но твердо возражала Ксюша.

Через год без обеих трудно было представить себе работу редакции.

- Нам бы Светлану Михайловну, - Уткин попытался заглянуть за монитор, которым прикрывалась Моя Женщина.

- Её нет, - более подробные пояснения Марине не позволилдать телефон.

- Она воюет. – вмешался я.

- Что, командировка в Чечню? – сообразил опер Уткин.

- Нет. Местных подонков мочит. А что вам нужно?

- Вот у него, - Уткин ткнул пальцем в майора, - Окна пластиковые.

- И?

- Давай, говори сам. – Уткин подтолкнул приятеля в спину.

-Ну, че. Позвонил по объявлению, приехал парень. Замерил. Взял задаток и, -… майор задумался, подыскивая подходящую формулировку.

-И исчез. – помог я.

- Точно.Телефон не отвечает. А потом в управу человек пять терпил обратилось. С той же историей.

- И вы его нашли?
-Нет. Нашли вы. На прошлой неделе показали, там, где Светлана Михайловна его к себе домой вызвала.

- Был такой сюжет. Молодой человек сильно удивился. Сначала пластиковым окнам в квартире, а потом телевизионной камере.

- Нам бы его адресок, если есть… Мы бы его тряханули!

- Помогите полиции, а то ей преступников ловить некогда? – Прикрыв телефонную трубку рукой Марина, не скрывая иронии, смотрит на майора. Она не любит полицию, как и любые иные органы власти. В душе Маринка, несомненно, анархистка.

- Мы преступников ловим. И раскрываемость у нас на уровне. Но и на помощь гражданских рассчитываем. А если будете спасать мошенников, то можем и официально обратиться! – возбудился Уткин, почувствовав настроение Марины.

- Если будете угрожать, то можете даже не обращаться. Это я вам как зам. главного редактора говорю. – меня наезды силовиков раздражают не меньше чем Марину. – Хотя паспортные данные мошенника, мы, в отличие от вас зафиксировали.

- Кто угрожает? – майор быстро оценил негативные последствия конфликта. – Мы просим.

- Вы нам даете телефоны терпил и видеоматериалы задержания. Мы даем адрес. – я понимаю, что только на таких условияхСвета согласилась бына обмен.

- Так не положено. Пишите запрос в пресс-службу. Там рассмотрят.- упирается Уткин.

- Нет проблем. Пишите заявление на имя главного редактора. Рассмотрим.

- Да брось ты Вася, договоримся без формальностей.- сдается майор Федотов. – Ведь договоримся?

- А то, - соглашаюсь я, ощущая, что свой долг перед Светой выполнил на 150%.

И Света думала так. Только менты нас кинули.Адресов не дали, мошенника тряханули и отпустили. Зачем им мошенник, если деньги вернулись в кошелек? Уткин и Федотов были уверены, что больше с нами не столкнуться, а, значит, никаких обязательств перед нами не имеют.Я тоже думал, что больше их не увижу. Ошибались мы все.

***

Лето

Всего через три часа мы оказываемся на улице. Солнце по-прежнему печет, но, не сияя в выгоревшей голубизне неба, а прожигая дыры в надвигающихся полчищах облаков.Ветер, внезапными порывами, проносится над раскаленным асфальтом тротуара, панибратски хватая по пути тополя за раскинутые лапы ветвей.Деревья отвечают недовольнымшелестом, переходящим в гудение и отчаянно отмахиваются от назойливого ветра.
- Ну, все, загорели! – констатирует моя Женщина.

- Я не хочу на пляж! - Настя все еще надеется вернуться к телевизору. – Сейчас гроза будет!
Камень грозы не боится, а потому я, молча, поворачиваюсь к Женщине. Что бы ни решил камень, будет так, как решит Женщина. И я жду решения. Но короткий джинсовый сарафан продолжает ритмично покачиваться в такт шагам, длинные ноги в голубых шлепанцахнесут Женщину вперед. Она не готова менять свои планы. Где-то вдали начинает глухо погрохатывать гром.

-Ну, мама!
-Иди, не ной.

-Не кричи на меня! Ты меня не любишь! – Настя останавливается и поворачивается спиной к уходящей Женщине, ко мне, зависшему в пространстве где-то между мамой и дочкой.
Они и друг без друга жить не могут, но иногда схлестываются жестко, до крика, до слез. Кажется, еще мгновенье и их раскидает навсегда и так далеко, что они уже не смогут найти дорогу друг к другу.Но мгновенье не превращается в пропасть разрыва. Я не успеваювмешаться, а Женщина уже обнимает Настю. Они вместе хлюпают носами. Мама шепчет на ухо дочери что-то нежное, магическое, действующее безотказно, как транквилизаторы.
Я подхожу к ним. Женщина не видит меня, но чувствует мое приближение и, не оборачиваясь, говорит: «Отойди. Не мешай!». Голос жесткий: в нем неприязнь и раздражение. Как будто я причина ее ссоры с дочерью.
Было время, когда такие слова резали меня, как циркулярная пила, вскрывая ребра, легкие, взрывая в пену кровь в сердце. Но я очень быстро каменею. Теперь уж не переживаю,не обижаюсь, разворачиваюсь и иду вперед
Я изучил свою Женщину. Она пройдет еще как минимум пол квартала. До подвальчика, где в царстве вечной прохлады стоят кеги с пивом, а на витрине ровными рядами, словно навоенном параде красуется вяленная, копчена, соленая рыба.Пиво и рыба ее слабость. Я ее спонсор, то есть, главный специалист по слабостям.
- Ты куда?
Я оглядываюсь на голос. Мимо с шелестом и хлопками пролетает стая сумасшедших, грязных полиэтиленовых пакетов. Они гонятся за, взметающимся в небостолбом пыли, догоняют его и, погрузившись в серый туман, исчезают где-то в облаках.

- Туда, - машу неопределенно в сторону темного горизонта. Ветер давит на висящую за спиной,разбухшую от матраса и полотенец спортивную сумку, разворачивает и толкает меня вперед.Я подчиняюсь попутному ветру: зачем спорить с тем, что помогает?

В тесном подвальчике вечный аншлаг. Полтора десятка покупателей роятся в маленьком зальчике, пытаясь изобразить подобие очереди.Трое продавцов энергично насаживают пустые пластиковые бутылки на металлические крючки кранов, наглядно демонстрируя справедливость утверждения, что природа не терпит пустоты. Литровки, полуторки, двушки неспешно тяжелеют, меняя цвет. Золотисто-желтые, светло-коричневые, темные, почти черные и даже ядовито-зеленые гигантские ягоды вызревают прямо на глазах страждущей публики.

- Все заказали?- кричит из-за прилавка бодрая тетка, обернутся в синий с белыми рюшечкамифартук.

-Ты будешь? – Моя Женщина горячо дышит мне в шею.
-Нет. Не хочу. – я не любитель пива.
- Полтора литра крюгера, классики. – подводит итог короткой дискуссии моя Женщина.

-А мне? – возмущается Настя
- И литр лимонада, - дополняет заказ Женщина.
Белые рюшечки стремительно разворачиваются, выхватывают из неоткуда сверкающую пустую полторашку и с щелчком нанизывает ее на никелированный крюк крана.

- Ш-ш-ш-хе-е-е! – труба выплевывает струю пива и бутылка покрывается матовым налетомиспарины. В жару нет лучшей рекламы, чем матовая пленка влаги на бутылке холодного пива. Я внезапно чувствую сухость во рту и, подчиняясь спонтанному приступу жажды, говорю: «Литр чешского, нефильтрованного».
Моя Женщина смотрит на меня удивленно, но одобрительно.
-Давай еще возьмем рыбное ассорти? – предлагает она.
- Давай.

- А мне кальмаров.- пищит Наська.
- А тебе кальмаров, - соглашаюсь я, хотя с трудом представляю себе: как можно запивать соленых кальмаров приторно сладким лимонадом. Но, как говориться, о вкусах не спорят.

На выходе из подвальчика нас поджидало солнце. Пока мы покупали пиво, оно бесследно испарило целое поле туч и торжествующе жгло по коже, словно подбадривая: «На пляж, ребята, на пляж!»
Наська первая отозвалась на зов природы.

- Поехали купаться!
- А как же гроза? – вяло возразила моя Женщина. Она уже настроилась пить пиво в кресле на балконе.
-Ну, мам, давай на пляж!
- Поехали. Будет дождь – вернемся домой. – поддержал я Настю.

-Как хотите… Помоги, - Женщина сует мне в руки бутылку. Я с щелчком поворачиваю пробку. «Ф-ф-ф-ф»-сквозь резьбу поприветствует нас пиво. Нежно белая пена закудрявилась, побираясь к горлышку. Моя Женщина сделала два сладких глотка, закрутила крышку и аккуратно уложила бутылку в сумку.

-Я готова, поехали.
Девчонки весело потопали на остановку. Следом потянулось вьючное животное с пивом, лимонадом, матрасом, полотенцами и стойким ощущением, что транспортировка тяжестей не то, для чегоего создала природа. Впрочем, так, наверное, рассуждают все вьючные животные от ослов до биндюжников.

***

Весна…

Тогда весной, когда директора вышла из редакции, я все же взялся за телефонную трубку. Взялся, хотя был уверен, что нарвусь на привычное: «Ты за мной следишь?».
На звонки с офисного телефона отзывалисьтолько длинные, тягучие гудки. Моя Женщина не отвечала. Я вышел на лестницу и набрал с сотового.Четвертая или пятая попытка увенчалась успехом.
-Они меня заперли!!! – я слушал ее всхлипывания и чувствовал, как ощущение неопределенности и беспокойства вытекает из меня, как вода из дырявого ведра. Я еще не понимал: что за приключение Моя Женщина нашла сегодня, чем оно грозит и как ее спасать, но важно было другое – она жива. Воронка времени не засосала ее навсегда, а покрутив, выкинула в реальный мир.
- Ты где?
- У клиентов.
- У каких клиентов?
- Оконщики. Напротив дворца спорта. Они меня заперли!
- Так, спокойно. Кто запер?
- Я зашла в туалет. Они закрыли офисы и ушли.
- А ты чего ждешь?
- Здесь решетка. Я не могу открыть.
- Сейчас приеду.
- Не надо. Дежурный на втором этаже уже позвонил в охрану.
- Ладно. Разберемся.
На часах начало восьмого. Рабочий день окончен. В редакции меня не держало ничего, кроме недописанной статьи. Но статью можно дописать и дома.
В дверях сталкиваюсь со съемочной группой.
- Представьте, Николай Валерьевич! Этот мальчишечка на меня с кулаками кинулся! – Светлана еще не остыла от недавнего интервью, - Если бы ни Владимир, я бы его там же порвала на тряпки!

Владимир – двухметровый потомок викингов – стоит в центре редакции, единственной точке, где он помещается, оставляя хотя бы узенький проход для передвижения других сотрудников, и спокойно улыбается.
- Вы скинетесъемки с диска на компьютер? -Светлана видит, как я достаю из гардероба куртку иделикатно напоминает о моих неписанных обязанностях.
- Я скину, - из монтажки выглядывает Федор. Режиссер монтажа – полная противоположность Владимира. Тихий, маленький, худенький, почти прозрачный, навсегда погруженный в себя. Когда он начинает работать, кажется, что Федор врастает в монтажную машину и становится самой важной частью компьютера. Но с картинкой творит чудеса.Любой съемочный брак способен «вытянуть» до приемлемого состояния.
- Спасибо,добрый человек - это одно из любимых Светиных выражений. Есть еще парочка нестандартных нецензурных словосочетаний, которых она в моем присутствии избегаети хлесткая характеристика отрицательных героев сюжетов. Их она называет кратко: «Па-адонки!» Причем именно так, через длинное «а».
- Николай Валерьевич,не уходите… Нет, правда, посмотрите: я из этого бомбу сделаю!
Пока Федор перекачивает файлы, Светлана торопливо закидывает в себя чуть теплый фастфуд, попутно прихваченный в буфете на первом этаже, жалуется, что первый раз за день ест, отвечает на десяток звонков на сотовый и в лицах рассказывает, как съездила к мошенникам, недорого продающим несуществующие вакансии.

-Пять звонков за один день. И все жалуются на «Энлайн».Эта конторка, якобы, помогает найти работу. Люди приезжают к ним. Тащатся через весь город. Платят тысячу рублей за поиск подходящей вакансии. Потом ждут.
Звонок по сотовому прерывает монолог.
- Да, Сергей Сергеевич. Вашими молитвами. Все хорошо, только работы много. Поесть некогда. Да. Да. Да. У меня просьба: дайте комментарий. Да, по вашей теме. Какой вы добрый человек! Завтра в четыре вас устроит?

Я украдкой гляжу на часы. Ощущение беспокойства постепенно возвращается. Встаю со стула и начинаю утаптывать пыльный ворс коврового покрытия, дважды за маршрут просачиваясь между столом и живым монументом поколениям викингов.
- Коля, сядь, у меня уже голова кружится, - сообщает Владимир, добродушно улыбаясь.

- Сам бы сел. Тебя проще перепрыгнуть, чем обойти.
- Попробуй. –гудит он откуда-то из-под потолка.
Я задираю голову и понимаю, что погорячился: без шеста или катапульты мне такую высоту не взять.
- Вова, освободи проход, а то пожарные оштрафуют.
- Не могу, стулья больно хлипкие. Сяду - опять сломаю.
Он не может сесть, а я не могу остановиться. Ноги тащат меня к выходу. Им не терпится, не дожидаясь неспешной кабины лифта, собрать виражи лестничных ступеней до самого первого этажа и выкинуть меня на улицу. И я бы подчинился ногам, но, во-первых, моя женщина просила не приезжать. Во-вторых, не хочется обижать Светлану. Она вполне заслужила пять минут триумфа у коллег за своюсумасшедшую пахоту.
-Я звоню в «Энлайн»,- продолжает рассказ Света, -представляюсь, прошу к телефону директора. Николай Валерьевич, вы торопитесь? – она замечает мои стремительные перемещения по комнате.
- Нет, так, устал сидеть.
- А… Секретарша, фифа, мол, Дмитрию Анатольевичу некогда общаться с прессой. Как будто я президенту звоню. Не-ко-гда! Я говорю: «Тогда, как в рекламе - мы едем к вам!». Приезжаем, а..

Из монтажки выглядываетФедор.
- Можно смотреть.
Светлана подхватывает меня под руку и тащит к монитору монтажной машины.На экране брюнет лет двадцати в дорогом костюме. Хорошо откормленное холеное лицо. Я гляжу на него, и мне начинает мерещиться запах модного парфюма.
- Кто позволил сюда войти? – возмущается холеный брюнет.
- У вас секретное предприятие? -парирует Светлана.
- Прошла вон! Где охрана?
Где-то за кадром растерянно пищит секретарша: «Дмитрий Анатольевич,сейчас позову!»

С выбором тона юный барин ошибся. Если Свету завести, она колонну танков по оврагам раскидает.
- Мальчик, скажите: вы собираетесь возвращать деньги обманутым клиентам? - нарочито ласково задает вопрос Света.
- Пошла на х…! – «мальчик» вылетает из-за стола и пытается отнять микрофон, но натыкается на могучий торс Володи. Камера крупным планом дает раннюю плешь на аккуратно постриженном затылке.
-Ты, бл… старая, я тебя убью! – мычит директор «Эмлайн» куда-то в ременьна операторском пупке.

- Мальчик, еще несколько слов для ваших потенциальных клиентов! – подбадривает буяна Света. Судя по движению камеры, Володя своим мощным, выпирающим как кенгурятниквнедорожника прессом, отражает атаку мошенника, а рукой придерживает Светлану. И я понимаю, что если он ее не остановит, то и сам «мальчик»и его дорогой костюм приобретут вид бомжовый и непредставительный. Света –птичка маленькая, но боевая.

В кармане оживает сотовый телефон.

- Ты где?
- На работе.
- Я думала: ты ко мне едешь!
- Привет. Ты же сказала, что сама справишься.
- Приедешь?
- Да.

Трубка сразу переходит на короткие гудки. Похоже, у моей Женщины закончились деньги на счете. Она на телефон тратит пол своей зарплаты и еще половину моей.С кем она разговаривает? О чем? Зачем? Знаю только, что я в списке ее абонентов появляюсь только когда на звонки не остается денег.
- Светлана, дико извиняюсь, бежать надо.

Света пытается остановить: «Сейчас самое интересное будет. Охрана… Полиция…»
- Знаю, что подлец, но действительно горит. Я завтра утром сяду и все отсмотрю.
- Ладно.- разочарованно соглашается Света.- До завтра.
- Всем счастливо,-вырываюсь из тесноты монтажки в коридор, на лестницу, через просторный холл, на пропахшую выхлопом и завязшую в мертвой пробке улицу.

***

Лето…

Старенький трамвайчик устало дополз до конечной остановки, надрывно заскрипел тормозными колодками и остановился. Несколько секунд он собирал силы, потом, как штангист на выдохе с шипением откатил двери. Видно и ему, железному пенсионеру, было утомительно раскатывать по городу, прорубаясь сквозь густой летний зной.
Два десятка пассажиров с облегчением вывалились из душного салона.
Я взвалил на плечо сумку, сгреб пакеты и довольно лихо спрыгнул на горячий асфальт остановки. Мои дамы замешкались.
- Выходи быстро!

- Ма-а-а,у меня билетик упал.

- Двигайся, говорю. Все уже вышли.
-Подожди!
- Да брось ты его!
- Он счастливый!
- Он грязный. На полу валялся. Выходи, трамвай сейчас поедет!
- Он не грязный! Он счастливый! Он на сидении лежал! Я его съем!
- Ага, съешь! А потом живот будет болеть! От счастья…
Ребенок с очевиднымускорением появляется в проеме дверей.
- Живот от счастья не болит, - обиженно бубнит Настя и начинает осторожно спускаться по высоким трамвайным ступенькам. Я подаю ей руку. Влажные детские пальчики крепко цепляются за мою ладонь. Я ощущаю себя человеком: большим, сильным и полезным.
- Нет счастья в жизни? – сочувствую Наське.
- Нет, - соглашается она и смотрит на меня сердитыми, влажными от ожидания слез, глазами.
- Топай, философ, - Моя Женщина – грамотный политик. Она на корню пресекает любые попытке созданиякакого-либо союза за ее спиной.
А я и не пытался. Интриги – не мое оружие.
- Отойди, я сама.– Женщина почти зло отталкивает мою протянутую руку, и я превращаюсь в маленький, никчемный и бесполезный придорожный булыжник.

Трамвайвздыхает и шипит приводом дверейуже не устало, а раздраженно, будто отгоняявсех от вагона. Тупо смотрю на исчезающие за дверью ступеньки и думаю, что словосочетание «конструкторская мысль», наверное,не про трамваи. В самом деле: кто на них ездит? В основном пенсионеры. Взобраться по отвесной круче трамвайных ступенек для них все равно, что здоровому человеку среднего возраста влезть по стенке на второй этаж. Спуститься -равнозначно прыжку с парашютом. Добавьте к этому испытанию еще сумки и тележки – вечные спутники российских стариков и скажите: в чем здесь мысль?
-Мороженное будешь? – Моя Женщина усиленно толкает маятник отношений с дочерью от точки «почти скандал» к зоне «близкие подруги».
- Нет, - продолжает дуться Настя.
Женщина тянет ребенка к киоску мороженного.
- Вот смотри: твой любимый «Лунтик»!
- Не хочу.
- Давай: тебе «Лунтика», а мне эскимо.
- Нет! – Настя пытается вырвать руку из маминой руки, но получив легкий, скорее символический шлепок, идет на уступку, -Я тоже эскимо.

-Купишь нам эскимо? – Вопросом ко мне Женщина фиксирует боевую ничью. А я понимаю, их мир снова оплачен из моего кошелька.

Заглядываю в маленькое окошко. Потная, красная от духоты продавщица смотрит куда-то сквозь меня, и я начинаю волноваться: может быть, я заразился дома от Маленького Злобного Существа и тоже стал приведением?
- Два эскимо!
Продавщица фокусирует на мне свой взгляд. В черных зрачках легко читается, что ей надоела жара, мороженное, назойливые покупатели, неудавшаяся жизнь и что она с большим удовольствием торговала бы мышьяком,цианистым калием и синильной кислотой.

-А ты не будешь? – оборачиваюсь на голоси падаю в глубокие, мерцающие изумрудной зеленью глаза Моей Женщины. Такие теплые и родные, будто не она тридцать секунд назад брезгливо отталкивала мою руку у трамвайных ступенек.И я не могу понять: толи тогда была демонстрация независимости, толи сейчас демонстрация благодарности? Да и разве это важно? Моя Женщина наверняка сама не сможет дать ответ на этот вопрос.
Забираю сдачу, эскимо.

-Оно точно без стрихнина? – вопрос вылетает как-то спонтанно, из подсознания. Но продавец уже усадила свое громоздкое потное тело на стульчик и смотрела куда-тов далекое, несбывшееся.Где нет мужа-пьяницы, неудавшейся жизни. И меня тоже нет.
Кстати, не только для нее. Девчонки развернули мороженное и, не дожидаясь меня, топают на пляж. Я плетусь последом: шоркая сандалиями пыльный, испещренный морщинками трещин тротуар, и думая о влиянии прогресса на человеческие отношения.

«До чего мы дожили? Я подаю любимой Женщине руку, а она воспринимает это как оскорбление, как намек на ее слабость, неполноценность. И виновата не она. Виноват прогресс.
Прогресс сделал нас ненужными друг другу.Он создал общество потребленияс его экономической целесообразностью, стер границы между странами, но разделил людей. Кланы, семьи – где они? Первобытный человек вне племени был обречен на смерть. Сегодня каждый способен выживать в одиночку и стремиться выживать в одиночку. Технологии уровняли в возможностях мужчин и женщин, сильных и слабых, молодых и старых, здоровых и больных. Что не по силам мышцам – сделают механизмы. Где не хватает мозгов, там выручит компьютер. Мы стали независимыми, индипенднутыми.Мужчин и женщин объединяет только секс и дети. Но и эти союзы ради детей и секса становятся все боле кратковременными. А скоро могут исчезнуть вовсе. Прямое воздействие на центры наслажденияв мозгу и искусственное оплодотворение вне утробы матери. И рожать будут без мук. Потому, что без матери.Если, конечно,этот процесс можно назвать родами, а не выращиванием.
«Детоводы племенного хозяйства «Кандымовское» вырастилирекордный урожай младенцев! Все малыши развились нормально, а средний вес новорожденных составил семь килограмм двести грамм!» Действительно: ограничений по весу никаких. Так пусть в пробирке постигают азы языковой культуры и математики. Чего зря время терять?

Раньше женщина нуждалась в мужской силе и защите. Сегодня защищает полиция (точнее должна защищать), воду таскает водопровод, кормит супермаркет. Иногда они, слава Богу,это делают плохо, поэтому женщины еще терпят рядом с собой мужчин.
Мужчинам нужен был уют, хорошее питание, чтобы можно было много работать и многочисленное семейство, каждый член которого помогал по хозяйству. Сейчас все домашнее хозяйство – диван и телевизор, уют гарантируют клининговые компании, для работы не требуется изобильной пищи, а текущие затраты энергии легко компенсирует общепит, полуфабрикаты и микроволновка.

В защите и заботе нуждаются только дети. Пока нуждаются. Потому, что нет соответствующих технологий, и существует патриархальный стереотип взаимоотношений между нимии взрослыми. Но это может измениться за жизнь одного поколения. И люди достигнут пустынного совершенства в сфере личной свободы…»

- Сто одиннадцать ступенек! – кричит Настя и швыряет в меня шишку. Я почти успеваю увернуться. Шишка легкимшершавым тельцем цепляется за кожу на плече, но, не удержавшись, падает на тропинку и теряется среди сотен таких же сухих, ощетинившихся растопыренными чешуйками ежиков.
- Дама, следите за своим ребенком! -я пытаюсь изобразить возмущение, но «даме» нет до меня дела. Моя Женщинакокетничает с кем-то по сотовому. Она раздраженно отмахивается и, как парусник со сломанным штурвалом, подчиняясь шквальному порыву телефонного звонка, сваливает с курса главной аллеи парка, в интимный полумракбоковой тропинки. Ну и черт с ней.
-Пойдем! –Наська тянет меня за руку к водопаду деревянных ступенек,исчезающему в зеленом туннеле тополей и кленов. Это у нас игра такая: спускаясь к пляжу иливозвращаясь с него считать потертые тысячами ног бруски. Их должно бытьровно сто одиннадцать. Или около того. Они заколдованные и потому их количество зависит от их настроения. Иногда их чуть больше. Иногда - чуть меньше.Каждый из них – легкая преграда даже для маленького ребенка, но выстроившись вшеренгу по двадцатиметровому обрыву берега, они способны утомить и здорового мужика, вроде меня. Наверное, поэтому на площадках, завершающих каждый пролет стоит по паре скамеек. Но мы с Настей ими не пользуемся. Мы идем и вслух считаем эти нудные ступеньки. И они уступают нашему дружному напору, сжимаются, теряютстрой и окончательно отчаявшись выиграть поединок, скидывают нас с себя на пляж.

Так, может быть, у конструкторов трамваев со ступеньками – не сбой в мышлении, а попытка сблизить людей? Преодоление трудностей, даже искусственно созданных, сплачивает.

***

Весна. Света.

- Вот сволочь, е…. на …! – Света швырнула трубку телефона на аппарат так, что он испуганно звякнул и свалился со стола. Такой заведенной я её не видел уже давно. – Экстрасенс хренов. Ну, на… - Света споткнулась о мой удивленный взгляд. Последний мат так и не вылетел из ее, подкрашенных алой помадой, губ.

- Извините, Николай Валерьевич. Но это уже за гранью!!!

Когда я впервые появился в редакции, Света позволяла себе все. Если ее разрывали эмоции, по офису летали телефоны, ежедневники, ручки и движение метательных снарядовсопровождалосьаккомпанементом специфических оборотов русской речи, тех, что принято деликатно называть нецензурными. Она могла обматерить оператора за неверный баланс белого. Даже, если этот баланс не был выставлен по объективной причине. Это в студии можно аппаратуру настроить заранее и в случае, если что-то не получилось, повторить запись еще раз.Но у Светыстудии не было. У нее были съемки в режиме live без права на дубль. И редко они начинались под напыщенноережиссерское «мотор». Чаще оператор едва успевал вытащить камеру из кофра и нажать на кнопку «пуск».Но именно из-за невозможности что-то переснятьСвета так остро переживала любой производственный брак.Испорченная запись означала не вышедший сюжет, время впустую потерянное в разъездах по забитым пробками улицам, не проданную рекламу, не выполненный план. Бизнес – дело суровое.

Нет, после взрыва Света быстро отходила, старалась стереть следы конфликта из памяти подчиненных. И никто не мог бросить ей укор в том, что онаиначе вела себя с владельцами или не стояла насмерть за каждого человека, работавшего на программу. Света отдавалась работе и эмоциям естественно и безудержно. Она вела себя как звезда и могла это себе позволить, потому, что пусть в масштабах города, но была настоящей звездой.

На второй или третий день знакомства Света решила испробовать прорабскую лексику на мне.Дежурный журналист внес в график съемок чье-то интервью, а Света, не сверившись с документом, назначила на это время другие съемки. Журналист получил втык: звезда не может быть не права, но кто–то же должен был ответить за проблему?

Я вполне деликатно напомнил, что график съемок для того и заполняется, чтобы не возникало накладок.

- Ты кто такой, на х... в п…? Я здесь определяю: что и когда снимать. А ты, е… на х.., сиди в п…. и помалкивай!

- Понял, - сказал я и написал заявление об уходе.

Светлана прочитала, покраснела, помолчала и … извинилась. С тех пор нецензурная брань в офисепрактически не звучала. Эмоциональные взрывы Света стала использовать исключительно в качестве оружия массового поражения «па-адонков».
- Вы же знаете – я изменилась. Ведь, правда?
- Света, вы ангел. – соглашаюсь я.

- Но это исключительный случай! У меня язык не поворачивается назвать его па-адонком! Подонки оскорбятся! Это убийца за деньги. Киллер в белом халате!

Вчера, вас не было,пришла женщина. На прошлой неделе похоронила мужа. Рак легких. В принципе, если случай не запущенный,сейчас оперируюти люди живут. Но под нож никто ложиться не хочет. Все ждут чуда: само рассосется или придет волшебник, палочкой взмахнет, молитву нашепчет и рака нет. Вот на такого волшебника и напоролись. Он полгода деньги из семьи тянул. Одних кредитов взяли на триста тысяч. Машину продали. Все, что было накоплено – все ушло знахарю. И, главное дело, он же врач с дипломом Первого меда! Клятву Гиппократа давал.

Эта мразь запретила лечиться в больнице. Сказал: «Операция не нужна. Вылечу травами». А когда понял, что больному жизни осталось несколько дней – смылся из города. Уехал на симпозиум!

Он на симпозиум, а семья на похороны деньги по копейке собирала! В доме одни бутыльки с каплями и мазями остались. Пятьдесят тысяч за бутылек! Мразь!!!

- А откуда про Первый мед известно?

- Сам рассказал. Учился в нашем медицинском, после первого курса перевелся в Москву.

- Кому рассказал?

- Мне. С такой гордостью! Я, говорит, «потомственный врач», а не шарлатан!А больной умер, потому, что последний сеансбиоэнергетической коррекции не прошел. Он даже вины своей не чувствует!

- А где работает?

- Частная практика! Штернхер, понимаешь!

- Светлана, успокойтесь..

- Я не ругаюсь!! Это фамилия такая…

- Ладно, не заводитесь. Фамилия редкая. Раскопаем: почему перевелся и как учился.

Через неделю пришли ответы на запросы о шарлатане Штернхере. Выяснилось, что из меда его отчислили за пьяную драку. Мог бы вообще под суд пойти, но спасла мама – заведующая кафедрой. Поговорила с потерпевшими и как-то дело замяла.А в Первом медицинском он никогда не учился. Диплом врача купил через интернет или где-нибудь в переходе. Информации для сюжета имелось вполне достаточно. Но Света кипела благородным гневом. Она хотела не просто разоблачить, а раскатать знахаря танком. Чтобы деньги потерпевшим вернул и о «врачевании» забыл навечно.

- Так, кто заболеет раком?
Офис отозвался гробовым молчанием.

- Давайте, я…

- Из вас, Николай Валерьевич, раковый больной, как из меняДжеймс Бонд. Спортом нужно было меньше заниматься.

- Учту.- согласился я.

- Нужен человек, изнуренный жизнью.

Все дружно оглянулись на Мою Женщину, согласовывавшую по телефону с клиентом рекламный ролик.

- Ни-ког-да!- среди множества суеверий,которым следует Моя Женщина, есть и твердая убежденность, что играя смертельно больного, человек непременно смертельно больным станет. - Нет, это я не Вам, - продолжает она диалог с клиентом,-Сегодня внесем правки и завтра пошлю вам на утверждение. Да, обязательно перезвоню. До свиданья!

Моя Женщина кладеттрубку и натыкается на молящий взгляд Светланы.

- От тебя ничего не требуется. Приедешь ко мне домой. Положим тебя в постель. Поставим скрытую камеру. Этот Штернхер – Света делает акцент на последний слог, - подойдет,поводит руками,поставит диагноз искажет: сколько будет стоить твое спасение. И тут мы его со съемочной группой возьмем тепленьким. Вернем обманутым деньги и сделаем чудесный сюжет!
- Вам сюжет, а мне рак? – Моя Женщина не ищет телевизионной славы. И я догадываюсь, что причина здесь не только в суеверии. Диагноз нужно будет опровергнуть. То есть, получить медицинское заключение об отсутствии злокачественных новообразований.А это – анализы. Рак не подтвердится. Подтвердится героин.Уж лучше прослыть суеверной дурочкой, чем стать уволенной наркоманкой.

- Я бы сама сыграла, но он мог мой голос запомнить, - сокрушается Света. - Николай Валерьевич, будьте моим мужем!

- Несколько неожиданно… А когда свадьба?

- Свадьбы не будет. Вы встретите эту скотину, скажете, что больная жена только что уснула. Я уверена, что он через стенку поставит смертельный диагноз!

Через десять минут я уже звонил экстрасенсу Владимиру Штернхеру и слезно умолял спасти мою супругу. Неоперабельный рак желудка.

- Откуда у вас телефон?
- В газете же объявление: «Лечу рак на любой стадии». Или это ошибка?

- Нет. Все верно.

-Только я её привезти не смогу.Сами понимаете…

- Понимаю. Завтра в три удобно?
- Конечно. Чем быстрее, тем лучше. Или я не так?
- Вы позвонили, а, значит, не опоздали. Диктуйте адрес.

На следующий день в квартире Светы для паука свили паутину. На кухне установили две скрытых камеры. В спальне лжеэскулапа ждала съемочная группа во главе с главным редактором программы. К встрече с врагом Света подготовилась тщательно: облегающее вечернее платье с декольте до пояса, лакированные темно синие в тон платью туфли на десятисантиметровом каблуке, стрижка над которой личный стилист трудилась с восьми утра. Все это должно было символизировать для зрителей программы принцип: месть страшна по последствиям, нопрекрасна и телегенична по форме!Предусмотрено было все, но Света все равно нервничала, переживала, чтоШтернхер что-нибудь заподозрит и съемки сорвутся.

- Вы только очень осторожно.

- Я буду безутешен и полон отчаяния.

- Если переиграете, и все провалите, я вас убью! Так и знайте!

- Я буду безутешен и полон отчаяния именно в страхе за свою жизнь.

- Ну, тогда я спокойна…

Света ухитрилась завести всех. Не волновался только огромный серый кот. Он степенно слонялся под ногами, точно определяя момент времени и точку в пространстве, в которой об него непременно кто-нибудь должен был запнуться. И скотина, не промахнулся в расчетах ни разу.После очередной диверсии кот садился на пол и с удовлетворенным видом начинал вылизывать у себя под хвостом. Со стороны его действия выглядели прямым оскорблением.Когда десять килограмм породистой кошатины чуть не свалили на пол центнер Володиного операторского тела вместе с казенной телевизионной камерой, терпению Светы пришел конец.Со словами : «Борис Николаевич, я тебя когда-нибудь совсем не пожалею!» она загнала кота в ванную и заперла.

Бориса Николаевича Света ненавидела, но холила. Холила как единственного представителя мужского племени, который молча, покорно и всегда ждал ее возвращения домой. Ненавидела занеуемное стремление пометить максимальное количество предметов интерьера за день и способность организовывать лужи в самых неожиданных местах. По уму кота нужно было бы кастрировать, но, во-первых, тогда бы кот перестал относиться к мужскому племени, а во-вторых, он был ужасно породист. То есть мог приносить неплохой доход. Если бы у Светы было время заниматься котоводством.

В дверь позвонили.

-Ну, с Богом.

Съемочная группа, стараясь не топать,исчезла в спальне. Я вышел в прихожую и обнаружил, что понятия не имею: на какой из пяти замков закрыта дверь и как их открывать. Мы предусмотрели все, кроме самого главного. Штернхер мог не попасть в ловушку только потому, что ловушка захлопнулась до его прихода. Я стоял и пытался вспомнить: какие манипуляции совершала Света, впуская меня в дом.

Звонок заверещал снова. Уже более настойчиво.

- Ну, что вытяните? – вслед за злым шепотом в коридоре появилось Светино лицо и оно тоже добротой не светилось.

Я, молча, показал на замки. Состояние ступора оказалось заразным. Хозяйка квартиры тупо смотрела на родную дверьи не могла вспомнить верную последовательность действий.

Зачем одному человеку столько замков? Конечно, Света не самая бедная девушка в городе, а Россия не самая спокойная страна. Но с пятью замками можно так закрыться, что потом не откроет уже, ни вор, ни слесарь, ни Господь Бог. Из соображений безопасности обречь себя на пожизненное одиночное заключение и голодную смерть? Я- легко, но Света без спасенных бабушек и дня не протянет.

Я мысленно пожал плечами и собрался взяться за вскрытие замков в порядке их прохождения сверху вниз.
-П…ц, убью скотину на х…!- Света не кричала, но и этого полушепота было достаточно, чтобы почувствовать, что угроза жизни реальна. Я инстинктивно шагнул в сторону и оглянулся.

Звезда местного телевидения, главный редактор популярной программы по защите прав потребителей, гроза подонков и отбросов общества как пятиклашка прыгала на одной ноге, а второй энергично взбрыкивала в воздухе. При каждом па с дорогих колготок в разные стороны разлетались ароматные капельки кошачьей мочи.

Света угрожающе размахивала, зажатыми в левой руке лакированным туфлями, которые она так неосторожно сняла секундами раньше, видимо, чтобы стуком каблуков не выдать своего присутствия.

- Кастрирую и выкину! – прошипела звезда, быстро щелкнула задвижкой замка и на одной ноге ускакала вглубь квартиры. Я распахнул дверь. На площадке стоял высокий худой господин в потертом кожаном пальто до щиколоток, шляпе, будто сшитой из излишков пальто уже после того, как его поэксплуатировали лет двадцать и длинноносых, как у оперов штиблетах.Пространство между шляпой и пальто занимало вытянутое прыщавое лицо, украшенное мелкими сонными глазками и клочковатой бородкой. Господин менее всего напоминал мошенника. Артисты этого жанра, как правило,излучают обаяниеи светятся умом. Ну, или, хотя бы, очаровательной наивностью. Мошенник должен вызывать доверие. Штернхер вызывал недоумение. Я бы ему пятьсот тысяч не отдал.

- Вы?...

- Да, я – это он. Владимир Штернхер! Кандидат медицинских наук, заслуженный врач Кабардино-Балкарии, действительный член Российской Академии экстрасенсорики.

Действительный член церемонно снял шляпу, обнаружив под ней такую же, как борода, клочковатую шевелюру.

В этот момент я пожалел, что мы не установили камеру в прихожей. Начать сюжет сценойпредставления церемониймейстером Шетрнхером академика Шернхера, а завершить голой правдой об отчислении из меда с первого курсаза пьяную драку- вот была бы картинка!

-Позвольте, -я почти раболепно забрал шляпу у заслуженного врача Кабардино-Балкарии и пристроил ее на полочке у зеркала.

Разуваться и снимать верхнюю одежду, видимо, академикамне полагалось. Впрочем, и участковые врачи редко утруждают себя этой формальной процедурой. Экстрасенс только расстегнул пальто и обнажил коричневый свитер на впалой груди и линялые голубые джинсы.

- Ну, где больная?

- Вы, знаете, она только уснула. Мучилась всю ночь. Может быть, вы сначала посмотрите документы, и мы обсудимфинансовую сторону?
- Не надо! – сурово отрезал Владимир Штернхер.

Было не очень понятно: к чему относится это «не надо». В этот момент мне стало страшно, что «смертельно больная» Света сочтет операцию проваленной, выскочит из спальни и устроит то, что в редакции называют «Светапредставление».
- Вы не думайте. Я – человекобеспеченный и ради жены готов на все. Но если сумма значительна, то, сами понимаете: банк – это время. – торопливо начал оправдываться я.

- Деньги ничто! Мой долг спасти человека. Десять лет назад я спас от рака свою мать и с тех пор это стало моим призванием!

- Вы спасли свою маму? Как это благородно! – я, облегченно выдохнул. Экстрасенс не заподозрил подвоха.

- Проходите, пожалуйста. Её медицинская карта, анализы. Это последние. -на кухонном столележали документы реального, но уже умершего больного. Где и как Света их достала я не знаю. Она тоже немного фокусник и экстрасенс.

- Мне не нужны бумажки живодеров от классической медицины.Анамнезы, диагнозы – что они в этом понимают!Пусть больная отдыхает. Мне достаточно чувствовать ее тело сквозь стену. Не волнуйтесь, я уже начал ее лечить.

- Она выздоровеет?

- Я же сказал, не волнуйтесь!

- Вы даже не подозреваете: что вы для меня делаете!

- Пустяки. Биоэнергетическая коррекция – это главное. Это то, что её спасет. И профессиональная совесть не позволяет мне брать деньги за спасение.Но… вы ко мне обратились слишком поздно.

- Вы же сказали…

- Я сказал: «не волнуйтесь!».Если бы Бог привел вас ко мне полгода назад, вы не потратили бы ни копейки. Но сейчас организм больной очень истощен. Для успешной борьбы нужен курс микроэлементов и биостимуляторов.Их, к сожалению, мне приходится покупать у тибетских монахов и алтайских знахарей. Ингредиенты собирают в горах, а препараты делают вручную. Эти снадобья заоблачно дороги. Но без них сегодня нельзя гарантировать результат.

- Поймите: деньги – не вопрос…Я не могу ее потерять!

- Я вас очень хорошо понимаю. Я так же думал, спасая свою матушку.

Если бы стоял вопрос о поиске модели для статуи «Скорбь и сочувствие», то господин Штернхер несомненно был бы выбран скульптором и в качестве прототипа скорби и в качестве символа сочувствия.

- Уважаемый академик, я понимаю: вам неудобно. Но язанимаюсь бизнесом и привык о деньгах говорить просто. Назовите цену.

- Более точно я смогу сказать после осмотра больной, если судить по её слабому энергетическому полю, то… где-то… около восьми тысяч евро, - академик быстро оценил мою реакцию и закончил, - Недельный курс. Три курса в течение четырех недель. Я думаю – этого будет достаточно.

- Восемь тысяч? – я мысленно переводил евро в рубли.

- Нет, если это для вас дорого…

- Да, что вы. Пустяк. Я думаю: в каком банке удобнее снять.

- Снимать будем не в банке!!! -Света ворвалась на кухню яростная и безжалостная, как топический ураган.Штернхер от неожиданности вскочил.

- Вы кто?

- Я автор и главный редактор передачи «Инцидент». А вы – мошенник.Вы отняли жизнь уИгоря Садовского и ограбили его семью на пол миллиона рублей!

- Академик, вы излечили умирающую! Вы рады? – хохотнул Володя, преграждая собой и видеокамерой выход с кухни.

Длинное нескладное тело Штернхенра неожиданно сгруппировалось. Экстрасенс, показавшийся мне таким медлительным и сонным, ловко поднырнул под рукой оператора и выскочил в коридор. В этот момент стало понятно: мошенник просчитал буквально все. Не снятая обувь и одежда – дали ему возможность ретироваться с поля боя практически мгновенно и без ощутимых потерь.Наверное, господину Штернхеру удалось бы улизнуть, прихватив шляпу и сохранив лицо, но появилось одно обстоятельство, которое он предусмотреть не мог.Борис Николаевич, под шумок, выбравшийся из заточения,неспешно пересек траекторию движения экстрасенса и сел отдохнуть на пороге прихожей.

- Мяу? – удивленно отреагировал кот на длинноносый ботинок экстрасенса.

- Черт! – отозвался академик, расстилая свое длинное тело по прихожей.

- Не торопитесь. Вы сами не откроете. Здесь кроссворд из пяти замков. – поделился я своим опытом с заслуженным врачом Кабардино-Балкарии.

- Побили бы и ладно, но зачеммакать в кошачью мочу?- господин Штернхер неуютно елозил на табурете и грязным платком пытался оттереть с лица отпечаток лужи, которую в прихожей оставил Борис Николаевич.
- Значит так, - стенания «поддонка»Света игнорировала,- еще раз на камеру. Первое – вернете деньги Садовским. Второе, навсегда прекратите лечить рак. Хотите дурить людей – боритесь с ожирением и импотенцией. Третье, вы не врач и медицинского образования не имеете! Все понятно?

- Понятно. Садовским и сам хотел все вернуть. Жалко людей. Такая дружная семья. Рассчитывал Хаммер продать. Но в аварию попал. Там ремонта на восемь тысяч евро.

- Вы решили за мой счет машину отремонтировать? – догадался я.
- Теперь не знаю: где деньги искать, - понурился экстрасенс.
- В банке возьмите, как Садовские. – едко посоветовала Света.

После ухода «подонка» участники шоу пили на кухне кофе. Все, кроме кота. Борис Николаевич чавкал кошачьим кормом. Он, рискуя жизнью, задержал мошенника, и Света простила коту испорченные дорогие колготки. За хороший сюжет она бы мужу измену простила. Только где же найти такого отважного мужа?

***

Весна…

Я выбрался из такси и набрал ее номер. Она взяла трубку почти сразу. Зуммер не успел догудетьдо первого вдоха.
- Ты где?
- Это ты где? Дай точный адрес.
- Ты приехал? У меня телефон садится.
-Приехал. Говори адрес!
- Ты на транспорте?
-Я у Дворца Спорта. Куда идти?
- Ты стоишь лицом к чему?
- К небу. – я начал злиться. Ну, неужели нельзя просто сказать номер дома?Тем более, если садится аккумулятор телефона.
- К чему?
- Какая разница. Адрес скажи.
- Адрес? Сейчас.
Но вместо адреса я услышал короткие гудки. Набрал снова: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети». В голосе оператора звучала плохо скрытая издевка.
- И где теперь тебя искать?! – иногда я жалею, что бросил курить и материться на первом курсе института. Курить – ладно, но без мата в России – это я погорячился…
Отсутствие информации не отменяло необходимости поиска. Тем более, что напротив дворца спорта было всего три дома. Из них два жилых. На первых этажах, как теперь заведено,магазины. Нопаскудство заключалось в том, что в обоих имелись оконные фирмы. В одном даже две.

Я решил быть последовательным и отработать все варианты, начав с дальней жилой трехэтажки.

Под вывеской ООО «Лакрон»пряталась маленькая комнатушка, в которой за печально пустым столом сидела невзрачного вида девица лет двадцати и мучила компьютер. И вряд ли фактурами или счетами. Скорее, какой-нибудь тривиальной игрушкой вроде «шариков» или тетриса. Она подняла на меня, докрасна натертые монитором глаза и неожиданно спросила: «Вы откуда?». Более странного вопроса от менеджера по продаже окон я никогда не слышал и, растерявшись, ляпнул: «Охотоинспекция!»
- Каво? – мне показалось, что из широко распахнутых глаз вот-вот посыплются цветные шарики и кубики. Те самые, из компьютерных игр.

- Охотоинспекция. Чего непонятно?

- Это как?
- Так: кого охота, того и инспектирую. Людей в туалетах держите?
- Зачем?
- Для профилактики.
- Чего?

-Диареи.
- А у нас окна, - девушка почему-то покраснела. Ее глаза практически растворились на фоне заалевшей кожи, - а туалета нет. Мы в центральный офис ходим.

-Мы - это кто? – насторожился я.
- Мы- это я и..

- И…
- И я, - окончательно растерялась девица.
- Ладно. Куда ходите?
- Через дом. На третий этаж.
- Проверю. – сурово сказал яи стремительно ретировался. Со стороны все это, наверное, выглядело забавным анекдотом из жизни провинциального недоумка, но мне было не до смеха.С такой же идиотсктой инспекцией предстояло посетить еще, как минимум, две фирмы и не факт, что во всех меня будут ждать офисные «тормоза».
В «Неолите» действительно не ждали. За мутным стеклом в оправе пластиковых дверейчетко прорисовывались ромбики металлической раздвижной решетки.
Фирма закрыта. Решетка на дверях. Всё сходилось. Все, кроме Моей Женщины: за решеткой не наблюдалось никаких признаков пребывания живого существа.
Я попробовал протереть стекло, но изнутри оно было грязнее, чем снаружи. Видимость не превышала метра, и в пределах этого метра узница отсутствовала.
Я деликатно постучал. В мутном экране стеклопакетаничего не изменилось. Я постучал громче. Реакция нулевая. Снова набрал ее номер. Оператор, как величайшую тайну, повторила: «Абонент отключил телефон или находится вне зоны доступа сети».
- Дура! – я ощущал себя академиком в младшей группе яслей. Мне предлагалось на выбор два варианта, но обане имели к истине никакого отношения, - «Отключил», «зона доступа» - у нее аккумулятор сдох!
От злости и безысходности я изо всех сил пнул дверь «Неолита». И сразу выяснил, что «Неолит» не столь уж архаичен: сирена сигнализации сработала прямо у меня над ухом.
А еще выше хлопнула балконная дверь.
- Чего ломятся?! Каженный день ломятся! Житья нет!
На балконе второго этажа подпрыгивала толстая тетка в коротком линялом халате. При каждом прыжке занавес халата по очереди выпускал на сцену сначала пару тыкв устрашающего размера, упакованных в розовый бюстгальтер, а потомнекогда белые подштанники, сшитые в лучших традициях советской легкой промышленности.

Я представил, что будет, если одна из тыкв вывалится из гнезда, иневольно сделал пару шагов от дома.

- Извините. Не скажите: давно закрыто?
- Давно закрыто гавно, а этих уже год след простыл. Ходят только лохи вроде тебя. Надеются, что деньги вернут!
- Я не надеюсь…
- Все так говорят, а на хрена в дверь дубасить? Теперь: пока менты приедут. А у меня Малахов идет!!

«Ментов» я дожидаться не стал: потом объясняй им, неандертальцам, зачем ломился в «Неолит»?

У следующего дома меня уже ждали. Охранник стоял на крыльце и гостеприимно покручивал в огромных ручищахчерную милицейскую дубинку.Я притормозил с тем расчетом, чтобы, в случае применения, дубинка меня сразу не догнала и с почтительного расстояния спросил:
- Вы в туалете никого не запирали?
Охранник посмотрел на меня так, будто я предложил ему купить учебник по ядерной физике и отказался сделать скидку. Он никак не мог решить: это оскорбление или комплимент.По лицу скользила тень неявной мысли, а я кожей чувствовал, что мое будущее зависит от того, в каком секторе эта мысль припаркуется. От волнения я даже начал пританцовывать на месте.

- Чо, приспичило, чел? – догадался охранник.
- Вроде того, - я не стал спорить.
- Заходи. Все лучше, чем в подъездах ссать.

В туалете Моей Женщины не было. Не было ее здесь никогда или, по крайней мере, очень давно. Я мог это утверждать со стопроцентной гарантией.Потому, что где бы Моя Женщина ни появилась, там сразу и надолго зависал горькийаромат ее любимых Кензо.А здесь пахло дешевым освежителем воздуха и хлоркой.
-Ну, что: остался только центральный офис «Лакрона», - я застегнул ширинку и отчалил от белой чаши писсуара.
- Спасибо, начальник!
Охранник игриво, как детсадовец флажком, помахал в воздухе дубинкой и посоветовал: «Бухай дома, мужик. Ближе к унитазу, дальше от приключений!»
Последний претендент на звание места заточения прекрасной принцессы когда-то был столовой«Спорт» с вполне заурядным совковым меню. Потом пришла «перестройка».Она сначала раскатала спорт, затем нашла новое применение спортсменам. Позже спортсмены по праву сильного забраливсе три этажа столовой. Что вполне логично: спорт должен принадлежать спортсменам. Результатом простых, но энергичных имущественных споров 90-х, стало уменьшение количества собственников до трех и разделение собственности по горизонтали на триравные доли. Так первый этаж превратился в супермаркет, второй – в кафе «Лукоморье», а на третьем разместились полтора десятка офисов. За решеткой, отделяющей площадку второго этажа от лестницы на третий, стояла Моя Женщина. Рядом, на ступеньках, валялись две сломанные ножки от стула.
- Как дела?
- Нормально. Видишь же! – глаза Моей Женщины блестели сухо и зло.

- Твоя работа? – я кивнул на сломанные ножки.
- А здесь еще кто-то есть?
Меня всегда ставила в тупик ее способность любой свой прокол превращать в обвинительный приговор мне.Я осмотрел замок, подергал решетку.
- Прочная…
- Ну…
- Ладно, успокойся. Пойду, поищу какой-нибудь прут стальной, что ли.

- Не надо. Официантка вызвала охрану. Сейчас приедут.
- Давно вызвала?
Моя Женщина по привычке попыталась свериться с дисплеем сотового телефона, но на нем обнаружила только свое отражение.
- С час уже. Наверное…
- Понятно. – Я развернулся и пошел искать железяку помощнее. Если ЧОПовцы не прибыли в первые полчаса, значит, могут не приехать вообще.

Минут через пятнадцать я уже орудовал ржавой арматуриной, пытаясь раздвинуть прутья решетки.Я очень старался. Металл не выдерживал моего напора. Но не металл решетки. Прут арматуры сначала согнулся уголком. Затемпревратился в подобие гигантского рыболовного крючка, применения которому в Сибири найти было невозможно за отсутствием в местных водоемах акул и китов. Решетка скрипела, теряла куски белой эмали, но держалась насмерть.
- Вы что делаете!

Я оглянулся. Официанткав фирменном фартучке «Лукоморья» с вышитым дубом и грудастой развратной русалкой на его ветвях, глядела на меня возмущенно и испуганно.

- Человека спасаю.
- Вы знаете: сколько стоит эта решетка? Вы знаете: кто хозяин? Вы знаете: что будет, если сломаете?
- Что будет? Сломанная решетка и свободный человек.
- Оставь, не надо. Охрана приедет – выпустят. Дай твой сотовый. Я хозяину позвоню.
Я отдал Моей Женщине телефон, и пока она переставляла симки и созванивалась с бандитом-рекламодателем, отправился на улицу подышать свежим воздухом и выкинуть бесполезный ржавый крючок.
На обратном пути я сделал открытие: окна на лестничных пролетах были зарешечены только до середины, а между окном и решеткой оставалось достаточно места, чтобы мог протиснуться человек, не обремененный целлюлитом или пивным животиком.. Такой, как Моя Женщина.
Моя ненормальная, то есть ненаглядна, ожидала меня на том же месте, за решеткой. Лицо ее сияло благодушной, почти счастливой улыбкой.Вообще, я обожаю улыбку Моей Женщины.Когда она улыбается, никакая Джоконда рядом не стоит. Но в данных обстоятельствах счастье в глазах выглядело, по крайней мере, неуместным.

- На телефон. Все нормально. Борис Викторович уже за городом. Представь: он со мной по имени-отчеству, так извинялся! Сегодня не вернется.
- Ничего себе, «нормально». И что, мы здесь твоего Борис Викторовича до утра ждать будем?
- Почему до утра? – искренне поразилась моей несообразительностью любимая. – Завтра же суббота. Он не работает. Зачем ему приезжать.

- И…
- Что «и»?Сказал, пришлет охранника, тот откроет.
- Когда?
- Сказал: часа через два, если пробок не будет.
- Понятно. Поднимись-ка на площадку. Посмотри: сможешь пролезть между окном и решеткой?
Нужно отдать должное Моей Женщине: в экстремальных ситуация она соображает очень быстро.Ее проблема в том, что она любую, самую безобидную ситуацию гарантированно переводит в разряд экстремальных. Наверное, это такой способ стимуляции умственной деятельности.
Ей потребовалось десять секунд, чтобы подняться по ступенькам и оценить свои шансы на свободу.
- Пролезу. Только куртку запачкаю.
- Сними ее и сбрось.
Этажом ниже я взобрался на батарею отопления. Сначала поймал куртку, потом подхватил узницу. Я чувствовал, в своих руках ее горячее, дрожащее от нервного возбуждения тело, и понимал, как еще далек от камня.
- Оковы рухнут, и Свобода вас встретит радостно у входа и братья куртку отдадут! –продекламировал я, нарочито бережно опуская драгоценную ношу.
- Как я сама не додумалась? Мимо же раз двадцать проходила.
- Ладно - ты, юмор в другом: владелец потратил кучу денег, а все его запоры может обойти маленький ребенок! И без отмычек…

***

Лето…

-Далеко не пойдем! -мы выскакиваем на раскаленный песок и Женщина начинает искать место под солнцем, где бы было меньше народа, больше песка и ближе к воде. И это летом в выходной!

Гляжу на пляж и понимаю - люди произошли нет от обезьяны. Старик Дарвин ошибся. Предками человека были тюлени или котики, которые зависали в безделье на пляжах дольше остальных особей. В результате у них атрофировались хвосты и ласты. Бездельники разучились плавать, ловить рыбу. Природа перестала казаться им удобной. И они решили, что имеют право ее подстраивать под себя. Результат модернизации вот он, перед глазами: редкие островки горячего песка, не покрытые человеческими телами, оказываются обильно посыпаны мусором, пустыми бутылками пластиковыми и стеклянными, рваными пакетами, грязными шампурами,блестящими обертками от чипсов, орешков и прочей сопутствующей пиву мелочи.
Мусор - это главный продуктчеловеческой цивилизации. Мы научились его делать практически вечным. Природа не успевает разрушать, перерабатывать, уничтожать все более совершенный мусор, который мы тысячами тонн производим каждый день. Этот конфликт непременно выльется в глобальную войну. Либо продукты человеческого творчества убьют природу. Либо природа уничтожит продукты. Но в любом случае погибнет человек.Потому, что ончасть природы, неспособная уже существовать без созданныхим продуктов.

-Ну, куда дальше? - Женщина смотрит на меня растерянно. У нее такая особенность. Она терпеть не может, когда ей кто-то диктует, что делать, но и ситуация выбора ее всегда ставит в тупик.

- Никуда. - я молча подбираю полиэтиленовый пакет побольше и собираю в один продукт цивилизации коллекцию других, тех, что самый безумны продукт цивилизациисеет вокруг себя, надеясь на то, что это как-то само собой рассосется.

Настя сразу включается в уборку территории. Она откапывает из песка трехлитровую бутылку из-под пива пытается упрессовать её в пакет. Бутылка упирается, злобно трещит, и как живая норовит вырваться на волю.

-Во, гадина! -возмущается Настя.

-Ты как выражаешься? - Женщина пытается сделать строгое лицо.
-А чего она! - оправдывается Настя, и ныряет в пакет с головой. Бутылка жалобно пискнув, прорывает дно пакета и весь собранный мусор снова оказывается на песке..

Женщина тяжело вздыхает, находит другой продукт цивилизации: побольше, и с виду покрепче и включается в процесс уборки.Через три минуты организация локального оазиса завершается нашей полной победой. Я подхватываю готовый лопнуть от своей значимости и весомости пакет и направляюсь к ближайшей урне, практически погребенной подотходами пляжнойиндустрии.

-Эй, слушай, унеси! - молодой мужик с неизгладимыми следами Кавказа на лице и ворсистом теле небрежно пихнул ногой в мою сторону пустую бутылку.

-Ага. - соглашаюсь я.- сейчас. И попку подотру.

-Чо, джигит? Смелый, да?!
Я оглядываю его: крепкиеруки,плечи и грудь, бугрящиеся прокаченными мышцами - свидетельствонедавнего серьезного романа со спортом.Хотя округлившийся животик, нависший над плавками, говорит о том, что роман закончился разрывом.
-Нет, просто уборкой пляжа занимаются специально обученныелюди.

Двадцать метров до урны и еще двадцать метров обратного пути яобдумывал две мысли. Первая была глобальной. Я искал корни таджикизации Сибири. Что жители Кавказа и Средней Азии потеряли в нашем холодном краю? Персики, виноград, горы, море - за каким дьяволом их несет на картошку и мороз?Азия везет наркотики, кавказские воры в законе ими торгуют. Они что, освобождают территорию для проживания? Но зачем? Я не националист. Камню без разницы национальность. Только и камень не может понять: зачем им Сибирь? Мак здесь не растет. А нефть и газ они сами добывать не станут. Впрочем, воры не станут, а таджики- за милую душу. Может быть, в этом и есть глобальный замысел: вместо вечно пьяных и часто буйных покорителей Сибири поставить к буровым станкам безответных азиатов? И станут они исправно качать нефть на Запад, а заработок посылатьна Юг.

На обратном пути яизучал потенциального противника и прикидывал: испортит он нам отдых или разойдемся миром. Товарищ с Кавказа что-то говорил моей женщине, играл мышцами и принимал в позы, более подходящие для парковых скульптур. Его девушка лежала рядом на огромном белом полотенце и с ленивым любопытством наблюдала происходящее.

-Скажи спасибо ребенку, а то бы порвал тебя как ж-ж-ж-жаренного барана!
Я представил, как дитя гор будет разрывать камень- жуткая картина. Подмигиваю Наське: "Спасибо, ребёнок!"

Настя достает из сумки коричневую, сморщенную и вонючую мумию матраса.

-Надувай скорее! Пойдем купаться!

Между глубокими вдохами и долгими выдохами, превращающими мумию в плавучее средство, наблюдаю, как кавказ танцует лезгинку перед моей Женщиной. Чем больше становится матрас, тем меньше я вижу и отчетливее понимаю: разборок не избежать. Не потому, что я ревную.Ревность во мне уже кристаллизовалась и обрела свойства мемориальной таблички. Просто не люблю наглых.

Матрас понял: бороться со мной бесполезно, и почти не сопротивляясь, принял последнюю порцию воздуха, стал упругим и звонким.

-Ну, давай, хватит дуть! -Наська плещется в воде у самого берега, и контролирует одновременно два процесса: строительство песочного замка, окруженного рвом с водой и реанимацию надувного матраса. Но если замок может строиться и совершенствоваться весь день, то моя работалимитирована по времени жестко. В конце концов, на пляж приходят не для того, чтобы матрас надувать, а для того, что бы на нем плавать. Или возить камни для замка.

-Рамзан не отстанет...- девушка кавказского крепыша лежит, подставив солнцуспину, освобожденную от завязок купальника. Ослепительно белое полотенце прикрывает её голову, и не понять: звучали слова или они мне почудились. Скорее по инерции, чем осознано, так же в пространство отвечаю.

- Ему хуже. - я не храбрюсь. Когда знаешь, чем заканчивается книга, никакие интриги автора в середине фолианта уже не могут вызвать серьезных эмоций. А что будет в финале, я знаю.

- Вам лучше уйти.- вылетает из-под полотенцакуда-то в разогретый зноем эфир.
- Когда-нибудь, обязательно, - соглашаюсь я, оглядев пляж, зеленоватую рябь на воде, ивы, стекающие в реку на противоположном берегу, думаю, что если убрать отсюда людей, то здесь можно остаться навсегда. - А, может, никогда...
- Смотри. Можешь не уйти...
Удивительно: мы имели в виду разное, но в её словах прозвучала моя мысль. Хотя, конечно, это было случайное совпадение нот и ритма. Дальше наши мелодии разбегались в противоположные стороны, без надежды соединиться в одну.

Наська по-хозяйски отняла у меня матрас, кинула его на воду, а сверху, на нарисованный шоколад шлепнула своё шоколадное тельце. И совершенно также, как подруга кавказца, не глядя на меня сообщила:
-Не обращай внимания. Он дурак.
Дурак, между тем, демонстративно обхаживал мою женщину. Он пристраивался к ней то справа, то слева, то нырял и спустя секунду вылетал из-под неё, выплевывая фонтан брызг. Моя женщина излучала равнодушие и спокойствие. Лишь изредка прикрывая руками лицо от брызг. Рамзан не понимал, что он не Героин, а потому не имеет ни одного шанса.

Я коротко растолкал себя в три шага и почти вертикально вошел в обжигающее холодом тело реки. Два десятка метров вдоль уходящего в мутную темноту дна, стремительный, почти панический взлет кбелесому от зноя небу. Наслаждение от силы и легкости тела и вот она передо мной: грудь в курчавом черном бурьяне волос.
- Не помешаю?

- Сам напросился!

Я понимаю, что все танцы Рамзанабыли не для женщины. Для меня. Да и не танцы это были, а провокация. А вот он не понимал, что камень бить бессмысленно и больно.Его кулак скользнул над водой коротко стремительно и профессионально. Рамзан искал легкую мишень. Его кисть нашла камень. Я уже слышал такой хруст. Я уже видел, как раздробленные кости разрывают сосуды и кожу, перерезают сухожилия. Чем лучше удар, тем страшнее перелом. Краткий миг и враг - инвалид. Я не хочу видеть перекошенное болью и удивлением лицо. Мне не интересно. Беру Мою Женщину под руку.

- Пойдем, позагораем?
- Ты испачкался, - Моя Женщина смывает с моей щеки кровь. Чужую кровь. Она тоже не удивлена. Вот если бы из меня посыпался героин…

За спиной раздается вой. Шок прошел. Боль осталась. Через пару минут после спешных сборов, место рядом с нами освобождается. Рамзан, уходит, обещая мне перерезать горло. Если это и случится, то не скоро. Гипсом нож не удержать. Белоснежное полотенце, прикрывавшее его подругу от солнца,намотано на разбитую руку. Оно набухло тяжелыми тёмно-алыми пятнами и сочится редкими тягучими каплями крови. Девушка идет следом, втаптывая резиновыми шлепанцами алые метки в грязный песок.

Настя бросила матрас у берега подошла ко мне и внимательно изучает мою физиономии.

- Как тебе не больно?
- Сам не знаю.
- Дурака жалко. – она смотрит вслед уходящей паре.

- И мне тоже.

- Ты – каменная башка!

- Вроде того, - Наська даже не догадывается: как она права. А, может быть, и догадалась…Дети, не зная элементарных вещей, подчас знают то, о чем понятии не имеют взрослые.

***

Весна.

Это уже было.

Апрель. Пятница. Моя женщина осталась у меня на выходные.
Сначала зазвонил сотовый. Моя Женщина взяла трубку, скользнула взглядом по дисплею и вышла на балкон. Чтобы я не мешал разговору.

Еще год назад для меня эти звонки были такой же пыткой, как для еретиков «испанский сапог». Только испанский сапог рвал ноги, а ее голос, стекавший в трубку альтовыми обертонами и интимной хрипотцой – рвал сердце. Какая пытка больнее? Не знаю.

Но весной я уже перестал замечать обертона и хрипотцу.Я понял их цену. Моя женщина обольщала не ради секса, а ради кайфа. Это была играс героиновым призом.И мужчины в этой игре не значили ничего. Все мужчины. В том числе и я.Ревность ушла, осталась жалость. Жалость к близкому человеку, убивающему себя.
Минут через двадцатьЖенщина вернулась с балкона продрогшая и отстраненная.

- Дай сто рублей. Добегу до киоска. Сигареты кончились.

- На, - я так и не научился ей отказывать, - вернешься сегодня?
- Всякие глупости несешь! – сорвалась она. И, почувствовав фальшь, уже мягко, почти ласково добавила, - Я же сказала:до киоска.

- Я понял.
Вообще-то, киоск на автобусной остановке через два дома. Пять минут туда, пять обратно. Но её «киоск» - это некая точка в Космосе с координатами, неизвестными, ни астрономам, ни мне, ни ей самой. Из «киоска» она может вернуться через час или через неделю. И я боюсь, что когда-нибудь она не найдет обратной дороги вовсе.

- Ты замерзла. Давай я сбегаю?

- Нет, мне нужно прогуляться. Голова болит.

- Пойдем вместе?
- Может, поводок нашею наденешь и будешь выгуливать, как собаку?
- Твоя жизнь. Иди, куда хочешь.

Я могу закрыть дверь и отобрать у нее одежду и ключи. Но Мою Женщину это не остановит. Она все равно прорвется: вышибет двери, спрыгнет с балкона, сбежит через крышу и чердак. Голая, но уйдет. Стихию невозможно предотвратить. Влиять можно только на уровень последствий.

Я сел за статью. Она ушла за сигаретами.В первом часу ночи я набрал её номер. После длинной серии гудков она взяла трубку.
- Что случилось?
- Ты где?

- Ложись спать. Скоро буду.

- Твой киоск вообще на территории РФ.

- Какой киоск?

- Ты пошла за сигаретами. Если еще помнишь.

- Отстань. Не смешно.

- И мне тоже.

- Я же сказала: все нормально. Не волнуйся.Уже еду.
Короткие гудки, как намек: дорогой. Свой максимум информации ты получил. Добавки не будет.
Камень во мне подсказывает: «Её несет. Ты ничего не изменишь». Человек отвечает: «Её несет. А вдруг с ней что-то случиться?»
Человек побеждает. Я снова набираю ее номер. Долгая очередь длинных гудков переходит в прерывистый пульс коротких. Набираю еще раз. Она сбрасывает звонок и отключает телефон.

В субботу звонит Наська.
- Мама у тебя?
- Нет. Пошла за сигаретами. – Я стараюсь Наськене врать. Она вранья не заслужила.

- А когда придет?

- Не знаю. Позвони и спроси.
- Она трубку не берет.

- Наверное, заряд кончился. Не волнуйся.

- Ну, почему она никогда не заряжает телефон?

- Не знаю, солнышко. Вернется – спрошу и скажу, чтобы обязательно тебе позвонила.

Срочно меняю тему разговора: «Чем занимаешься?»

- Уроки делаю. Помоги по математике?

- Сейчас, бумагу ручку возьму и перезвоню.

Мы решаем примеры и задачи. То есть, решает Настя. С головой у нее все в порядке. Я только подсказываю направление, в котором нужно двигаться к правильному ответу. Наш вполне мажорный трудовой процесс завершается тихо и грустно:

-Ты её найди, обязательно! И скажи, что я соскучилась. Пусть приедет завтра или в понедельник. Хорошо?
- Обязательно Солнышко. Найду и скажу,

В воскресенье проснулся с твердым намерениемпослать Мою Женщину. К маме послать. Пусть живет дома. Настюшку, конечно, не оставлю. Это уже мой ребенок. А с её «походами в ларек» пусть разбираются её родители. Без меня.

К обеду сценарий разрыва уже пописал по сценам, репликам и выучен наизусть. Я жду ее возвращения, чтобы с порога расставить все точки над «i». Щелчок дверного замка выталкивает меня в коридор. Но в проеме открытой двери не Моя Женщина.
Существо вернулась из церкви и, отмолив старые грехи, спешит наделать новые. Она суетливо оглядывает обувь в коридоре и злорадно шепчет, чтобы не услышал муж:

- Ну, что, нет ее?Шлюха то твоя, небось, на панели подрабатывает? Притащит какую заразу – я ее из дома выкину!

- Успокойся: заразы, страшнее тебя в доме нет.

- Да, ты что?! На себя и на свою лупоглазенькую посмотри!

- Обязательно. Так и сделаю. – я улыбаюсь. Яд приведения бессилен перед камнем.

- Че щеришься? – Существо, сжав маленькие кулачки, сощурив крохотные глазки, шагнуло ко мне.

«Вот момент истины», - подумал я, - « Сейчас приведение пройдет сквозь камень!»
Но эксперимент сорвала Моя Женщина. Срывать планы – её страсть.План «Барбаросса» непременно потерпел бы крах в первые 15 секунд, еслибы в нем, хотя бы в качестве случайного элемента был учтена Моя Женщина. Адольф бы застрелился 22 июня 9141 года, так и не поняв причину неожиданного крушения грандиозных замыслов.

-Привет!- ее зеленые газа сияли от шальной и бессмысленной радости, а тело исполняло странный танец. Высушенные наркотиками, от того еще более длинныеруки и ноги нелепо ловили воздух в поисках точки равновесия.Казалось: мгновенье и Моя Женщина либо взлетит, либо осыплется своими членами на пыльный коврик у входа.

- Явилась, растение! – зло обрадовалось Существо.
- Какая ты милая! – Мою Женщину будто сквозняком от открытой двери кинуло к неприветливой соседке. Сквозняк втянул в коридортолькоголову, руки и тело, а ноги, цеплялись за порог ине хотели входить в квартиру.

-Пошла вон, сука! – взвизгнуло Существо и замахнулось на Мою Женщину маленьким остреньким кулачком.

- Дамы приглашают кавалеров!- я сделал шаг мимо Существа, подхватил «растение».

Жена брата, вероятно, метила не в меня. Но случилось то, что случилось: её рука наткнулась на мою скулу. Яне почувствовал ничего. Точнее, в этот момент я ничего не чувствовал вообще.Даже если бы она била не кулаком, а кувалдой -

единственным результатом мог скол скулы: от камня отлетел бы кусок.

- Ого! Ты даешь! – было непонятно: кому адресован этот удивленныйвозглас – бившей или получившему. Моя Женщина погладила место удара.

- Ничего! Вообще ничего!

- Ты о чем?

- Она же о тебя руку сломала… Как о статую…

Руки Моей Женщины захлестнулись у меня на шее, ноги скользнули за порог и, подрагивая, прижались ко мне, два зеленых лазера вспороли мой мозг, изрезав на мелкие кусочки тщательно встроенный сценарий разрыва. Горячим, восторженным шепотом Моя Женщина выдохнула:

- Пойдем, скорее, я хочу тебя! Пойдем! Не думай, я чистая!

Я понимал, что её ласка не от любви, а от «дури», но все равно, сердце вспыхнул уже забытым жаром.Пытаясь затушить огонь, я глубоко вдохнул, и произошло невозможное: я всем телом ощутил как там, под курткой в раковинках бюстгальтера твердеют соски её маленьких грудок.

И сразу вспыхнула боль в скуле.

- Он меня покалечил! – визжало Существо, видимо,апеллируя к моему брату.

Оно стояла посреди коридора, преграждая нам дорогу. Маленькое, с перекошенным от боли и ненависти морщинистым лицом.Брат вышел на крик, растерянно поглядел на сбитые костяшки на правой руке жены, на богровое пятно, наливающееся на моей скуле,пытаясь понять: что произошло?

-Напиши заявление в полицию. Ты предъявишь руку, я голову. Кто окажется виноват?

Брат молча сгреб супругу и увел в комнату.

Тогда я посчитал экспериментально доказанным, что я не камень, а Существо не приведение. И ошибся.

***

Весна. Дом

Ночью, когда засыпают люди и дремлет мой разум, я все чаще ощущаю себя частью дома. Не одним из жильцов, заполнивших соты его квартир, а одним из его кирпичей, элементом конструкции.

Дом потрескивает штукатуркой и бубнит себе под нос: «Ненавижу весну. И осень терпеть не могу, но весну просто ненавижу. За что люди её так любят?»

Я в полемику вступать не хочу. Дом и не ждет от меня ответа. Он говорит сам с собой, сам для себя и чужое мнение его мало интересует. Тем более мнение людей – примитивных организмов, о которых Дом имеет свое мнение. И оно не из лучших.

- В Природе все так неразумно, будто ее, как меня,создал человек.

- Ладно ворчать. – не выдерживаю я. – Весна – это жизнь.

- Жизнь?!- поражается моей тупости каждый кирпичик.

- Жизнь… - ироничным эхом откликается фундамент.

- А ты стоял по колено в детском поносе? – теперь Дом ждет ответа.

- Зачем?

- Правильно, зачем?А зачем я каждую весну тону в зловонной жиже? Кто придумал эту глупость: полгода консервировать воду в твердом виде, а потом месяц в авральном порядке перегонять запасы в жидкость?

- Уж точно не люди.

- И кто тогда?

- Не знаю. Так устроен мир, - мой ответ звучит беспомощно, но ничего лучшего я придумать не могу. Не объяснять же дому основы химии, физики и строение Солнечной системы.

- Признайся четно, - в злорадном шепоте дома слышатся интонации следователя, изобличившего преступника, - вы участвовали в проектировании этого мира!

- Ты демонизируешь человека.

- Да, ну?

- Вот тебе и «да ну». Мы сами – часть неудачного проекта.

- Похоже на правду.

- Это и есть правда. Ты просто ненавидишь людей.

- Я дом. Я не должен любить и ненавидеть. Я должен оберегать.

- Оберегай, в чем проблема?

- Как? Вы же делаете все, чтобы я не мог вас сберечь. Вы поставили меня там, где дом стоять не может. Вы сделали меня так, чтоя вздрагиваю от каждого толчка. Вы не следите за мной, не помогаете мне. Петрович из первого подъезда вылизал свою квартиру. Она идеальна. Но Петрович один. А баба Тома всю пенсию тратит на кошачий корм! Двадцать семь кошек!И все жрут. А потом … баба же за ними убирать не успевает…Я провонял. Кирпич разъело. Ты хоть стены покрась. Нет, она кошек кормит…

- Баба Тома – да. От её доброты весь подъезд стонет.

- От доброты! Двух мужей и брата со свету сжила. А теперь с тоски подыхает. Поговорить не с кем кроме кошек. Вот и сторожит соседей в подъезде: «Я ить, тут, ить случайно стою, ить, чтобы о чем-то поговорить». Дом похоже передразнивает бабу Тому.

- Тома, она такая, ить. – соглашаюсь я.

- Вы все – бабы Томы. Подстраиваете под себя одну клеточку, и не думаете, что она только часть организма. Каково ему, организму?

Мой Дом зануда. Но, по крайней мере, он не глуп, в отличие от многих жильцов.

***

Лето

Наська плывет на матрасе вдоль берега и собирает камешки. Это ее любимое пляжное развлечение. Те, что покрасивее и покрупнее, она складывает на матрас рядом с собой,мальков-недоростков небрежно швыряет обратно в воду. Набрав достаточную с ее точки зрения коллекцию, водоплавающий геолог причаливает рядом с глубокой ямой, вырытой ею в песке, и начинает укреплять края рукотворного кратерацветастой мозаикой речной гальки.

Настя – очень рациональный строитель. С логистикой на ее стройке – все в порядке: изъятый из ямы песок идет на возведение замка. Его фасад укрепляется той же галькой. Архитектурный ансамбль растет и ширитсявесь день с небольшими перерывами. Я начинаю прикидывать: что будет с пляжем, если Наську оставить здесь одну на неделю? Но картина пляжного апокалипсиса окончательно сложиться не успевает, потому, что в строительных работах наступает перерыв.
- Пойдем купаться?
- Да, ну-у-у... – отказываюсь я.
- Почему?
- Вода сырая,- я наблюдаю за тем, как забавно от удивления у Насти поднимаются бровки, и чтобы не заставлять ребенка копаться в мусоре словесного абсурда, добавляю уже вполне разумный довод,- к тому же холодная.
- Ничего не холодная! Я же купаюсь.

- Иди, искупайся с ребенком,- вмешивается моя женщина. Она лежит рядом, подставив спину горячему солнцу и отвернув от меня лицо. Это уже стало нормой. Она все время отворачивается, когда рядом.
- Сейчас. Туча пройдет.

Я смотрю, как серое жирное облако размытым краем цепляется за солнечный диск и в предощущении тени по телу пробегает легкая дрожь. Но холодно становится не от тени. Настя выливает на меня бутылку воды. Я вскакиваю и, изображая пещерного человека, у которого крыша съехала после удачной охоты на мамонта, несусь к воде за улепетывающим ребенком. Забежав в воду по колено, Наська неожиданно останавливается и, сжавшись в комочек, жалобно просит: «Только не брызгайся!»

Но пещерного человека после удачной охоты остановить невозможно. Хватаю ее на руки, подбрасываю в воздух и, вырывая из ее легких испуганно-веселый визг, плюхаюсь с Наськой в воду.

- Ты испортим мне прическу! – ребенок одновременно протирает глаза и крутит головой. Со светлого хвостика срываются капельки воды и разлетаются в разные стороны, сверкающей под солнцем россыпью.

- Девушка, вы это называете прической? – ловлю налету хвостик и стряхиваю его.

- Все равно, со мной так нельзя. – пытается сердиться Наська, но тут же шлепает двумя руками по воде и, окатив меня брызгами, несется к берегу.
- Со мной так нельзя! – передразниваю ребенка. Наська уже тащит ко мне матрас. Он покорно пошлепывает надутым брюхом по мелкой ряби волн. Матрас давно понял, кто здесь главный и кто определяет: что можно, а чего нельзя.
- Помоги! – я подчиняюсьипридерживаю покорный, как старая лошадьматрас, пока ребенок вползает на него, - Поплыли туда!
Мерах в ста перед нами, прямо в центре заливчика, берег которого густо усеян телами разной степени прожаренности, торчит растрепанный бобрик затопленных кустов. Мы плывем к нему. Точнее, плыву я и я же толкаю матрас. Барышня, свесив руки в воду,греется на солнце и философствует.

- А здесь глубоко?

- Понятия не имею.

- А что нужно сделать, чтобы иметь?

- Думаю – нырнуть и попробовать достать дно.

- А ты попробуешь?
- А если я нырну и не вынырну?

- Ты вынырнешь.

- Посмотрим…- детская уверенность в неуязвимости взрослых у меня давно прошла. Я знаю: люди часто ныряют и потом не выныривают. А камни самостоятельно не выныривают никогда. Именно поэтому их привязывают на шею одноразовые ныряльщики. Те, которые не планируют вернуться на поверхность. Всего час назад яубедился: камня во мнене меньше чем человека.Значит, я сам ныряльщик и сам камень. И мне становится интересно: смогу ли я всплыть с самим собой на шее?

Стайка мальков в панике разлетается с моего пути и исчезает где-то над головой, в мутнеющем проблеске солнца. Энергично разгребаю воду слой за слоем и повторяю, неизвестно откуда проявившуюся фразу: «Вода у дна холодна,,,». Толи по естественной причине, толи, подчиняясь моему заклинанию, температура «за бортом» стремительно снижается. И я понимаю, что камень тонет вполне успешно. Хорошо тонет.И без особых сожалений.

Руки натыкаются на неспешно плывущий топляк. Дерево склизким боком проводит по моим пальцам. Инстинкт срабатывает мгновенно, и рука брезгливо отталкивает бревно. «Какаямерзость!» Неожиданно пальцы вспоминают доверчивое тепло, разогретой солнцем Наськиной кожи. «Она же там одна! Сама до берега не доплывет!» Меня охватывает паника. Я рвусь обратно к солнцу,туда, где в солнечных лучах мальки, где по пескуитраве разложены пазлы загоревших и обгоревших тел, где в синем небе птицы взбивают крыльями пену облаков, где посреди заливчика, одиноко на покорном матрасе лежит человечек, жизнь которого зависит от того: всплывет ли камень.

Вода не отпускает камень. Она понимает: место камня на дне. Таков нерушимый порядок вещей. Вода сковывает ноги, наливает свинцом руки. Выжимает из легких воздух: она уверена – полости в камене по законам природы принадлежат воде. .

Я даже не выныриваю – выползаю на поверхность, как на гребень скользкого обрыва и цепляюсь за испуганные Наськины глаза.

- Я подумала: ты меня бросил.

- Я сам так подумал… - чувствую, как неохотно река отдает меня жизни. Ребенок отворачивается. Мои холодные пальцы царапают матрас. Ему, наверное, больно и наверняка неприятно. Но я еще камень, и без распухших от воздуха боков матраса могу вернуться туда – в вечный холод к склизкому топляку.

- Я замерзла. Поплыли к маме.

Интересно, она понимает, откуда меня вернула?

***

Весна

Мою Женщину несло. Это не было страстью. Это не было сексом. Она искала меня. Она ласкала меня. Она втягивала меня в себя и плавила в тигле горячего дыхания и нежных слов. Она танцевала на мне, нисколько не заботясь: готов ли партнер к танцам. Она сжигала меня, не замечая меня. Я не был любимым мужчиной. Я не был желанным любовником.Я был инструментом для удовлетворения героиновой похоти. Но я не чувствовал себя униженным. Моя Женщина не давала ни одного шанса почувствовать что-то кроме ее горящего тела. И я был почти счастлив. Пока она не уснула.

Она лежала, раскинув руки, будто распятая на кровати. Левая рука у меня на груди. Правая – отброшена куда-то в ночь. Тонкие руки с уродливо распухшими фалангами пальцев – крест, который она несет каждый день на героиновую Голгофу.

Я провел пальцами по ее коже и на сгибе локтя задел коросту свежего укола. Раньше она врала, что сдавала кровь. Потом врать перестала. «Чего тебе от меня нужно?» - универсальная формула ответа на неудобные вопросы.

А что мне от нее нужно? Чтобы жила, чтобы у ребенка была мать, чтобы её таланты приносили благо ей, а не наркодилерам. Сейчас она такаятихая, спокойная, доверчиво прижалась ко мне. Но завтра начнется ломка. И ее будет взрывать каждое прикосновение, каждое слово, каждый взгляд. А детонатор отключается только героином. И круг замыкается.

Я осторожно снял с себя ее руку. Осторожно, хотя знал: сейчас ее можно поднять и унести в другую комнату, на лестницу, в холодную апрельскуюполночь - она не проснется. Ощупью нашел на полке сумку Моей Женщины и, не включая света, стал перебирать содержимое. Пальцы узнавали маленькое зеркальце с надколотым краем, гладкий цилиндр губной помады, расческу, массажку - ничего подозрительного. Но я чувствовал, что мой главный конкурент, убийца любимого человека где-то здесь, в её сумке. Спрятался среди безобидных женских мелочей и снаглым пренебрежением диктатора, уверенного, что вокруг него вертится Вселенная,наблюдает замоими поисками.

Я уже собрался вернуть сумку на место, когда пальцы зацепили край надорванной подкладки. Я почти физически ощутил, как напрягся мой соперник. Он был там, под подкладкой в тайнике между двумя складками кожи, в бумажном пакетике.

Порошка было много. Грамм двадцать.А, значит, героин не принадлежал Моей Женщине. Не нужно было быть гением сыска, чтобы понять:это чужой товар, за доставку которого ей дозволили отщипнуть кусочек кайфа. Значит, Моя Женщина, за право отравиться самой помогала травить других. Это сбыт. Содержимое пакета тянуло на два десятка лет изоляции от общества.

Минуту спустя героин беспомощно крутился в унитазе, вслед за потоком воды падая в канализационный коллектор. Туда, где и было его место.

Но я не чувствовал себя героем, спасшим город от передоза или Женщину от тюрьмы.Спуская врага в унитаз, я мстил. Это был акт банальной мести отвергнутого любовника удачливому конкуренту. Позже, конечно, появились непреступные стены с высокими башнями благородных и высоко моральны аргументов. За ними я спрятался утром от испепеляющего ненавистью взгляда Моей Женщины.

- Кто тебе позволил шаритьв сумке? - она не кричала, говорила сухо и зло разрывая слова на слога.
- Ты убиваешь себя и убиваешь других!

- Это ты меня убил! – энергией её ненависти можно было осветить небольшой город.

- Я тебя спас. Ты понимаешь, что если бы тебя с этим взяли, дочь тебя

увидела бы уже седой.

- А теперь не увидит никогда!

- С чего бы?

- С того бы. Что я скажу людям?

- Каким?

- Чей порошок.

- Они не люди.

- Вот именно.

- С ними буду разговаривать я.

- И они тебя услышат…

- Не услышат - им же хуже. – откровенно говоря, я не очень понимал от чего им будет хуже и как я это сделаю. Зато Моя Женщина точно знала, что меня никто слушать не станет. Она знала этих людей и правила, по которым они жили. И по которым убивали.
- В лучшем случае меня на дорогу поставят. С шлюхами.Отрабатывать. Спасибо, ты спас мир!

- Не поставят.

Я еще полчаса пытался доказать что торговать смертью аморально, что она убивает таких же детей, как Настя, что героин сломал ей жизнь, что за преступлением всегда приходит наказание. Я говорил правильно. И, как мне казалось, убедительно.

- А ты правда его выкинул? – я не ожидал этого вопроса. Он означал, что все сказанное мной повисло где-то в воздухе, не задев ее слуха.
- Ты не мог его выкинуть! Ты его припрятал. Скажи честно: так? Где он? Отдай мне, и я больше никогда не принесу его в дом.

- Ты меня не слышишь…

- Критин, идиот, я тебя ненавижу.

Еще недавно ночью я жил. Жил ее страстью, жил осуществленнойместью, жил надеждой. После её слов я умер.Героин униженный мною, отправленный в коллектор городской канализации, вернул мне долг сполна. Вернул через самого близкого человека.
И только по дороге на работувспомнил, что обещал ребенку звонок от мамы. Обещал и обманул. Первый раз в истории наших отношений.

Вечером, после работы,мы ехали на стрелку. Остывающий от дневного солнца троллейбус тащился в сумерках по мосту. Моя Женщина смотрела в окно и, не поворачиваясь ко мне, инструктировала.

- Выходи через заднюю дверь. Я выйду через центральную. Мы с тобой не знакомы. За мной не ходи. Тебя сразу вычислят. Жди на остановке. Если что: я позвоню.

Я не спорил и не соглашался. Мне было наплевать на ее план. У меня был свой. Возможно, не менее рискованный, чем её, но в моём плане риск делился на двоих.
- Слушай, может, просто поменяешь симку? Ты же говорила: онине знают, где твой дом. – это была последняя попытка избежать приключений и попробовать наладить жизнь без наркотиков.
- Что, струсил? Езжай обратно. Пойду одна.

Это «пойду одна» означало, что для нее самое страшное в данной ситуации – потерять тропинку к Героину. За него она была готова рискнуть всем.

- Ладно. Как скажешь.

- Остановка «Дамба». – сообщила толстая кондукторша.

Я встал и пошел к задним дверям.

«Дамба» – это хаос частного сектора, где среди засыпных развалюх неожиданными островками счастья выплывают кирпичные коттеджи. Где в узких и грязных проулках бьются за право на шикарное авто и свой коттедж молодые волчата. Бьются не на жизнь, а на смерть. Потому, что жизни здесь нет. Есть прозябание. Одиночки-победители строят дворцы, остальные гниют в лачугах. Дворцов мало. Но и гнить не хочет никто.

Моя Женщина позвонила кому-то по телефону и подошла ко мне.

- Деньги есть?

- Сколько?

- Сколько есть?

- Около пяти тысяч.

- Мало. Ладно, давай.

- А жить на что?

- Я их только покажу. Отдавать не буду.

Я достал кошелек, полностью выпотрошил его, и демонстративно высыпал в её ладонь все до копейки.

- А на что мы обратно поедем?

- Ты же только покажешь. На это и поедем.

Мы смотрели друг другу в глаза. Она понимала, что я ей не верю, а я понимал, что она это знает. Моя Женщина аккуратно сложила купюры и спрятала в сумочку. Наверное, туда, где ночью лежал героин. Мелочь небрежно ссыпала в карман куртки.

- Всё. Я к киоску. Сейчас должны подойти. За мной не следи.

- Как прикажешь.

Это не было позой. Мне на самом деле было наплевать на то, что произойдет с ней или со мной. Человек не может жить только для того, чтобы переваривать пищу, дышать и пить.Людям нужна любовь. Без любви человекпревращается в животное, в растение, или как я - в камень. А для камня не важно будущее. Он существует сейчас и хранит на себе следы прошлого. И не более того.

Моя Женщина спустилась с дамбы к киоску на окраине поселка и снова взялась за телефон.

Я отошел в кусты, достал из сумки старую ветровку с капюшоном, початую бутылку водки, одел ветровку поверх куртки, набросил капюшон на голову, прополоскал водкой рот и, пошатываясь, продрался сквозь пыльные кустык ближайшему дереву. К роли местного алкаша я был готов.

Моя женщина быстро оглянулась на остановку. Не найдя меня, стала нервно смотреть по сторонам.

Я, бормоча под нос Бунина «Я часто вспоминаю осень юга…» (а кто станет вслушиваться бред пьяного, адресованный самому себе?), сполз по стволу и уселся на грязный ящик из-под китайских яблок. На этом троне, вероятно, до меня восседал не один король, набравшийся до кондиции овоща.

Моя Женщина стояла в пятнадцати метрах от меня. Алкаша на ящике она видела. Меня – не находила. Я, конечно, мог бы радоваться удачной маскировке, но подумал о другом: «Моя Женщина меня не узнала. Можно ли не узнать человека, которого любишь? Наверное, нет»…Выходило, что либо я не человек, либо она меня не любит. А, скорее, и то и другое вместе. Но вот что странно: катастрофический диагноз,который подтвердилсяснова, ничуть меня не задел. Я поставил его с равнодушием врача-онколога, который в очередной раз у очередного чужого человека диагностирует рак.

Между тем, Моя Женщина достала телефон, но набрать номер не успела. Откуда-то из-за ларька, как мне показалось прямо из забора ближайшего дома, выскочил парень лет двадцати. Странно, но сибирская блатота, в жизни не пробежавшая ста метром на стадионе, униформой выбрала черный «Адидас». Наш вариант «людей в черном». Как оперов в любой одежде можно определить по остроносым туфлям, такворов и нарков на улице выдают костюм, кроссовки, куртка и шапочка с тремя листками и тремя полосками на черном фоне.
Парень перекинулся с Моей Женщиной несколькими словами и они, не оглядываясь, быстрой походкой пошли по грязной улочке вглубь поселка.

Я так же быстро идти не мог: неместный,пьяный, несущийся по поселку вприпрыжку за наркоторговцем бомж, еще более подозрителен, чем интеллигент-журналист, неизвестно зачем забравшийся вечером в не самый безопасный район города. Впрочем, улица была пуста, а спутник Моей Женщины ни разу не оглянулся. Такая беспечность с его-то профессией? Либо «глаза» прятались за каждым забором, либо Моя Женщина морочила мне голову.

На всякий случай я постоянно терял равновесие, закладывалнеожиданные виражи, прислоняться к штакетнику заборов. Это отнимало время. Я все больше отставал и рисковалвовсе потерять преследуемых из виду. Что, собственно и случилось. Пока ядемонстративно, задрав голову к вечернему небу, имитировал глоток из бутылки, Моя Женщина и её спутник исчезлибез следа. Я сунул бутылку за отворот ветровки и через три десятка неуверенных шагов наткнулся сразу на двух поклонников Адидаса. Один выглядел лет на сорок его бровь и щеку пересекал старый шрам, второму было едва ли больше восемнадцати. Из-за одинаковой одежды или сходство было и в лицах, только я решил, что это отец и сын. Возможно, так оно и было, но важны были не они, а проход в узкий проулок, по сторонам которого стояла стража в «Адидасе». Точнее даже не проулок, а тропинка между двумя заборами.

Теперь все становилась на свои места. Деловые партнеры Моей Женщины четко продумали маршрут и распределили роли. Дилеру не было нужды оглядываться в поисках «хвоста». «Хвост» неизбежно должен был обнаружить себя сам. И все-то они правильно рассчитали кроме одного: у меня теперь не было сомнения в том, что,как сказал бы Владимир Ульянов, я иду «правильным путем, товарищи»!
Меня очень естественно качнуло в проход. Падая между стражей, я заметил, как младший дернулся на перехват, но старший мотнул головой, а его рука быстро скользнула в карман куртки. Скорее всего, там лежал нож.Подчиняясь человеческой привычке, яподумал: идти за Моей Жещиной означает получить дыру в спине, с которой меня обнаружат по специфическому аромату через недельку-другую где-нибудь в сточной канаве за пределами поселка. Вернуться назад? Не факт, что позволят. Да и зачем тогда было затевать весь этот спектакль?
Язацепился рукой за угол забора, демонстрируя титанические усилия, восстановил равновесие, и обозначил попытку вырваться из проулка на «правильную дорогу».«Правильную дорогу» надежно перекрывали два крепких тела, четыре сжатых кулака, в одном из которых, между большим и указательным пальцами угадывалась ручка ножа. Лезвие, очевидно, было спрятано в рукаве. Во всяком случае, я его не видел.

- О-о-о!?- удивленно и испугано промычал я, будто только сейчас разглядел «людей в черном», - «Ты помнишь эту осень?»
- Чё? – люди в черном не знали Бунина.И хорошо.

- Не… Нормально… Ухожу… -я развернулся и сдирая грязь с заборов, торопливо перебирая подгибающимися ногами, углубился в проулок. Я не очень рассчитывал на Бунина, но надеялся, что аромат водочного перегара снимет с меня всякие подозрения. Метров через двадцать проулок наткнулся на калитку и свернул вправо. За мной никто не шел. Мысленно я сказал спасибо водке: она в России редко подводит.
В доме за забором света не было. Скорее всего, хозяева еще не вернулись с работы. Я тяжело свалился на скамейку рядом с калиткой и приложился к бутылке. На улице в полнакала зажгись фонари. Две фигуры в черном наблюдали за мной издали. Старший с кем-то говорил по сотовому. Но,преследовать меня они очевидно не собирались.
Я, как мог дружелюбно помахал стражам рукой, изобразил на пальцах, что сейчас уйду, тяжело сполз со скамейки и скрылся за углом.

Еще через два поворота проулок вывел меня на окраину поселка, к той самой сточной канаве, в которой я мог оказаться. Кучи мусора сползали в неглубокий ров, заполненный талой водой и нечистотами. В полукилометре за бескрайним пустырем светился иллюминацией гипермаркет, дин из тех, которые в последние годы стали венчать выезды из мегаполисов.

Я пошел вдоль рва.

- Ты че, б.., нах.., коза, меня за лоха держишь?
- Сережа, в натуре, завтра все отдадут! – я узнал голос Моей Женщины, но не узнал речи. Где её высшее образование?Где словарный запас профессионального продажника? Где обаяние и обволакивающий мелодизм голоса. Сленг, страх и едва сдерживаемая паника. Как же нужно любить Героин, чтобы из-за него терпеть такое унижение и быть готовой на смерть.

- Падаль, я тебя пацанам отдам. Они тебя, в п… на х.., порвут как гондон ё…

- Сережа, ребенком клянусь, завтра все до копейки!

Я шел на шум скандала, но ни Моей Женщины, ни Сережи еще не видел.
- Че мне твое завтра!? У тебя, сука, завтра на х.. нет!

Я не вышел к ним. Я напоролся на них. Тот, кого Моя Женщина называла Сережей, рылся в её сумке. Она, почти незаметно, по полстопы пятилась назад, рассчитывая, видимо, убежать. Куда? На выходе ее уже ждали. В этот мир люди входят по своему желанию, но выйти из него без спроса не могут.
- Мужик, выпить хочешь? -пальцы все жестче сжимали горлышко бутылки – еще секунда и стекло осыплется осколками в грязную колею.

Сережа без интереса скользнул по мне глазами и буркнул:

-Вали, дядя.

Похоже, охрана звонила именно ему и моё появление его не удивило.

- А ты? – я повернулся к моей женщине. Но ей было не до меня.Она как завороженная глядела на грязные пальцы Сережи, потрошащие её сумку.

- Дебил, на х… не понял!? Я сказал: вали!

Он толкнул меня в плечо. Но я это скорее предположил, чем почувствовал. Возникло странное ощущение, что меня, журналиста Николая Валерьевича Серова здесь нет. Точнее, что я стою рядом и со стороны наблюдаю за стычкой, которая существует только в моем воображении. Я,Моя Женщина и этот придурок в адидасе всего лишь выдуманные персонажи, с которыми может случиться только то, что я решу с ними сделать сам.

И пока я решал,бутылка в моей правой руке стремительно рванулась вверх, и, окропив водочными брызгами дорогу, понеслась навстречу черной шапочке с надписью «Adidas».

Я представил, как ребро донышка войдет в кость черепа, разломит её на осколки и выпустит на свободу мозг со всеми его тремя извилинами.

Но за мгновенье до удара стекло под пальцами лопнуло. Бутылка скользнула по черной шапочке и раскололась о придорожный булыжник. Мелкие зеленые кристаллики хрустнули в ладони.

- Ну, на х…!- Сережа отпрыгнул назад, выхватил из кармана ствол. Я не разбираюсь в оружии. Я только видел черное отверстие, направленное мне в грудьи рыжую вспышку. «Наверное, травматика» успел подумать я до того, как услышал звонкий щелчоки разглядел разорванную ткань ветровки у себя под сердцем. Меня слегка качнуло.Противник медленно осел и расстелил вдоль темной колеи черную дорожку «Адидаса».

- Ты его убил? – Моя Женщинане отрываясь глядела на раскуроченную лобную кость Сережи.

- Я? Нет. Он сам. Это рикошет. – Я потрогал дыру в ветровке. Палец не чувствовал тело. Тело не чувствовало палец. Камень.

***

Лето

Наська больше не зовет меня купаться. Она плещется либо одна, либо с мамой. Со мной она сходил за сахарной ватой и шашлыками. Мы вместе покрутились на карусели.Но когда я собрался зайти в воду она сурово заявила:

- Загорай. Тебе купаться вредно.

- Не бойся, не утону.

- Все так говорят. Видишь, что написано?
Я читаю вслух надпись, едва различимую на ржавом железе: «Соблюдайте осторожность на воде!»

- Вот, - Наська нравоучительно поднимает вверх указательный пальчик. Бьюсь об заклад, что совершенно так же жестикулирует ее учительница.

Я не спорю. Если честно, лезть в воду охота пропала. Перед рекой нет страха, но и нет уверенности, что она отпустит меня еще раз. И вообще: камню комфортнее греться на пляже, чем болтаться где-то на дне реки. Здесь, все-таки, солнце, птицы, люди -словом жизнь и живность. А там, кроме тины и оловянноглазыхрыб ничего.

Солнце еще припекает, но с реки тянет прохладным ветерком. Дождь так и не состоялся. Мы идем домой. Снова каскад ступенек заколдованной лестницы вырастает перед нами.

- Давай считать! – включается в игру Наська, - Ма-а, ты тоже!

- Вот еще, -отворачивается Моя Женщина, - Я калькулятор забыла на пляже…

- Ха, - отдает долг чувству юмора мамочки Настя и выводит ее на чистую воду, - Зато пиво не забыла!

Загорелые пальцы Моей Женщины сживают запотевшую бутылку «Балтики», которую мне пришлось купить в ларьке перед уходом. Я не жадный, но каждый раз, когда беру пиво на пляже, я чувствую себя немного добровольно обманутым. Переплачивать в четыре раза за то, что не прибавит Моей Женщине здоровья, как-то дико. Носпорить с ней невозможно. Снова тот же принцип: если женщина хочет, мужчина должен сделать. Что бы там он ни думал про себя.

Мы снова считаем ступеньки. Сверяем цифры на каждой площадке. Настя отстаивает свою правоту до последнего. Моя Женщина успевает подняться на верх, и глядит на нас снисходительной улыбкой.На предпоследнем лестничном пролете, ребенок задает вопрос, который стопорит процесс подъема полностью:

- А сколько ступенек было вниз?

Мы «зависаем» в прениях минут на пять. Женщина не выдерживает.

- Хватит спорить. Было сто одиннадцать ступенек.

- Нет, сто десять! - возражает Настя так, будто от длины лестницы зависит вся её жизнь.

- Я сказала сто одиннадцать. А кто будет спорить отправиться вниз и начнет считать снова!

- Нам это надо?- заговорщицки подмигиваю Наське.

- Ты не сильно устал? – неожиданно вопросом на вопрос отвечает она.
- Почему я должен устать?

- Ну, ты же тяжелый…

До меня доходит: в чем причина долгих пересчетов. Настя переживала, чтомне трудно тащить наверх своею каменную башку. Она даже не подозревает, что под башкой такое же каменное тело. Но камень не может устать.

- Пустяк. Главное, чтобы ступеньки не сломались.

- А могли? -гляжу в зеленые как у мамы глаза, в которых вполне искренне изумление сменяется хитрой улыбкой,мол, я сразу поняла шутку, но оцени: как сыграла удивление.

- Актриса, - констатирую к обоюдному удовольствию. А про себя думаю: «Какой же она славный человечек!»

Мы идем к трамвайной остановке через тихие зеленые дворы. Этот район строили после Великой Отечественной немецкие военнопленные. Добротные двухэтажки с огромными балконами на колоннах по торцам зданий. Дома, некогда, наверное, были очень красивы.Но с конца сороковых годов прошлого века их не ремонтировали ни разу. Ни то, чтобы дома осыпались в развалины. Нет. Их строили на века. Но выглядят они как российские старики, донашивающие вещи, купленные еще при советской власти.

Наверное, дома скучают по старательным и педантичным рукам, сложившим кладку, штукатурившим, красившим их квартиры и фасады. Только руки эти давно в Германии. И, вероятно, в большинстве своем уже на кладбищах.Нашим же рукам не до архитектурных стариков. Наши руки лепят заплаты точечной застройки в центре города. На месте чудом сохранившихся детских площадок и хоккейных коробок.

Как хорошо, что здесь не центр города. В любом из этих дворов можно воткнуть три-четыре башни жилых высоток, а можно, как в моем детстве играть в войну, бегать в догоняшки, зимой строить снежные крепости с подземными переходами.

Наська сразу поняла: в чем счастье большого двора. Она прячется за толстыми стволами старых кленов, собирает букетики седоголовых одуванчиков, а потом выскакивает из засады и сдувает на нас сотни легких белых парашютиков.

Мы выходим из квартала на тихую тенистую улицу. Настя, как волшебной палочкойвзмахивает букетиком одуванчиков перед мамой и погружает её в снежное облако.

- Зима! Метель!

- Настя, прекрати! – Моя Женщина делает вид, что сердится. Она достает из выреза кофточки на груди слипшиеся комочки пуха. Движения её замедлены и неловки от выпитого за день пива.

- Помочь? – любезно предлагаю я.
- Отстань! – Моя Женщина не скрывает раздражения. Я не понимаю: в чем причина её резкости и не хочу разбираться. Я отворачиваюсь и ускоряю шаг.

В жизни ничего не случается без причины. В жизни ничего не происходит без последствий.Если бы Моя Женщина не отогнала меня бичом своего хлесткого «отстань!» я оказался бы на метр дальше от дороги. И этот метр, возможно, стоил бы жизни Наське. Она выскочила на зебру пешеходного перехода и, указывая за спину на одиноко стоящий на углу ларек, спросила: «Купишь мне чипсы?»
Я не успел ответить: из-за поворота, взвизгнув резиной на вираже, вылетела старенькая Тойота. Мое перемещение к ребенку скорее было ноль-переходом в пространстве с эффектом остановки времени. Во всяком случае, я не помнил, чтобы я прыгнул на проезжую часть или куда-то бежал. По ощущениям я просто мгновенно оказался между машиной и Наськой.От удара меня качнуло к бордюру. Тойоту откинуло на газон. Там летящий металл столкнулся со старым тополем. Дерево было гнилым. Это спасло людям в машине жизнь. Но не спасло автомобиль. Тополь рухнул на крышу и разорвал ржавый металл. Тойота, как расколотый орех, развалилась на две части. Из правой половины, в костюме лешего - весь в листьях и трухе - выбрался парень лет двадцати. Из левой – в прикиде - кикиморы его подруга. Оба были обкурены. Они еле держались на ногах и хохотали, глядя друг на друга.

- Круто, на х…! – вопил водитель.

- Крутяк! – повизгивала сквозь истерический смех девица.

- Ты как? – Моя Женщина смотрела на меня скорее с любопытством, чем с сочувствием.
Я заглянул в ее равнодушные глаза и подумал: «Что может случиться с камнем?»

- Никак… Нормально… – я не чувствовал ничего. Ударом порвало шорты. Вот и весь перечень моих потерь.

- Тебе не больно? – в глазах ребенка бушевал океан эмоций: чувство вины за то, что случилось, благодарность за то, что не произошло, страх не только за себя. Я был ей нужен. Наська, в отличие от Моей Женщины любила меня. Иэта детская любовь и благодарность родили во мне горячую волну нежности.Я сгреб ребенка в охапку, поднял на руки, крепко прижал к себе дрожащее от переживаний худенькое тельце.

-Детеныш мой ненаглядный…

Что-то внутри меня переключилось и рвущая боль в бедре вырвала из меня стон.

-Ты живой! – я не понял, что она этим хотела сказать. То, что я не погиб? Или то, что оказался все-таки еще человеком? И не спросил. Потому, что думал о другом. О том, какпросто быть камнем икак больно быть человеком.

***

Весна

После выстрела в поселке стало удивительно тихо. Даже собаки перестали лаять. Казалось, кто-то скомандовал: «Прячься!», и все затаились. Слышно было только,как вдалеке по магистрали светясь огнями фар, катил нескончаемый поток машин. Гул двигателей то нарастал, то умолкал на короткое время, подчиняясь невидимому отсюдасигналу светофора. Но этот звук шел из другого мира, параллельного тому, в котором жил поселок.

Я стоял в ногах Сережи. На подошвах черных зимних кроссовок четко читалась печать «Adidas». Для него это была печать успеха, символом того, что жизнь состоялась. Он, может быть даже начал строить или построил кирпичный коттеджи, вошел в число местной поселковой элиты, числился счастливчиком, баловнем судьбы.И вот, печать успеха замазана грязью, а сам счастливчик остывает в глубокой колее рядом со зловонными кучами отбросов. И нельзя даже определенно сказать: кто он? Несостоявшийся убийца илижертва суицида? Бесполезная жизнь и нелепая смерть…

А сам-то я кто? Камень, рассуждающий у ног покойника? Памятник чужой алчности и глупости?

А что, я волне могу сойти за надгробие. Нужно только высечь у меня на груди фамилию этого неизвестного мне Сережи, дату рождения и сегодняшнее число.

- Как ты думаешь: из меня получится памятник?
Моя Женщина, сидя на корточках, собирала в сумку то, что погибшийминуту назад из нее высыпал на землю. Стало уже совсем темно, и она подсвечивала себе сотовым телефоном.
- Что? - не поняла она.

- Ну, памятник на могиле, - я раскинул руки, изображая распятие.

- Идиот.

- Значит, не получится… - мне было все равно, что обо мне думает Моя Женщина. Тем боле, что она почти наверняка думала не обо мне, а о том, где теперь достать следующую дозу.- Брось свои заколки. Пошли.

- Ага, и завтра меня менты слотошат.

«Меты», «слотошат»… Я знаю её лет десять, но сейчас не узнавал: она словно надела другую кожу, а вместе с ней изменилась сама.Труп, лежавший перед ней, был из того же мира, что она. А я снова оказался чужим и лишним.

- Хуже будет, если нас слотошат сейчас. Рядом с телом. – я намеренно применил её слово, пытаясь стать ближе к человеку, которого считал Своей Женщиной.

Она приняла мой довод. Но не меня.

- Пошли, - Моя (или уже не моя) Женщина еще раз нагнулась на трупом и что-то выдернула из сжатых пальцев Сережи.

- На, твои пять тысяч. Я ж сказала, что только покажу.

-Оставь у себя.

Ладно, я - камень. А кто она? Что, у нее на глазах каждый день убивают людей?Откуда такое хладнокровие? Или это Героин выжег из нее все женское: доброту, отзывчивость, душевность, чуткость, оставив только расчет и изворотливость?

- Стой, - я преградил проход в проулок. – нас там ждут.

- Нас? Кто?

- Мужик со шрамом и парнишка лет двадцати.

- Это его отец и брат. – Моя Женщина кивнуласторону трупа.
- Что: семейный бизнес?

- Иди ты, знаешь куда…

- Знаю. Вдоль канавы.- я не реагировал на ее выпад. Не потому, что конфликт в данной ситуации был нам нужен меньше всего, а потому, что её срыв меня никак не задел.

- Зачем?
- Там наверняка есть мостик к торговому центру. Куда еще местным за продуктами ходить?

Мостик действительно был. Он появился перед глазаминеожиданно, сразу за огромной кучей мусора и стоило сделать пару шагов как шаткая конструкция из пары бревен с набитыми поперек подгнившими дощечками, пряталась за другой, не мене внушительной горой тряпок, объедков, пустых консервных банок и пластиковых бутылок. Если бы я не искал проход специально, мы в темноте непременнопрошли мимо.

Я подтолкнулМою Женщину на мостик и уже ступил на него следом, когда услышал сзади торопливые шаги.

- Иди по тропинке. Жди меня у входа. Там народа много. Они не сунутся.

Я встал посреди мостика и попытался снова примерять роль местного алкаша. Но тело не слушало мозг. Оно держало себя прямо, важно и монументально. С меня можно было лепить памятник воину-освободителю где-нибудь чего-нибудь.И место для памятника тело выбрало идеальное. На «монумент» было удобно любоваться, но не существовало ни единого шанса его обойти. Разве что вплавь.

Я ждал. Сначала тропинку выхватили из темноты два луча фонариков. Потом на мостик выскочили две фигуры и лучи скрестились на моем лице. Я опустил голову, чтобы прикрыться капюшоном от слепящего света. Они меня узнали.

- Эй, синяк, девка не пробегала?

- Или парень в адике, как у нас?
- А как у вас?

Один из фонариков, скользнув по воде переместился выхватил из темноты лицо со шрамом.

-Убери. Чего палишь!? – рявкнул отец на сына и резко оттолкнул его руку с фонариком, -ну, видел?

- Да…

- Что «да»?

- Что видел.

- Где?

- В магазине «Адидас» на Советской. Только там рожа была поприличней.

- Какая рожа?

- У манекена.

- Сука, на …, да он трезвый! – сообразил старший со шрамом. – Шутит!

- Сейчас перестанет.- молодой кинулся ко мне. Мостик зашатался, но моё тело четко держало вертикаль.Держало даже после того, как грязный кулак тупо воткнулся в мою челюсть и разорванный до мяса проскочил за мою голову, сорвав с неё капюшон. Молодой по инерции сделал лишний шаг. Парень был чуть ниже меня. Его шея удобно легла под сгиб локтя. Секунды спустя другой рукой я прижимал к себе старшего - со шрамом.Он остервенело втыкал в нож куда-то в район моего пупка.Лезвие противно скрипело и соскальзывало вниз.

«Сейчас отрежет что не надо. Или отломит. Интересно: камни размножаются?» - мысли двигались все медленнее, а руки становились все жестче.

«Пожалуй, здесь фокус с рикошетом не сработает…» - подумал я и услышал негромкий хруст костей. Отец и сын мешками висели у моей груди и признаков жизни не подавали. Я с трудом развел руки. Два тела почти одновременно шлепнулись в грязную воду сточной канавы. Туда, где, вероятно, должны были оказаться Моя Женщина и я. Трупы заняли своем место.Баланс был сохранен. Судьба приняла замену. И все бы ничего, но не став жертвой, я превратился в убийцу. Невозможно было даже прикрыться самообороной. «Люди в черном» не представляли опасности камню. Камень представлял опасность для общества. Мало ли кто мне не понравится в следующий раз… Нужно поставить под строжайший контроль эксперименты над собой и окружающими. Если это еще реально.

Я посмотрел вниз, пытаясь разглядеть в темноте тела. Но увидел только мою изрезанную в лохмотьяветровку. Это улика. Разрывая тишину, расстегнул молнию. Бесформенная тряпка полетела вслед трупам. И будто дождавшись окончания драмы, поселок ожил. Залаяли собаки, захлопали двери, в домах вспыхнул свет, возбужденно и истерично закричали люди.

Разворачиваюсь на мостике и с трудом переставляя ноги, иду по едва заметной тропике к сиянию неона над торговым центром.

Моя Женщина заметила меня первой.В еёвзгляде нет сочувствия или радости. Скореенастороженность.

- Видок! Сейчас поймаю мотор.

Я собираюсь напомнить, что мы не миллионеры и вполне можем воспользоваться общественным транспортом, но понимаю, что Женщина права: изрезана не только ветровка. Куртка и джинсы превратились в набор лоскутков для рукоделия. И на нихни капли крови…

***

Лето. Дом

Мы с домом не спим. Мы слушаем друг друга.

Мне передается напряжение, с которым мои собратья, лежащие внизу, над фундаментом, несут на себе груз пяти этажей. Я чувствую, как испуганно вибрируют плиты перекрытий, поймав резонанс от толчков двигателя старого холодильника в соседней квартире. Я улавливаю вибрации здания, разрывающегося между привязанностью к одним жильцам и неприятием других. Эти стены, возможно, не обладают чувствами, но память их также развита, какнюх у собак или слух у летучих мышей. Тем, что они помнят можно забить жесткие диски сотни компьютеров. А потом, камни расскажут еще что-нибудь, то, что в компьютеры не влезло.

Они помнят, как на кухне, где сегодня бьется в конвульсиях старый холодильник, в далеком 82 году двое приятелей обмывали зарплату. Приятели двадцать лет работали бок о бок и двадцать лет вместе спивались. Холодильник уже тогда дрожал и порыкивал на том же месте.

В тот день на первой бутылке водки они клялись друг другу в вечной дружбе. Вторая поллитровка, выпитая под вареную в мундирах картошку и колбасу с вкраплениями мяса в целлюлозу, швырнула их в мутные воды международной политики. Они достигли консенсуса в вопросе ввода ограниченного контингента войск в Афганистан, недобрым словом помянули Пиночета, но положение негров в Соединенных Штатах Америки раскидало их по разные стороны баррикады. Один был уверен, что строители коммунизмаживут хуже американских негров, второй считал, что судьба темнокожего в Америке хуже, чем жизнь строителя коммунизма в СССР.Исход спора решил ржавый кухонный нож. Проигравший в споре выполз из квартиры на лестничную клетку и потерял сознание. Победитель в окровавленной рубашке оправился на завод в ночную смену. Он едва не упал, споткнувшись о старого друга.

Дом помнит: раненного можно было спасти. Он умер от потери крови. Но товарищ спешил на работу. Ему некогда было ждать скорую помощь. А погибший был на столько пьян, что даже не стонал и не понял, что умирает. Утром труп обнаружила техничка. К обеду взяли убийцу. В рубашке с кровавыми пятнами он проспал ночь за токарным станком, утром опохмелился остатками водки и на проходной был задержан присланным нарядом милиции.

Через пятнадцать лет убийца вернулся. Еще два года мучился приступамизлого и безудержного кашля.Туберкулез забрал его холодной осенней ночью. Новый век приятели встретили рядом: разных кварталах одного и того же кладбища.
Дом помнит тысячи историй о своих жильцах. Добрых и жестоких, весёлых и трагичных. Растянутых на десятилетия и коротких, как отсроумный анекдот. Дом никому не сочувствует и никого не обвиняет. Он просто помнит и рассказывает. А я эти истории слушаю и думаю, что лучше: быть героем или носителем памяти о нем?Все чаще приходу к выводу, что быть героем слишком хлопотно. Суета все это.

***

Лето. Приведение

- Ты что-нибудь зашивал?

- В смысле? Ты имеешь в виду что-то конкретное или тебя интересуют мои навыки швеи вообще?

- Ты доставал иголки?

- Когда?

- Сто лет назад! Ты почему такой тупой? Сегодня что-нибудь зашивал?

- Ни сегодня, ни вчера.

- Она снова заходила к нам!

Моя Женщина смотрит на меня возмущенно и заговорщицки. Наверное, так бы должен был смотреть и говорить Шерлок Холмс доктору Ватсону, обнаружив пропажу любимой скрипки: «Он был здесь!». А доктора Ватсон наверняка догадался бы, что речь идет о профессоре Мариарти.Я не доктор Ватсон,но сообразил, что Моя Женщина имеет в виду мою невестку.

Женская дружба и женская вражда - это особая категория отношений. Это дружба и вражда, доведенные до абсурда. Лучшей подруге женщина может простить то, что никогда не простит мужу.А врага обвинит даже в том, до чего враг никогда не додумается.

- С чего ты взяла? Я же поставил на двери замки.

- А она заходила!

Женщина тянет меня кдвери и показывает воткнутую в косяк иголку.

-Ну?

- Бараки гну! Это третья. Еще две я уже вытащила. – Моя Женщина показывает на лежащие на носовом платке две новенькие иглы.

- Может Настя?
- Ага, Настя и иголки! Вышивала крестиком и воткнула в двери.?
- Наська! – пытаюсь вырвать ребенка из плена Интернета. Сделать это сложно. Практически невозможно.Настя решает неординарную задачу: ставит шестую виртуальную статую на своем острове ВКонакте. Я бы, если честно убрал, по крайней мере, три предыдущие и вместо них в парке поставил скамейки. Даже в виртуальном парке на статуи лучше смотреть сидя. Но Наську мало заботит комфорт. Она создает красоту.

- Настюшенция, вы крестиком вышиваете? – засовываю голову между монитором ноутбука и глазами детёныша. Трюк этот может оказаться таким же рискованным, как трюк укротителя, сующего голову в пасть к тигру. В виртуальном мире реакциичеловека тоже виртуальные. Но мне везет.

- Крестиком – это как?

- Понял, отстал. Ты иголки не брала?

- Зачем? Видишь, мне некогда!

- Ну, понял? -торжествует Моя Женщина.

- Ну, понял. – соглашаюсь я, - Только зачем вскрывать замки, чтобы подарить иголки?
- Ты не понимаешь!
- Не понимаю…

-Она на иголки наговаривает. Чтобы нам было плохо.

- Наговаривать на иголки?Чтобы нам было плохо нужно наговаривать на нас!
- Ты не веришь, а она порчу наводит. Беды вызывает. Она ведьма!

Беду для нас вызывать бессмысленно. Беда у нас уже есть. Имя ей Героин. И эта беда появилась до ведьмы. Привожу последний довод материалиста:

- И ходит в церковь…

- Все равно ведьма!

Я отчасти готов согласиться с Моей Женщиной. Что-то такое в невестке есть. В конце концов, ведьма и приведение сущности одного порядка. Если верить в приведение, то какие основания отказываться от варианта с ведьмой?

-Дай, - пытаюсь забрать иголки из руки МоейЖенщины, - подарю их обратно.

- Нет, - отдергивает руку Моя Женщина, - так нельзя. Их нужно воткнуть в тряпочку, тогда все зло вернется тому, кто наговорил.

- Делай, что считаешь нужным. – я выхожу в коридор и натыкаюсь на брата. Он угрюмо смотрит в пол. Смотрит так внимательно, будто в первый раз увидел свои потертые тапочки.

- Николай Валерьевич,- торжественным полушепотом обращается он ко мне, - скажи своей. Чтобы она не выбрасывала в унитаз мусор!

- Лето, жара, безумие! – констатирую я.

- Безумие, не безумие, а фантики в унитазе плавают!

После иголок в дверях, порчи и ведьмы, фантики в унитазе кажутся такой приземленной материей, что моему усталому мозгу не хочется даже думать о них. Ну, фантики. Ну, в унитазе. Может быть, кому-то бумаги не хватило. Всякое в жизни случается. Хотя, использовать в туалете фантики – это нужно быть виртуозом…

- Большие?
- От MilkyWay.

- Это к сыну.

- Не понял…- брат насторожился.

- Ну-ка, объясни папе, - подмигиваю племяннику. Мишка прячет глаза. Он известный на весь дом сладкоежка. Вот только сладкое ему выдают, как выдавали хлеб в блокадном Ленинграде: строго по норме.

- Не трогай ребенка! – существо выскакивает из комнаты в коридор. Кулачки сжаты, губы обвисли, узкие щелки глаз зло посверкивают сквозь очки.

-Упаси Боже!

- И Бога не трогай! Трус: только на слабых нападать!!

- Это ты о Всевышнем?

- Пошел нах…, скотина неверующая!!

- Речь не женщины, а педагога!

-Хватит над нами издеваться! – кричит брат, зачем-то с размаху бьет кулаком по закрытой двери моей комнаты и от боли начинает подпрыгивать на одной ноге.

На стук выглядывает Моя Женщина.

-У вас здесь весело… - она не скрывает мрачной иронии.

-Сучка, убью гадину!!! –визжит Существо, отшвыривает с пути сына и бросаетсяк Моей Женщине. Ангелок отлетает к стене и отчаянно ревет, не столько от боли, сколькоиспуга. Я делаю шаг навстречу. Существо, еще миг назад олицетворявшее энергию и напор, безвольно обвисает. С той памятной весенней стычки, закончившейся для нее трехнедельным гипсом, жена брата старается избегать физического контакта с камнем.Мгновенное изменение поведения снохи заставляет меня подозревать, что её поступки не так спонтанны, как кажутся. Возможно, она не слишком умна. Но, однозначно,расчетлива.Все ее спектакли имеют одну цель: добиться размена. И цель эта разумна и оправдана. Но вот беда: я привык к этому дому. Я – часть его, он часть меня.

***

Лето. Август.

Все в жизни заканчивается. Особенно отпуск. И ни то, чтобы жаль прошедшего безмятежного безделья. Нет. Жаль лето. Сухое и жаркое как никогда, оно доживает последние дни. А дальше – короткая осень и бесконечно длинная, сибирская зима, каждый день которой торопишь, желая приблизить весеннюю распутицу – предвестницу нового лета. Так торопишь дни перед зарплатой, не задумываясь о том, что каждый из них – часть скромного лимита, отмеренного тебе судьбой. Жизнь пролетает в ожидании тепла…

Хорошо родиться где-нибудь в Океании. Там каждый новый рассвет - продолжение вчерашнего заката. Там 365 дней-близнецов в году. Там шторм – природное шоу,посланное для разбавления однообразия будней.Там детство длится вечность и плавно перетекает в такую же неспешную старость.Там нечем загрузить мозг. Там не нужно беспокоиться о том, что будет завтра.Там правит неизменное сегодня. Во всяком случае, я так думаю.

- Сегодня собирались за учебниками, ты помнишь? – напоминает мне Моя Женщина.

Конечно, помню.Уже часа четыре помню. Потому, что встал восемь, а не вполовину первого.

Это последний день отпуска. Завтра на работу.

Это последняя неделя лета.И Насте пора готовиться к школе. Отвыкать от сна до обеда и веселья до полночи. Но это моё мнение. Оно, как всегда никого не интересует. Поэтому девушки продрыхли пол дня и проспали бы еще, но, последний день отпуска – единственная возможность для удачной охоты на учебники, тетради и то, что вмещаетсяв растяжимое понятие «школьные принадлежности»: от стирательной резинки до резиночек для волос.

Еще через каких-то три часа мы отутюженные, причесанные и заплетенные отчаливаем от подъезда. Мы - это Моя Женщина и Настюшка. Я в число отутюженных и заплетенных не вхожу. Меня нет нужды заплетать в силу, как это модно говорить, гендерныхособенностей. Да и наглаживать перед выходом тоже не резон: моя роль - носитель кошелька и тяжестей. Гужевой транспорт, биндюжник. А биндюжнику смокинг и лакированные штиблеты не к лицу. Нам, биндюжникам, надо быть проще: морщинки на джинсах сами исчезнут в процессе эксплуатации.
Школьный Клондайк – оптово-розничный магазин с патриотичным названием «Родина» всасывает нас вместе с толпой таких же отчаянных штрафников, за спиной которых стоит вооруженный пулеметами заградительный отряд под названием «Неделя до школы»! У нас нет возможности отступить и отложить штурм до следующего раза. Мы мечемся вдоль стеллажей, в поисках нужных учебников и рабочих тетрадей.

Я в полголоса напеваю Наське: «С чего, начинается Родина? С картинки в твоем букваре.»

- Букварь я уже прошла. – напоминает ребенок, - Ищи рабочую тетрадь по русскому и инглиш. Там на обложке мальчик и девочка.

- Как прикажете, барышня.

Наська понимающе улыбается, мол, шутку оценила, и мы снова бросаемся штурмовать стеллажи. Моя Женщина, время от времени вмешивается в работу поисковой экспедиции, но превратить дуэт сыщиков в полноценное трио мешает сотовый телефон. Моя Женщина бесконечно отвечает на какие-то звонки, сама кого-то набирает и каждый раз отходит в сторону, чтобы не было слышно её разговоров.

Наконец комплект собран,и мывстраиваемся в бесконечную, как очередь к Мавзолею давку в кассы.

- Так. Идитеза канцелярией, а я здесь оплачу. А то мы до ночи не успеем. Денег оставь. Встретимся на выходе.

За канцелярией – это в соседнее помещение. Там свои кассы. Логика в словах Женщины железная. С ней нельзя не согласиться. Я отдаю две тысячи рублей и чувствую, что совершаю ошибку.

Еще через час мы с Наськой вырываемся из душного зала, пропахшего причудливой смесью вони потных тел, ароматов дорого и бюджетного парфюма, сладкого запаха свежей полиграфии и едкого – от китайского кожзаменителя. За спиной у Наськи огромный розовый ранец с портретом её ненаглядной Стелы и сияющей стразами надписью Winx.Мои руки оттягивают два пакета с бумагой, картоном, карандашами, ручками, пеналом в виде джинсовой тапочки, линейками, угольниками и транспортирами.

Этого запаса наверняка хватило бы небольшому конструкторскому бюро на пару лет работы, но Настя морщит лоб, уверенная, что мы что-то не купили.

- Брось, детёныш. Придем домой, проведем ревизию. Если чего-то не хватит до первого сентября куплю.

- Без меня ре купишь!
- Хорошо: сходим вместе.

На крыльце «Родины» Моей Женщины нет. Я набираю её номер.

- Все нормально. Сейчас подойду.

- Боливия! – бодро выкрикивает Наська.

-Что? – я еще не переключился с телефонного разговора.

Стоя в очереди, мы выучили наизусть пару глобусов. Была даже мысль: один из них, тот, что поменьше, приобрести. Но потом он нам надоел: на глобусе были только страны и столицы. Я их знал и раньше, а Наська за полчаса запомнила все скудную географическую информацию. Мне бы ее память…

Глобус нам не подходил еще по одной причине: наш город на пузатом справочнике обозначить забыли.

-Давай в города!

- Но, Боливия страна.

- Все равно, давай.

- Ямбург.

- Такого нет! Я глобус весь запомнила!

- Ладно, Ямайка.

- Ага, обмануть хотел! Аргентина!
- Знаешь, Аргентина, ты постой здесь с сумками, а я к маме загляну. Хорошо?

- Нет, я одна не хочу.

- Ладно, пойдем вместе.

-Давай подождем? Там столько людей и жарко.

- Мы только зайдем и ты с мамой выйдешь, а я останусь в очереди.

- А как же города?

- Ну, я не навсегда в магазине останусь.

Наська неохотно соглашается. Снова ныряем в потную толпу. Нам везет: Наська находит свободную ячейку в камере хранения и мы запихиваем в нее все, кроме ее шикарного розового ранца.Людей на кассах по-прежнему туча, но в этой туче я Мою Женщину не нахожу.

Мы с Настей обходим все залы с учебниками и литературой. Безрезультатно.

- Позвони ей!

Набираю номер. Длинные гудки накатывают тоскливыми волнами на сердце.

-Попробуй ты со своего. – хватаюсь за последнюю надежду. Звонкидочери Моя женщина редко сбрасывает.

Настюшка долго вслушивается в трубку, потом тихо сообщает: «Телефон отключен».

Я уже понимаю, что Моя Женщина снова отправилась в одно из своих путешествий вне пространства и времени, но еще надеюсь найти её здесь, в «Родине». Мы протискиваемся к кассе, в очереди к которой час назад оставили Мою Женщину.Очередь волнуется. Люди раздражены долгим ожиданием.Нас не хотят пропускать.

- Я только спрошу, - оправдываюсь я, прокладывая ледоколом узкий канал во льдах человеческих тел и протаскивая за собой испуганную Наську. Она шепотом напоминает мне: «Без очереди, ведь, нельзя!»

- Мы не без очереди. Мама же стояла?

Наська плотнее прижимается ко мне, чтобы не потеряться во враждебной толпе.

- Девушка. Извините, блондинка в белой блузке с длинными рукавами не рассчитывалась? – спрашиваю кассиршу.

- Зеленые глаза, вашего роста?

- Да.

- Нет, не рассчитывалась.

- ?

- Она деньги забыла. Вот, все оставила и убежала за кошельком. – девушка-кассир показывает отложенные учебники и рабочие тетради для второго класса.

- Кошелек пришел,- показываю на себя пальцем, - вот он.

Я пытаюсь шутить, чтобы отвлечь Настю. Она стоит, сжавшись в комочек. И этот комочек не слышит меня. Она, молча, глядит куда-то вниз, на пыльные красные босоножки.

- А говорил «только спросить»! – возмущается очередь.

- Они стояли.- вступается кассирша.По глазам вижу: ей жалко меня и Настю.Она, кажется, догадалась: что происходитс моей женщиной.

Мы выходим с сумками к по-июльски палящему солнцу.

Наська плетется рядом со мной. Голова, аккуратно расчесанная и заплетенная в сложный узор косичек, прячется где-то за еще пустым но таким огромным ранцем.

-Мама бросила меня?

***

Осень

- Здравствуйте! Николай Валерьевич, зайдите ко мне.- директриса смотрит на меня своими тяжелыми черным взглядомнемигающих глаз. Она ждет, что теперь, когда я по ее понятиям со всех сторон виноват, мне придется потупить взор и покаяться в грехах. И я обязан оценить деликатность директора: мое покаяние произойдёт не здесь, перед всей редакцией, а тет-а-тет в кабинете руководителя. Только вся редакция, в седьмой раз за день дружно поздоровавшись с Верой, прекрасно понимает: чего начальство от меня хочет.

Моя Женщина не вернулась из отпуска, не отвечает на звонки, не работает с клиентами, не выполняет план. И вопрос будет один: почему?

Но у меня на этот вопрос нет ответа. Как нет желания каяться в грехах.

Я не оправдываю надежд начальства. Смотрю Вере в глаза и знаю, что она не выдержит, повернется и исчезнет в дверном проеме, так же неожиданно, как возникла. Она поворачивается и исчезает.

Выхожу вкоридор. Еще успеваю заметить напряженно-прямую спину директора перед приемной. Мне понятна её поспешность. Она торопится занять своё кожаное кресло – единственный символ её власти – и встретить меня как полагается боссу: сидя.

- Можно? – заглядываю в приоткрытую дверь.

-Здравствуйте, Николай Валерьевич, проходите. – Вера не отрывает сосредоточенного взгляда от отчета, лежащего на столе. Картинка выгляди так, будто она с самого утра, не разгибаясь, вычитывает черные таблички на белой бумаге. Недавнюю стремительную пробежку по коридору выдает только учащенное дыхание. Человек непосвященный мог бы, наверное, подумать, чтодиректор возбудилась от цифр или только что занималась самоудовлетворением.

- Что вы можете сказать? – Вера быстро поднимает голову и пристально смотрит на меня. Не знаю, заглядывала ли она в отчет до моего прихода, но этот взгляд наверняка готовила и репетировала.

- Что я могу сказать?

- Да!

- Да, всею что угодно. Предлагайте тему.

- Как вы себя ведете!?

- Хорошая тема. И так: как я себя веду…

- Прекратите паясничать!

- Эта тема хуже… Но, если вам угодно…

- Вы договоритесь до увольнения!
- Замечу, с вашего позволения - совсем плохая тема…

- Николай Валерьевич! Вы привели этого человека. Вы за нее отвечаете!

- Если не ошибаюсь, «этот человек» был у Вас лучшим менеджером по продажам?

- Это ничего не значит!
- Это значит, что я привел к вам специалиста, которого вы не смогли удержать. Какие претензии ко мне?

А самом деле, я тоже не смог ее удержать. Но Вера об этом не знает. И мне афишировать это не хочется.

- То есть, она уволилась? Тогда пусть напишет заявление!

- Вы с этим требованием, пожалуйста, обратитесь к ней лично.

- Она не берет трубку!

- Ничем не могу помочь…

- Отлично, тогда объясните мне это! – Вера швыряет на стол пачку каких-то таблеток.

- Вы заболели? – сочувственно спрашиваю я. Название лекарства мне ничего не говорит, но я догадываюсь: что это и откуда.

- Мы вскрыли ее стол!

- Когда, позвольте спросить?

- Когда вы были в отпуске.
- На каком основании?
- Это мебель фирмы!

- Понятно, на основании личного неуемного любопытства. И чего вы ждете от меня?

- Заявления об уходе!

- Без проблем. – Беру со стола Веры чистый лист бумаги и пишу: «Заявление.

В связи с невозможностью работы под руководством директора Заяц В. ухожу по собственному желанию». Число, подпись.

-Заявление не по форме… - тихо говорит Вера. Я понимаю – мне предлагают ничью. Свой демарш против меня директор не согласовала ни с главным редактором, ни с учредителями. Это был эмоциональный срыв. И она готова отступить. Но мне свое решение ни с кем согласовывать не надо. И принято оно давно. Нужен был только повод.

Я не хочу спасать бабушек. Не потому, что считаю это занятие недостойным, а потому, что оно бесполезно. Бабушки всегда были и всегда будут жертвами мошенников. Я не могу смотреть в их благодарные глаза и получать нелепые презенты, вроде купленного двадцать лет назад, но так ни разу не одетого цветастого хала («Порадуйте свою жену! Пусть носит на здоровье»)или приобретенную на базаре из скромной пенсии ручкус надписью Parker: («Вы журналист. Вам нужно!») И им не объяснишь, что это не Parker , что я работаю на компьютере и ручкой писать почти разучился, а Моя Женщина, во-первых, мне не жена, а, во-вторых, халат с коротким рукавом никогда не оденет. В нем видно вены… И вообще, я с бабушками чувствую себя мошенником. Отобрав их «гробовые» у одного пройдохи, я только создаю возможностьпоживиться другому. За что непременно получу новую порцию благодарности и подарков. Это нечестно. Я должен был уйти еще год назад. Но тогда я отвечал за Мою Женщину и Наську. Сейчас все изменилось. Якорь оборвало, судно дрейфует, порт назначения недостижим.Нет обязательств, есть полная и безутешная свобода. И знание законов, которое подсказывает правильный ответ:

- Форма Трудовым Кодексом не предусмотрена.

- Хорошо, - еще на полшага отступает Вера, -Но отработаетедве недели.

-Не вопрос. – выхожу из директорского кабинета.

В коридоре натыкаюсь на съемочную группу. Впереди энергичная и стремительная Света, за ней вприпрыжку, едва поспевая, несется водитель Карен, замыкает шествие величественный как памятник Петру, оператор Володя.

- Николай Валерьевич, я опаздываю. Там дедушка подошел. Поговорите с ним, хорошо? Может отличный сюжет получиться. Обязательно добейтесь интервью.

Я вижу, что дедушка Свету зацепил.

- Не беспокойтесь. Сделаю.

- Я очень на Вас надеюсь.

Табор влетает в лифт, Володя с камерой и штативом втискивается последним, двери, мгновенье поколебавшись, смыкаются и откуда-то из недр здания долетает Светина напутствие:

- Интервью! Обязательно! Там производственный брак!

Надо было бы спросить: какой брак, да уже не у кого.

На стуле у моего стола сидит дедок и пьет чай. На столе лежат трусы. Семейные, до колен, как из СССР, только в клеточку. Такой шотландский вариант советского ширпотреба.

- Николай Валерьевич? – дедок встает навстречу.

- Он самый. – протягиваю руку. – Что случилось?

- Случилась старость… - дедок улыбается. Глаза умные и веселые. С такими глазами к нам в передачу редко попадают.

- Это бывает.

- Не, часто, - соглашается дедок, - но один раз обязательно. Если повезет.

- Если бы вам повезло, мы бы здесь не встретись.

- Тоже верно. Короче. У меня жена молодая. Разница – пятнадцать лет.

- Это хорошо.

- Тоже так считал. И основания были. Мы, с этим, - дедок наклоняется ко мне и интимно подмигивает, - ну, понимаете, никогда проблем не имели.

Девчонки-журналистки делают вид, что пишут, а сами, вижу, ушки насторожили, и смех едва сдерживают. Дедок ловит мой взгляд и ухмыляется:

-Ничего, пусть слушают. Прожизнь узнают. Короче: где мы только этим не занимались и как только изощрялись. И все в радость. А два года назад – как отрезало. Сказал мой Иваныч – отдыхай, наработались. Люблю-то я свою как прежде, а как прежде любить не выходит.

- И вам предложили мазь «Вставай Иваныч!»?

- А что, есть такая?
- Нет, только что придумал.

- Жаль. Но с мазью в точку. Почти.Короче, пришел паренек, бойкий такой, говорливыйи объявил, мол, по контракту с Пенсионным Фондом – всем, кому за 70 выдают трусы со скидкой. Тибетская разработка, нанотехнологии, десять академиков диссертации на них защитили. Особой нитью вшита шерсть горного барана: греют и массируют сразу. Месяц поносил – аденома рассасывается, а импотенция адрес твой забывает. Секс как у тридцатилетнего!Я со смехом спрашиваю: «Скидка-то велика?», а он, мол, от возраста зависит. Чем больше за семьдесят, тем выше скидка. Я ему: «Мне, к примеру, семьдесят четыре. Какая скидка будет?». А он: «Семьдесят четыре процента, как с куста!»

Прошу: «Посчитай, сынок, во что мне секс сорокалетней давности обойдется?» он на калькуляторе прикинул, кнопки понажимал и говорит, мол, семь тысяч триста сорок четыре рубля восемнадцать копеек!

- Видали мы трусы и подешевле. – мне показалось странным, что человек неглупый и с юмором купился на такую туфту.

- Дело не в трусах. Понимаешь, Николай Валерьевич, дорогой, моя нынешняя у меня вторая. Она же меня тридцатилетнего не знала. А я был о-го-го! И тут как молнией пробило: это же какое счастье будет для нее и для меня!? А за счастье семь тысяч не деньги.

- И как: трусы согрели и промассировали?

-Что-то вроде. Вспотел и натер. Да так, что три дня из дома выйти не мог.

Девчонки прыснули.

- Во-во, все мучения из-за вас, а вы только хи-хи. Короче, не одевал я их после этого ни разу. Да и разошлись волшебные трусы после первой примерки. Пытался вернуть - не берут. Говорят: носи на здоровье ибудь мужиком!

- Договор какой-нибудь подписывали? Паспорт изделия имеется?

- Вот все бумаги.

Читаю. Стандартный договор купли-продажи. Предмет договора – «трусы мужские, утепленные».Ни слова про академиков и Тибет. Кассовый чек на сумму 7 344 рубля 18 копеек.

- Мошенник что, с кассовым аппаратом приходил?
- Нет, чек из папочки достал.

Умный взгляд, оказывается,не гарантирует наличия мозгов. Скидку считали при клиенте, а чек уже был пробит.Похоже, у этих ловкачей сумма сделки является константой, а исходная цена – величиной переменной, зависящей от возраста клиента.

- Вот и я удивился, мол, откуда чек? А он объяснил, что пробил на всякий случай, а возраст мой сказали в Собесе.

- Тяжелый случай…
- Что, ничем не поможете?

- Понимаете, даже если мы докажем, что здесь обычная овечья шерсть, а трусы помогают исключительно при недержании мочи и то, как памперс, предъявить ничего не возможно. Нет доказательств того, что Вам продали средство от импотенции.

- Памперс за семь тысяч?Дед точно впал в детство! – дедок беззлобно ухмыляется.Я понимаю: человек способный на самоиронию, не может быть глупцом. Просто у него нашли слабое место. В данном случае - молодую жену.

-Значит, давайте сделаем так: вы дадите нам интервью на камеру, просто, чтобы никого другого эти жулики облапошить не смогли. А мы, свяжемся с горнымибарановодамии попробуем инициировать их на возврат денег.

- Не барановодами, а бараноловами.

- Самокритично. Ну, как, вы готовы?

- А можно, как-нибудь в маске снять или спиной?
-Можно. Только скажите, вы, если на экране спину увидите, её словам поверите? Спину, к примеру, можно и мою снять. А, глядя на Вас,зрители поймут, что мошенников нужно остерегаться и умным людям.

- Короче, я не буду выглядеть идиотом?

- Если расскажите как сейчас, то поклонницы вас на руках будут носить еще лет десять.

- Ладно! Давай!

- Марина, запиши, пожалуйста, все контакты и посмотри график съемок.

- Хорошо, Николай Валерьевич.С бараноловами созвониться?
- Да, завтра.

Дедок долго раскланивался. Целовал ручки сначала Марине, потом Ксении. Носил бы я юбку, он бы и мне поцеловал. Хотя, целовать руки нужно было бы исключительно уехавшей на съемки Свете, благодаря которой эта передача вообще существовала. Когда потерпевший вынес свою улыбку в коридор, я подошел к Марине.

- Смотри. Шов разошелся – это производственный брак. Докажем брак в экспертизе, а мы докажем,- фирме придется вернуть деньги потребителю. Это по закону. Никуда не денутся. Будешь звонить бараноловам, обязательно об этом скажи.

-Вы такой умный, Николай Валерьевич.

- Это не я. Это гениальная Света.

А сюжет то действительно обещает быть забойным!

***

Лето. Август

-А где наша мамзель? – мама Моей Женщины неспешно откатила свое крупное тело от дверей и, оценив гору сумок, всплеснула руками,- Ну, зачем же вы так потратились?

- Школа требует жертв, - я стараюсь не смотреть на тещу и нарочито старательно расставляю пакеты в коридоре.

-Красота-то какая! Ну-ка, Настюша, похвастайся! – Настя поворачивается к бабушке спиной. Она прячет лицо иедва сдерживает слезы. Но выходит, будто ребенок хвастается новым ранцем.

-Ну, просто супер-пупер! Юра, посмотри, что Насте купили!

Наська сбрасывает босоножки, роняет на пол ранец и убегает в свою комнату.

Всю дорогу я пытался ее успокоить. Говорил, что маму срочно вызвали на работу, что она все сделает и непременно нас догонит. Что мы приедем к бабушке, а она уже будет нас там ждать. Мои долгие пояснения разбиваются об одну короткую фразу.

- В воскресенье не работают!

- Ну, знаешь, у мамы такая работа, что могут быть дела и в выходной.

- Нет у нее никаких дел! Как она могла: бросить меня, бросить учебники и уйти?
- Так получилось. – я понимал, что это не ответ и наверняка неправда. А правда в том, что у Моей Женщины в руках оказались две тысячи рублей, которые очень просто конвертируются в кайф. Вот и все. Комплекс Буратино. Только тот поменял букварь на билет в театр, а Моя Женщина учебники дочери на героин. Соблазн перевесил долг. Возможно, она договорилась с дилером еще дома. А, может быть, уже, стоя в длинной очереди в кассу. Это не важно. Важно то, что она сейчас где-то в притоне или в подвале плавит в чайной ложке еще один шаг к своей смерти. И для нее этот шаг в бездну важнее и нужнее меня, учебников и даже ее любимой дочери.

- Настенька, ну-ка вернись! Поставь босоножки аккуратно!

- Я поставлю. – строю Наськины босоножки в ряд со своими.

- А чего это у нас внучка не в духе? – выглядывает из комнаты тесть. – И доча трубку не берет. Звоню – абонент не доступен.
- Да, по делам убежала.

- По каким?
- Не сказала.

- Настя, помой руки! Ты с улицы пришла! – Это семейный ритуал: пришел домой- помой руки! Теща кричит куда-то вглубь квартиры по привычке, нопо её лицу видно, что она чувствует неладное ижалеет о своем напоминании.

- Сейчас вместе помоем, - тороплюсь к Наське.

- Не ходите к ней,- теща поворачивается ко мне тем, что она называет «карданом» и полностью перекрыв коридор, гордо, как круизный лайнер, удаляясь в комнаты, распоряжается через плечо, - Юра, вы пока на кухне чайку попейте, или налей по двадцать капель. Бутылка в холодильнике. Колбасу возьми ту, что порезана. Салатик в баночке. Нет, потом сама достану. И не корми, пусть сначала выпьет.

Я не знаю: как тесть запоминает подробные и многочисленные инструкции супруги. Но сам он в пределах дома давно никаких решений не принимает. Возможно, поэтому с удовольствием в подробностяхи подолгу рассказывает о работе, где токарный станок подчиняется каждому его движению. В профессии он асс. Таких после перестройки остались единицы. А потому в цеху его ждут, уважают, ценят и не инструктирую: как установить заготовку и что с ней потом делать.

Перспектива «двадцати капель» в такую жару меня не привлекает. По мне, водка к месту только в мороз. Но спорить с тещей невозможно. К тому же за рюмкой проще перевести разговор на нейтральную тему. А в свете предстоящего скандала такой перевод жизненно необходим.

- Вот, сучка! -после Наскьиных слез теща возвращается в самом революционном настроении. Попадись ей сейчас под горячую руку Президент или премьер-министр, понадобились бы досрочные выборы ивнеплановое назначение на должность главы правительства. Но на счастье руководства страны, оно как декабристы, далеко отнарода. А потому достается Настиному отцу. – Все из-за этого члена! И сам косорукий и девку испортил!
Настин отец лет пять назад с наркотиков перешел на водку. Его родители две недели насильно вливали беленькую в сына ипреобразовали наркомана в алкоголика. Логика простая: водка не так бьет по семейному бюджету.

Моя Женщина к тому временидавно вернулась в родительский дом и Наська с отцом встречались только по праздникам. Чуть позже, новообращенный пьяница уже сам совершил практичный поступок – повредил ногу. Хромота помогла оформить небольшую пенсию. Так, не проработав ни дня за свою тридцатипятилетнюю жизнь, Настин отец возложил на государство обязанность по финансированию своего запоя.

Моя женщина довольно легко пережила расставание со своим бывшим, а вот с Героином расстаться не смогла. Такой любовный параллелепипед: наркотики, водка, он и она…

- Что случилось?! Почему мне ничего не говорят? – тесть настороженно перевел взгляд меня на жену.

- Да сиди, ты, без того тошно!

- Так, давайте жить дружно… - я вообще не любитель скандалов, а когда теща начинает срываться на тесте, у меня возникает ощущение, что обижают ребенка.

- Как сиди? Это мой дом! Это моя дочь! Это меня тоже касается! – тесть пытается дать бой матриархату, но сам понимает, что обречен.

- Да ну тебя, –отмахивается теща от мужа, - налей Коля! Как все это противно!!

Я наполняю маленькие разношерстные рюмки. Хозяева по полной, себе половинку.

- Наливай полную, - качает головой теща.

- Нет, в такую жару развезет, а мне еще домой добираться.

- Выпьешь, закусишь, а потом я тебя покормлю! И все буде ладненько. А развезет, так у нас заночуешь.

- Не вариант. Отпуск закончился. Завтра на работу.

Тесть в дискуссию не вступает. Он молча переживает пренебрежение с которым жена отлучила его от семейных проблем.

- Как дела на заводе? Работа есть? – подключаю его в разговор.

- Нормально, - хмурится тесть. Он еще погружен в обиду и неизвестность, но слово «завод» возвращает ему под ноги почву,- Госзаказ дали. Начальник цеха сказал, что работы до следующего лета. Новые изделия пошли. В понедельник мастер чертеж принес. Там такие втулочки из латуни – тесть начинает рисовать в воздухе, натруженными о металлпальцами, втулку, фаски, отверстие, допуски, рассказывать: как пытались запустить деталь на автомате, А он втулку рвал. Тогда мастер пришел на поклон к нему - лучшему токарю. И деталь пошла.

Теща начинает скучать. В отличие от меня, она не умет слушать. Она умеет говорить.И болезненно переживает присутствие соперника по жанру.

- Все, хватит. Это никому не интересно!

- Почему неинтересно? Валерьич спросил -я рассказываю… - сникает тесть. Из уважения к моей профессии он называет меня по отчеству. Понимая, что ему это приятно, яотвечаю тем же.

- Что, Коля пришел про завод интервью брать? Успокойся!
- Все хорошо. Не воюйте, - пытаюсь примирить стороны. Но это невозможно. За тридцать лет совместной жизни они так друг другу надоели, что искра скандала пробегает между ними уже через пять минутпребывания в одном помещении. Но стоит оному из них заболеть, другой сделает все возможное и невозможное, чтобы облегчить его страдания. Последние деньги на лекарства,последние эмоции на поддержку – все без остатка.

Любовь? Привычка? Ритуал?Их отношения невозможно описать одним словом или одной формулой. Семья держится на очень тонко настроенной системе правил и условностей.
Тесть курит. Но уверен, что табак для женщины – табу. Когда они были молодыми,тесть увидел в руках жены сигарету и избил её. С тех пор теща курит тайком. Хотя уверена, что муж догадывается о ее слабости. И он действительно догадывается, потому, что скрыть запах дешевых сигарет невозможно. Догадывается, но делает вид, что не знает. Пример ритуала, которыйхранит семью, хотя и создает множество неудобств для обеих сторон.

Пока я размышляю о сложностях семейной жизни, теща перехватывает инициативу и заводит разговор о соседях, общаться с которыми «противно», но не общаться она не может.О том, как стыдно, что все догадываются о наркотиках и ее дочери. О том, как спрашивают: почему так похудела, а сами наверняка знают. И это тоже противно. А то, что отцу наплевать на Настю- противно вообще.А девчонка растет такая умненькая, хорошая, в театральной студии ее хвалят. А отца нет и мать неизвестно где. И все это противно, противно, противно! И хорошо только то, что есть я, Валерий Николаевич, который всегда помогает. А если бы не моя помощь – неизвестно чтобы было.

Я понимаю, что было бы то же самое. Тесть бы к восьми утра тащил на завод свои, накопившиеся за жизнь, болячки. Теща также мыла полы в банке. Они бы ссорились и также мирились как сейчас и также заботились о непутевой дочери и любимой внучке. Ну, было бы у Наськи чуть меньшеновых вещей и «вкусняшек».Вот и все мои заслуги.

- Я на минутку. Наську проведаю и вернусь.

- Потом. Давай еще по одной, - останавливает теща. Но я уже прикрыл дверь кухни.

-Сейчас вернусь.

Настюшка сидит в комнате за компьютером и снова строит свой остров счастья. Статуй стало меньше. Скамеек - больше.

- Как дела, детеныш?
-Нормально,- Наська не отрывает взгляд от монитора. – Ты её найдешь?

- Обязательно…

- Скажи, что я без нее умру.

Я теряюсь. Наська артистка. Она может заплакать настоящими слезами, что называется «на заказ». Но в ее словах нет даже намека на игру или попытку шантажа. Она действительно не знает: как сможет жить без мамы.

- Ты будешь жить долго и счастливо.

- Это в сказке.

- Это в жизни.

- С мамой?
- С мамой.

- Ты меня не обманешь?

- Нет.

Что я еще мог сказать ребенку?

***

Лето. Дом

Настроение у Дома было ворчливым. Он кряхтел и недобрым словом вспоминал тех, кто его строил и тех, кто проектировал.

«Будто другого места не было! Они же, когда котлован под меня рыли, экскаватор в грунт засосалопо самый ковш. Дожди шли. А почва здесь… Залезь на досуге в подвал, погляди, что там… Технику две недели достать пытались. Уж лучше бы оставили. Все было бы, на что фундаменту опереться. Потом МАЗами гравий возили. А гравий как в бездну уходил. Ну, казалось, не судьба. Не стройте. Или передвиньте на два десятка метров. Там плывуна нет. Там скальный выход. Ну, кто же станет утвержденные планы менять. Мне же сроки сдачи прописали и досрочно ввести в строй пообещали. К какому-то там съезду. Ни то партии, ни то комсомола. Вот и ввели. Теперь трясусь и жду. Когда уйду туда, вслед за гравием.

А строил кто? Пекари! Методом народной стройки! Они же на мне с мастерком познакомились, и кирпичи класть учились. Им здесь квартиры пообещали. Так те, кто строил после сдачи все поголовно вселяться отказались. Потому, что про экскаватор знали и про раствор, в котором песок почти без цемента.А вышло так,что цемент не достали, а сроки сдвинуть не могли. Клали кирпич на том, что было.С такой наследственностью любой дом рассыплется. Как я простоял сорок с гаком – для самого загадка.

Тут был такой, Шурупычем звали. Любил мужик повторять, что без образования, сам до всего дошурупил. Он электрику делал. Трезвым я его не видел ни разу. Он так провода накрутил, что меня до сих пор током бьет. Ты вскрой штукатурку в квартире.Там кабеля натыкано, как мин на линии Мажино. Что к чему подключено? Что не подключено ни к чему…

У Шурупыча на совести трупов как у Чикотило. Настоящий маньяк. 1966 год. Первый подъезд. Второй этаж. Пара только новоселье справила.Муж - заведующий продуктовой базой. Он меня не строил. Так ордер получил. Въехали. Стали мебель расставлять. Польский гарнитур. По блату достали. Год разобранный хранили, пока квартиру ждали.Начал завскладом полки вешать. А в это время с обыском ОБХСС. Что-то он у себя на складе недоучел или пересортировал. Собрались под суд его отдать, а не судьба. Шурупыч от уголовной ответственности спас. Дрель 220в в стенке нашла. Вот и получилось вместо пяти лет с конфискацией – высшая мера социальной защиты.Зато вдова при деньгах и мебели осталась.

Если всех жертв маньяка-электрика перечислить, то сценарий триллера выйдет. Хоть сейчас в Голливуд.Ты журналист. Возьмись, напиши. Оскара получишь. Если повезет.
А отделка! Штукатурила здесь пара в третьем подъезде. Они ж всю весну друг от друга оторваться не могли. Он ее лапой по ягодице гладил чаще, чем раствор на моих стенах полутерками. Наштукатурили двойню. Он женатый. Она замужем. План выполнили.Дом сдали. Куда детей девать?

Это сейчас у вас секс есть. Тогда его не было. Была мораль, общественное мнение иКодекс строителя коммунизма. И по всем трем позициями ей нечего было сказать мужу-геологу, вернувшемуся из командировки в Монголию. Он жене за год «Волгу» заработал, а она ему двух дополнительных пассажиров в автомобиль.

Вот такая у меня трудовая биография.

Уезжай ты отсюда. Сколько еще простою –не знаю. Обменяй меня на дом в деревне. Природа, покой, тишина и строили там всегда для себя, а, значит, надежно!».

Я слышу советы дома, а сам думаю: какая разница камню где лежать? В груде кирпичей или в деревенском огороде.

«Что других не жалко?» спрашиваю у Дома.

« Я и тебя не жалею. Я же Дом. Только ты меня слышишь, а они нет. Хочешь, спасай. Только кто же из вас, людей поверит, что тебя Дом предупредил?»

«Никто».

«То-то и оно…»

***

Весна. Дом.

Меня посетила нечастая гостья – бессонница. Апрель подсушил лужи на тротуарах, и лишь редкие потеки из покрытых копотью недотаявших сугробов напоминали о прошедшей зиме. Ветки наполнились соком, и он выдавливал из них ароматные почки и первые нежные листики.Но не весна мешала спать. Моя Женщинаснова исчезла в поисках своей единственной страсти – Героина. Её не было второй день. Сезонное обострение. Парадокс: весна – символ жизни толкала ее навстречу смерти.
Я ждал звонка. Мои ожидания не оправдывались.
Я звонил ей. Мои звонки бесследно растворялись в эфире, не находя адресата: «Абонент вне зоны доступа».

Запоздалые апрельские сумерки перетекли в густую звездную ночь. Звезды мерцали за пыльным стеклом спокойные и равнодушные к моим ожиданиям, к моим звонкам, ко мне, к Моей Женщине – ко всему, что происходило на планете Земля.И с чего им переживать, если мой SOS посланный с сотового телефона, мог достигнуть их только спустя сотни тысяч лет, даже если бы случилось чудо, и сигнал дошел до них вообще?Звонок из далекого прошлого от тех, кого давно нет. Это повод для научной диссертации, а не для эмоционального срыва.
Дом вошел в полудрёму ожидания и превратил ее в полубред. «Достойно живший, достойно умирает» - фраза с настойчивостью рэпа билась в мозг всякий раз, какс ближайшего перекрестка срывался поток машин и, проносясь мимо дома, заставлял его стены вздрагивать ни то от испуга, ни то порыва необузданной энергии табуна, вскормленных бензином лошадей.

Семья ветерана Отечественной войны жила на первом этаже. Деда Саша. Так его звали во дворе. Высокий иссушенный возрастом старик, приветливый и доброжелательный. В доме поговаривали, что он прошел Халхин-Гол, Финскую, а потом Великую Отечественную от 22 июня 1941 года до мая 45-го. Темно-серый пиджак с шестью нашивками за ранения он не снимал ни зимой, ни летом. Злые языки уверяли, что он и спит в пиджаке. Дом знал, что это неправда.

Жену деда Саша схоронил еще в бараке, до того как въехал в Дом с пятилетним сыном. Они так и жили: два мужика. Большой и маленький. Пока маленький не стал большим. Толька тогда в Доме появилась женщина – жена сына.

8 мая 1995 Россия готовилась отметить 50-летие Победы. Старик с утра велел снохе отгладить пиджак: «Отпарь, как следует. Чтобы был как новый. Особый день».

Сноха на мужа покрикивала, но деда Сашу уважала. Достала утюг, марлю, в миску с водой бросила стирального порошка и принялась возвращать пыльно-серому пиджаку благородный темный оттенок, с которым он вышел из ворот швейной фабрики лет тридцать назад.

Деда Саша кряхтя и поругивая свое неловкое тело, забрался на табурет, снял с антресолей старенький чемодан-балетку, аккуратно влажной тряпкой стер с него пыль, в два щелчка открыл замки и принялся раскладывать на столе красные коробочки. Пересчитав их, снова полез в балетку. Красный лоскут бархата он сначала стряхнул, потом внимательно оглядели только после этого начал вынимать из коробочекордена и медали и натирать их до блеска бархатом.

- Это все ваше? – удивилась сноха.

- Нет, поносить дали. – смущенно пошутил Деда Саша.

- Чего же прятали?

- Почему прятал? Хранил… Это память… Ею не хвастают. Её берегут. Давай пиджак.

Деда Саша оценил работу снохи: «Золотые у тебя руки. Спасибо, милая. Повезло сыну с женой!»

- Да ну вас, Александр Иванович. Может чайку согреть?
- Больше не надо. Ты лучше дверь на лестницу открой, и табурет там поставь. Хорошо?
- Хорошо, - сноха с табуреткой шла к дверям и пыталась понять: что значит «больше не надо»? Оговорка? Или обидела тем, что не согрела чаю раньше?

Деда Саша весь день просидел у открытых дверей квартиры. Увидев соседей, он вставал, жал рукуи поздравлял с наступающим праздником. Награды весело позвякивали у него на груди и вызывали удивленные реплики у людей,проживших с героем бок обок не один десяток лет, и только сегодня впервые увидевших их. Деда Саша смущаясь принимал поздравления и снова садился.

- Александр Иванович, пойдемте, борщ стынет. – звала сноха.

- Не беспокойся. Мне не надо. – отмахивался деда Саша.

- Бать, пойдем, устал, наверное. Перекусим, по рюмочке за Победу выпьем, полежишь, потом снова вернешься. – увещевал сын.

- Належусь еще. Слышь, Сашка, обещай, что пить не будешь!

- Так,праздник же, батя!

- Я не про праздник, я вообще.

- Да ну, тебя. Обещаю, конечно. Чего пить. Там всего бутылка.

Вечером Деда Саша закрыл дверь, унес табурет на кухню, лег на кровать и сердце его остановилось.

В День Победы двери квартиры на первом этаже снова были открыты. Только хозяин не встречал соседей у порога. Четыре ряда сверкающих наград, а над ними спокойное, как и вчера чуть смущенное лицо Деда Саши.

Сын не сдержал обещания. Без отца запил. Через два года жена ушла из дома с маленьким сыном. Тоже Сашкой. Третьим в семье. А еще через годтрупный запах в подъезде заставил соседей вызвать милицию. Стальные двери вскрыть не удалось. Ребята из МЧС вырвали решетку на окне, только после этого попали в квартиру. Сашку-среднегонашли в туалете,на унитазе. Умер пьяный от разрыва сердца.

***

Осень

Она позвонила внезапно. Глосс напряженный, тон сухой. Так говорят о личном при посторонних, надеясь, что адресат поймет и все, что не сказано и догадается, почему это не сказали.
- Ты мне поможешь?

- Что случилось?

- Скажи сразу: поможешь или нет?

- Постараюсь.

- Мне нужно десять тысяч. Срочно.

- Ты знаешь: я только из отпуска. Денег нет.

- Займи, тебе дадут.

- Сначала скажи: где ты и что случилось.

- Ты поможешь?

Раньше бы я двух секунд не думал: заложил бы за десять тысяч душу, и помчался к ней хоть на Сверенный полюс, хоть на Южный. Но с этого «раньше» как пишут в романах: «прошли годы». А может быть и миллионы лет. Потому что за это время без любви я окаменел. Я знаю, что помогу. Но не знаю: зачем. Пока я молчу и копаюсь в себе, по ту сторону трубки тает надежда. Я слышу, как вприкрытый рукой микрофонпрорывается чуть хрипловатый голос Моей Женщины и чей-то уверенный, напористый баритон.

Но слов разобрать невозможно. Переговоры заканчиваются. И снова напряженный голос Моей Женщины:

- Меня взяли. За десять тысяч отпустят.

- Кто?

- Не тупи. Опера.

- Какой отдел?

- Кажется, Центральный.

- Сбыт?
Через долгую паузу: «Да».

- Попробую решить. – я начинаю прикидывать: через кого можно выйти Центральный отдел полиции.

Моя женщина торопливо возражает.

- Не надо. Они протокол составят и дело возбудят.А так всего десять тысяч!

Вот это-то меня и напрягает. Минимальная цена закрытия дела по наркотикам действительно десять тысяч. Толькодолларов. Менты – не лохи: знают какие деньги в этой теме крутятся. Все это сильно смахивает на «развод». Понять бы только: кого разводят? Её или меня? Если её, то кто? Если меня, то последние десять лет я прожил зря.

- Перезвоню через час.

- Нужно быстро! Они столько ждать не будут. И так отпускают только потому, что дочка маленькая.

Теперь понятно: жертва мошенничества именно я. Без вариантов. Моя Женщиназнает, на какую педаль нажать.И интонация сразу изменилась. Сухость и официальность мгновенно исчезли. В голосе надрыв и слеза. Так из года в год дамы в метро собирают деньги на операцию больному малышу. Только вместо фотографии неизвестного милого пупса, для удобного обзора упакованной в мультифору,настоящий ребенок.Наська. Детёныш, о котором я привык заботиться и которому пообещал вернуть маму.

Прием работает безотказно. Возможности увидеть Мою Женщину, не собрав деньги,у меня нет.А если я её не увижу, то не смогу выполнить обещания, данного Наське. Десять тысяч – не большая цена за счастье ребенка.

- Ладно, жди звонка и тяни время. Я ищу деньги.

Телефон Моей женщины пропадает из сети раньше, чем я нажимаю «отбой».

Я иду к Вере. Она обещала сегодня оформить увольнение, отдать трудовую книжку и рассчитать. По моим прикидкам с учетом недогулянного отпуска и гонорарами на руки должно выйти тысяч тридцать. Не жирно, но на первое время хватит.

-Здрав–ствуй-те,- говорю торжественно и намереннопо слогам. Мы сегодня виделись раз пять и по традиции, пять раз здоровались. Но как-то нужно обозначить свое присутствие, начальству, которому просто голову некогда оторвать от бумаг на рабочем столе.

- Я вас не вызывала,- Вера смотрит на меня, будто силится вспомнить: что это вообще за тип ввалился в её кабинет.

- Вера Александровна! Я сам себя вызвал!

- С какой стати?

- С первостатейной! Позвольте напомнить: вы обещали именно сегодня расстаться со мной окончательно и бесповоротно.

- Ах, чуть не забыла. Трудовую заберете у секретаря.

Секретарем уже месяц числиться родственница Веры. Сначала она работала менеджером по рекламе. Но с продажами у неё как-то сразу не заладилось.

- А расчет у-у-у-… - я выдерживаю длинную паузу.

- А расчет вам не полагается. У-у-у-, передразнивает она меня, - дачи в личной жизни и на новой работе.

Я ожидал от Веры пакости, но был уверен, что при всей своей личной ко мне неприязни Директор так глупо подставляться не станет.
Она знает, что у меня давние деловые отношения с учредителями программы. И эти отношения сохраняться вне зависимости от того, где я буду трудиться дальше.
Она в курсе, что по роду работы я на короткой ноге с Законом. В том числе и Трудовым Кодексом.
Она понимает, что придется, в конце концов, выплатить все до копейки. Не сегодня, так неделей позже. Зачем ей скандал? Что-то абсолютно нелогичное происходило вокруг моего увольнения.

- Дама, не хочу вас расстраивать,но вы вступаете в конфликт с перспективой прогрессирующих неприятностей.

- Не поняла? - И я вижу, что Вере действительно требуется разжевать.

- Мне придется обратиться за разъяснениями к учредителям. Это раз. В трудовую инспекцию. Это два. В прокуратуру. Это три.

- Ваша протеже не так подкована. – Вера смотрит на меня торжествующе. Мол, я –то знаю: зачем тебе деньги! - Вы сегодня расчет не получите и будете меня за это благодарить.

- Будьте уверены: отблагодарю обязательно.

Теперь все становится на свои места. Похоже, Моя Женщина пыталась решить возникшую финансовую проблему без моей помощи. Вероятно, ей это не удалось. Вера ей денег не дала.И в редакции никто не занял. Занимают тем, кто возвращает, а у Моей Женщины с этим пунктом не все в порядке.То есть, я для нее последний шанс. И она меня использует от безысходности. Суть остается прежней, но акценты меняются.

Громко хлопнув дверью, я выхожу в коридор. Директор расставаться со мной не хочет. Она вылетает следом, обгоняет меня и врывается в редакцию

- Здравствуйте!Сейчас сюда войдет Николай Валерьевич!

- И он вошел! – торжественно подтверждаю я и аккуратно переставляю Веру, освобождая себе дорогу.

- Не смейте ему занимать деньги. Я запрещаю. Он не отдаст!

- Интересно: почему?

- Я вам не позволю!- в её черных глазах внезапно появляется испуг. Вера понимает, что выставила себя полной дурой перед подчиненными и уже ничего изменить нельзя.

- Вера Александровна,я позволю… себе напомнить вам, что ваши распоряжения для меня больше не являются обязательными кисполнению. Я уволился.
- Николай Валерьевич, сколько вам нужно? - Света снимает со спинки кресла сумку и начинает демонстративно копаться в поисках кошелька.

- Десять тысяч.

- У меня с собой только пять…

- У меня есть тысяча, - вмешивается в сбор средств Маринка.

- У меня две с половиной.Только мне завтра нужно… - Ксюша секунду колеблется и заканчивает, - ай, все равно… Не нужно.

- Я добью. – Володя, задевая столы и сдвигая стулья, направляется к платяному шкафу.

-Вы ничего не знаете! Вы меня ненавидите, а я не такая! – срывается на слезы Вера и выбегает из офиса.

- Вы уверены, что это правильно?- Света смотрит вопросительно, но без осуждения.
- Нет, - честно признаюсь я, - Но всегда ли мы правы, спасая бабушек?

***

Осень. Разрыв

- Достал? – Моя Женщина включает телефон ровно через час. Пунктуальность не является ее сильной стороной, и я понимаю, что за временем следила не она. Скорее всего, сообщник, тот самый обладатель баритона.

- Да. Ты где.

- В такси.

- Хорошо: где такси?
- Здесь, недалеко. Ты в офисе?
- Да.

- Слушай. Сейчас выйдешь на крыльцо. Только не забудь деньги.

- Дальше.

- Выходи один. Они проверят. Потом зайдешь во двор и двигайся вдольдома. Там общага техникума. К тебе подойдут.

- Ладно.

Пару минут позирую на крыльце офисного центра, пытаясь вычленить из толпы оперов, которые меня «проверяют». Обычно это сделать не сложно.Чем старательнее они маскируются, тем заметнее становятся. Но сейчас я хвоста не нахожу. Удивительный профессионализм.

Не торопясь обхожу здание ииду вдоль панельной пятиэтажки общежития вглубь квартала. На крыльце общаги стоят двое. В общем, ничего бы странного в них не было, но это крыльцо запасного выхода. Он ни разу не открывалсякак минимум те три года, которые я работаю в передаче. Мусор на крыльце подпирает двери. Мысль эту можно было бы трактовать двояко, но парочка мало похожа на «мусоров».Типичные нарки.

Прохожу мимо и поворачиваю за здание. За моей спиной раздается топот. Двое с крыльца бегут за мной,аж задыхаются отжелания догнать.Достаю сотовый телефон, включаю камеру, делаю вид, что пытаюсь позвонить.

-Николай? – оба выше меня. Изнуренно-стройные от героина.Руки прячут в карманах. Ни то хотят испугать, ни то прячут распухшие костяшки пальцев.

- Предположим. А вы кто?
- Не важно.Деньги принес?

- Принес, как договаривались: десять тысяч. -верчу в руках сотовый, стараясь не выпускать из кадра «оперов».

- Давай!

- Не так быстро. Где гарантия, что вы ее отпустите?

- Отпустим. Не мельтеши.

Говорит все время один. Второй молчанаблюдает за мной, оценивая каждый мой взгляд и каждое движение.

- Нет, так дело не пойдет. Мы договорились: я отдаю вам деньги, вы отпускаете человека.Деньги вот, - я достаю из кармана конверт и приоткрываю его.Одной рукой делать это крайне неудобно, но второй я все фиксирую на камеру. – А человека я не вижу. Сейчас звоните и говорите, чтобы ее отпустили, иначе я ничего не отдам.

- Ну, вот еще. – упирается переговорщик, но второй толкает партнера локтем в бок.

- Звони.

Тысячные и пятисотки, выглядывающие из конверта, хорошо стимулируют взаимопонимание сторон.

Переговорщик отходит на пару шагов, чтобы я не увидел: как он набирает номер и говорит:

- Отпускай. Паспорт придержи. Трубку ей дай, - и уже обращаясь ко мне, - отпустили. Убедись.

- Все. Спасибо. – слышу голос Моей Женщины. – Я вечером подъеду.

Меня такой вариант не устраивает. Я обещал ребенку маму.

- Пересчитайте, - передаю конверт.

- Верим.

- Пересчитайте, - настаиваю я. Мне важно зафиксировать передачу денег.

Переговорщик берет конверт и передает партнеру. Тот торопливо пробегает пальцами по купюрам.

- Норма. Ты за телкой приглядывай. Она связалась с пацанами на зоне. Оттуда торгуют дурью. Плохо кончит.

- Обязательно пригляжу. А теперь вот что: я все снял на телефон. Телка, как вы выразились, через десять минут должна быть на крыльце офиса.В противном случае сядете на долго.Статья 228 УК РФ. Часть третья. От пяти до пятнадцати. И поверьте, у меня ест выходы на ментов, которые вас не крышуют.

- А деньги?

- Деньги у вас. Сделка есть сделка.

Молчун сунул руку в карман.

- Брось. Он заговоренный. Пошли.

Через пять минут за руку ловлю на крыльце Мою Женщину. Она говорит по телефону и не замечает ничего вокруг себя.

- Ты к кому послал? Ты их знаешь? Не мешай, -Моя Женщина выдергивает руку и, спустившись с крыльца на тротуар, вышагивает взад-вперед, нервно отчитывая кого-то. – Они все забрали. Что значит: «Ну и что?». А моё? И еще десять штук стряхнули.За что? А я здесь причем? Ты все это подстроил? Как нет? А откуда они узнали?

Я смотрю на неёи думаю: « Зачем ей ребенок? Зачем ребенку она? И что делать мне?»

Останавливаю маятник её бессмысленных пробежек.

- Хватит. Пойдем.

- Отстань.

- Пойдем. – беру Мою Женщину за руку и сжимаю кисть так, чтобы он не вырвалась.

- Куда? – зло, как камень в врага бросает она вопрос.

- К Наське. Домой.

- Пойду куда захочу и когда захочу! И точно не с тобой! Ты для меня никто! Понял?! Вали от меня!!

- Понял. Валю.

В груди становится холодно. Я отпускаю её руку. Уже навсегда.

***

Вера отдала трудовую книжку и рассчиталась со мной полностью. Я получил даже больше, чем надеялся.

-Вы думаете, я бездарь и сволочь… Вы все такие журналисты, талантливые и благородные, а я за ваш счет живу и только кровь порчу.

- Кто-то пишет, кто-то снимает, кто-то бизнесом управляет. А кровь мы все друг другу портим. Это не от профессии. Это от человеческой натуры.

- Вот вы сейчас лжете мне в глаза! Вы же меня ненавидите!

- Хотите открою тайну?

- Ну?

- Я разучился ненавидеть.

Вера пристально смотрит мне в глаза. Она не верит ни одному моему слову и пытается уловить хотя бы какой-топризнак фальши в тоне или взгляде. Но я не вру. Я разучился ненавидеть и разучился любить. Я вижу, как Вера мечется, пытаясь вырваться из плена своих комплексов, как онапереживает свои неудачи, как боится, что учредители поймут: она назначена директором по ошибке и неспособна управлятьлюдьми вообще, а такими эмоциональными и творческими индивидуальностями, какСвета, в особенности. Но мне ее не жаль. Потому, что и жалеть я разучился.

Я понимаю: все лучшее во мне - чувства, эмоции, любовь, ненависть, благодарностьосталось в прошлом. Но не испытываю боли даже от осознания этой потери.Сегодня Вера: недалекая, бездарная, мстительная выше меня, потому, чтоспособна мучиться и переживать. А, значит, меняться. Она способна, а я нет.

Я раздал долги и исчез из редакции. И сразу забыл о работе, о бабушках, которые видели во мне мессию, единственную силу способную вернуть справедливость. О девчонках-журналистках, которых я отбирал на работу, которым помогал освоить азы профессии. О Свете, чей талант и энергию ценил, но сила и характер которой отталкивали меня от нее, как отталкивало и большинство других мужчин.

Была еще Наська. Единственный человек, по которому я скучал. Единственная, кого хотел видеть. Единственная к кому боялся подойти. Мне нечего было сказать ребенку. Я не знал: где Моя Женщина. И не знал: как ее вернуть дочери. Я не мог сдержать слова. Но, главное, не был уверен, что его нужно сдерживать.

Я остался один на один с домом: паутиной трещин в потолке, рассохшимися половицами, выгоревшими обоями. Дому я ничего не обещал. Но сделать для него, пусть не много, но мог.

Жидкие обои, шпатлевка, ламинат, краска съели почти все мои финансы. Но я был уверен, что деньги мне не пригодятся. А если понадобятся, то, как обычно, сразу появится заказ на какую-нибудь статью, ролик, буклет, сценарий. Так было всегда. И не имелось причины, чтобы что-то изменилось.

- Гнездышко вьешь? А где твоя шлюха? На обочине? Собой торгует? - Существо перехватило меня в коридоре с последней коробкой ламината и пыталось раскачать во мне бурю.

- Неужели встретились? – я обошел жену брата и занес ламинат в комнату.

- Ненавижу!! – Существо билось в истерике, но меня больше интересовал потолок. Столько сил и шпатлевки ушло на то, чтобы убрать с него морщины трещин, отмечавшие стыки плит перекрытия, а они проявились снова. Это как пластика у эстрадный звезды. Старость не отменишь. Её можно только замаскировать.

В дверь решительно постучали.

- Да, открыто.

- Так жить нельзя. Нам надо разъезжаться. – брат стоял на пороге, с трудом сдерживая раздражение.

- Вам надо разъезжаться? Давно пора.

- Хватит издеваться над моей семьей!
- Я не издеваюсь. Мне показалось, что ты что-то понял. Теперь понял, что показалось…

- Ты снова издеваешься!

- Нет. Подумай: кому она будет портить жизнь, если рядом не будет меня? Тебе? Сыну?

- Не твое дело. Не лезь в нашу жизнь Ты в ней чужой!

- Мне казалось, что вы лезете в мою. Ну, хорошо. Будь по-твоему. Закончу ремонт и разъедемся.

В дверь, между братом и косяком втиснулось Существо. Оно было возбуждено и так энергично двигало плечами, что у меня возникли опасения за сохранность косяка и ребер брата.

- У нас есть пятьсот тысяч. – Существо выплюнуло фразу вместе со слюной.

- Приятно иметь богатых родственников. Неприятно, что они плюют на пол.

- Забирай их и сваливай! Я тебя видеть не могу.

- Закрой дверь и не смотри.

- Я тебя убью!! – мрачно предрек будущее брат.

- Это вряд ли. – я уже убедился: меня убить нельзя. Об меня можно убиться.

- Посмотрим. – Они вышли. Брат хлопнул дверью. С потолка посыпалась свежая шпатлевка. Мой последний собеседник, Дом в котором прошла жизнь, не принимал мой труд и отвергал мою заботу.

Ночью Дом сказал: «Как камень, камню. Съезжай! Здесь нет будущего, а скоро не станет прошлого».

Я лежал в темноте и думал: а нужно ли мне будущее? И какое?Пятьсот тысяч. На это в лучшем случае можно купить комнату где-нибудь на дальней окраине. И что дальше? Получить вместо одних соседей – других?
Дом в деревне? А на что жить?Кому и что там писать? Рекламные статьи для доярок про жирность ненормализованного молока? Так в ближайших деревнях ни коров, ни доярок. А молоко покупное из магазина. Там только алкаши свои, а продукты давно привозные. Обслуживать дачников?Охранять коттеджи? Таких охранников батальон и еще дивизия в резерве. А меня и в резерв не возьмут: кому нужен охранник из бывших писак? Вдруг не то узнает и не так напишет?

Утром я впервые проспал звонок будильника. Проснулся в полдень от того, что мою дверь вышибли плечом. Брат вошел в сопровождении полицейского майора.

- У него здесь наркопритон!
- Не смеши профессионалов!-мозг соображал четко, будто я и не спал вовсе, -Спроси у майора – он знает: у нас весь наркотрафик крышует полиция.

Майор поморщился, но представился.

- Старший участковый уполномоченный Федотов.

Фамилия мне показалась знакомой.

- Я могу одеться?

- Одевайтесь, - закрывая дверь, участковый обернулся, - вы же, если не ошибаюсь, из «Инцидента»?

- Уже нет, но был.

В коридоре майор Федотов баском отчитал брата: «Гражданин, вы знаете, что бывает за ложный вызов?»

- Да, он живет с наркоманкой, - оправдывался брат.

- Я пообщался с вашей супругой. И знаете, иные наркоманки лучше.

Перед уходом майор Федотов снова заглянул ко мне.

- Вы бы, граждане родственники, разъехались. И вы живы и мне спокойнее.

- Было бы куда – давно б разъехались.

Майор закрыл дверь, но спустя мгновенье заглянул снова.

- Да. За окна спасибо.

- А вам спасибо от терпил. -я съязвил по привычке.На самом деле, за обманутых заказчиков окон я уже не переживал.

Я стоял и тупо смотрел в окно. По улице сквозь серый день, под аккомпанемент мелкого дождя несся поток мокрых и грязных автомобилей. Еще недавно у меня была занята каждая секунда. Сейчас я не знал: куда себя деть. Желание делать ремонт пропало. Мои усилия оказались не нужны никому.

Дверь комнаты противно скрипнула. После удара майорского плеча её перекосило, и дверное полотно цеплялось за пол, едва оторвавшись от косяка.

Брат подошел и положил на подоконник пачку пятитысячных.

- Извини. Но она не даст жить ни мне, ни тебе. Я понимаю: это не честно. Твоя доля в квартире больше. Но у меня других денег нет. Уезжай…

***

Чудеса случаются. Хотя наука в них не верит.

Почти неделю я неспешно собирал вещи и читал объявления о продаже жилья. Семейство брата в шесть глазизлучало один вопрос: «Ну, чего медлишь? Когда? Мы отдали за свободу все, что у нас есть, а ты до сих пор здесь!» Под этими взглядами я стал ощущать себя мошенником. Не то, что бы меня это сильно волновало. Нет. Но если всю жизнь с первого ее дня родители, общество, школа, литература формируют в человеке шаблон порядочного поведения, то шаблон остается даже когда человек, как я, перестает быть человеком. Отклонение от шаблона беспокоит. И выхода только два: либо соответствовать шаблону, либо найти благородное оправдание неблагородным поступкам. Но, и то и другое требовало усилий. То есть того, к чему я меньше всего был готов.

Майор Федотов пришел, когда дома не было никого. Никого кроме меня.

- Короче, дело такое. Коллеге нужно квартирку скинуть. Оформлена на его жену. А там у жильцов передоз. Шесть трупов. Идет следствие. Начнут копать – много чего вылезет.

- Наркопритон?

- Не твое дело. Главное: однокомнатная очень дешево. Вот телефон. У тебя два дня. Ищи деньги.

- А вам это зачем?
- Я помогу другу, помогу тебе. Потом друг мне поможет и ты, в случае чего, в помощи не откажешь. Не откажешь?

- Смогу-помогу.

- Да и на участке мне лишние проблемы на хрен не нужны. Ну, будь, журналюга.

Я позвонил на следующий день.Женский голос манерно пропел:

-Алё-о. У телефона.

- Здравствуйте, я по поводу квартиры.

В трубку врывались мощные басы чего-то танцевального и клубного. Но женский голос, словно вытесненный из эфира музыкой, молчал.

- Я от майора Федотова.

-Так бы сразу и сказали! – приветливо запела трубка.

- Когда можно посмотреть?

- А вы уже нашли баблосы? Чудненько, давайте смотреть прямо сейчас!

- Куда подъехать?

- Куда подъехать? – жена коллеги майора Федотова на мгновенье задумалась, а потом, словно решив теорему Ферма, облегченно и радостно воскликнула, - Ай, да прямо сюда.

- Куда?

- На Достоевского, 23 «а».Там охранник вас остановит. Скажите, что вас ждут во дворе. Он проводит.

- Ждут во дворе?

- Именно: ждут во дворе.

Достоевского – центр города. Судя по букве «а», дом внутри квартала. Охраняемый двор – значит дом элитный. Один из тех, которые в последнее время понатыкали в историческом центре для неожиданно разбогатевших сибиряков. Моих пятисот тысяч на такой подарок судьбы не могло хватить по определению. Но я уже настроился на встречу и менять планы не хотел.

Едва я пересек границу двора, обозначенную забором и шлагбаумом на въезде, как избудки с тонированными стеклами выпорхнул охранник – мужик лет пятидесяти. Неудобные длинноносые ботинки, циничный взгляд и нескрываемое презрение к гражданским вроде меня, выдавали в нем пенсионера МВД .

- К кому топаем?

- Меня ждут во дворе.

- А-а-а, - многозначительно протянул охранник. – Вон, у бэхи танцует. Иди.

Пенсионер МВД нехорошо ухмыльнулся и исчез в будке. Мерах в пятидесяти, в глубине двора у синей BMWX5, под музыку, вырывавшуюся из салона автомобиля действительно пританцовывала дама в короткой норковой шубке.

В воздухе, холодном и влажном от мелкого противного дождика,над выхлопной трубой вился едва заметный дымок

- Я вас таким и представляла! – жена приятеля майора Федотова, кокетливо улыбнулась и объяснила,- Я здесь машинку грела. Муж сказал, что с холодным мотором ездить нельзя. Залазьте, поехали.

- Любовь. – церемонно подала руку дама, после того, как я растекся по удобному сиденью.

- Мне уже не надо. - Неуместно пошутил я.

- В смысле? - напряглась дама.

- В смысле: Николай.

Слова Любови я скорее угадывал по губам, чем слышал. Мощный сабвуфер, казалось вот-вот разорвет металл кузова, но дама словно не замечала грохота.

- Обожаю клубняк! А вы?

- А я Моцарта.

- Шутите!?

- Почему? Моцарт – классика человеческой культуры.

-Клубняк – лучшее, что создала человеческая культура! Моцарта час в филармонии послушаешь, и задница от тоски отстегивается, а под клубняк можно всю ночь отрываться. И ничего!!

Не новый, но ухоженный X5 энергично лавировал в потоке. Любовь слегка обуздала басы и приступила к деловой части.

- Значит так, Николай, квартира с биографией. Вы в курсе?

- Ну, вроде того.

- При такой биографии требует ремонта.

- Догадываюсь.

- Оформлением займусь сама. Это бонус. От вас только деньги, паспорт и подписи.

- Очень мило.

- Да не мило, на х…, если бы дебилы не ширялись чем попало… Вы как относитесь к герошу?

- Как к табаку.

- В смысле?

- Не употребляю.

- Жаль, ну, то есть, хорошо. Ай, теперь все равно. Если сойдемся, к вам первое время будут за белым заходить. Я вам телефончик дам. Пусть звонят. Если «да» еще тысяч двадцать скину.

- Объявление на дверях повешу: «Героин недорого» И телефон. Устроит?

- Шутите?

- Хорошо. «Квартиранты съехали. Искать по телефону» И номер. Так лучше?
- Ладушки…

Мы въезжаем в тот самый квартал, через который летом ходили на пляж. Старые облупленные двухэтажки осенью выглядят не так привлекательно. Намокшая от дождей штукатурка словно вдавливает фасады в землю. Деревья в огромном дворе потеряли листву, а без зелени двор выглядит запущенным, как старое деревенское кладбище.

- Приехали. Квартира на первом этаже. Но на окнах решетки. – начинает экскурсию Любовь.

- Какой притон без решеток…

- Да, с безопасностью все было нормально. С мозгами туго.

В подъезде уютно пахло гречневой кашей.

- Замок лучше поменять.

- Не вопрос.

Мы вошли в квартиру. Здесь пахло хуже. Здесь воняло моргом.

- Проветрить придется. – Любовь внимательно посмотрела на меня, прикидывая: нужна ли скидка за аромат.

- Понял. – Квартира мне не нравилась. В ней отталкивало все: разбитые закопчены стены, черный потолок, украшенный лампочкой, висящей на кое-как прикрученном проводе, розетки без крышек, пол, залитый чем-то темным и по ощущению липким. Но, главноезапах трупов и экскрементов. Я собрался развернуться и уйти.

- Пятьсот тысяч!

- Я подумаю.

- Четыреста восемьдесят и еще двадцатку минусом за объявление.

Хозяйка думала, что я торгуюсь. Но деньги меня не интересовали. Мне просто здесь было дико неуютно. Так странно я себя не чувствовал давно. А, может быть, вообще никогда.

-Четыреста пятьдесят. Последняя цена! Больше не скину. Не надейся!

Любовь нервничала. И я, как ни странно тоже. Мне показалось, что в этом хаосе, в этой грязи, в этой отвратительной вони, я чувствую аромат Кензо и тела Моей Женщины.

- Я беру.

- Деньги сейчас, -Любовь, видимо боялась, что я передумаю.

- Хорошо.

Зачем я это сделал? Если она и была здесь, то наверняка не вернется. А если и вернется, то, что я ей скажу? Привет, милая, тебя ждет дочь? Она сама этого не знает? А если знает и не возвращается, то кому нужны мои слова?

***

Мой дом подарил мне евроремонт. Все, что я купил, чтобы отдать долг за многолетнее невнимание к нему, все пригодилось на новой квартире. Две недели я приводил притон в состояние человеческого жилья. Я почти не спал. В шесть утра я уже скреб стены, а в два часа ночи еще шпатлевал и красил. Мной овладело маниакальное желание стереть следы прошлогов этой квартире. Стереть совсем и навсегда. Соседи, наверное, возненавидели бы меня за мои круглосуточные бденья, но им было с чем сравнивать. Шум ремонта раздражает, но героиновые зомби в подъезде могут и убить.

Ко мне еще захаживали за «беленьким». Я прислонял гостей к объявлению носом, предлагал прочитать один раз и запомнить на всю жизнь, что:
а) сюда больше не стоит ходить и
б) если они так жаждут досрочно перебраться на кладбище, то места бронируют по указанному телефону.

Гостей я не жалел. Их короткий путь был написан в их пустых глазах.Они пытались бежать от боли.Но боль – это неотъемлемая часть жизни. И выходило, что бежали они от жизни.

Сжимая рукой очередной худую и упрямую наркоманскую шею. Я чувствовал,как каменеют мои мышцы. И больше всего боялся, что когда-нибудь не смогу расслабить хватку и чья-то шея хрустнет под моими пальцами.

К началу второй недели поток посетителей съежился до отдельных капель. Обо мне по району ходила молва, что в притоне поселился псих, который убивает нарков взглядом, а если успеет схватить рукой - героинломку не снимет уже никогда. А для наркомана это хуже смерти!

Я сидел на колченогом табурете, оставшемся от прежних хозяев. Полукустарный уродец, хромал на одну ножку, наверное,еще тогда, когда меня на свете не было. В этих стенах он пережил не одного хозяина.Его бы развалить на дощечки и сжечь в печи, но он на равных перенес со мной все трудности ремонта. Мы вместе глотали черную пыль, которая летела из-под шпателя и шкурки со стен и потолка. Он держал меня на себе, когда я менял проводку, штукатурил и белил. Табурет выполнял свою работу, скрипел, но держался. Закончив ремонт, я покрасил нового приятеля и оставил в доме единственным напоминанием о прошлом.

Сотовый зазвонил неожиданно и глухо. Я уже забыло его существовании, как забыли о моем существовании все, кто еще недавно по сто раз на день названивал мне, решая какую-нибудь свою сверх важную и совершенно неотложную проблему. А я отключился от мира на столько, что не сразу связал звук рингтона с телефоном.

«Если кто-то прожил без меня месяц, наверняка проживет и всю оставшуюся жизнь», - у меня не было никакого желания вставать с табурета и искать телефон в раскиданных по квартире вещах. Но звонивший был настойчив. Не дождавшись ответа один раз, он повторил вызов.

Телефон нашелся под диваном, который я только вчера перевез со старой квартиры.Звонила теща.

- Ну, что-то шеф, ты совсем потерялся…- в её голосе чувствовалась наигранная бодрость.

- Дела… - я не хотел грузить тещу подробностями моей жизни. Чем больше подробностей, тем больше вопросов.

- Я звонила на работу, сказали что вы уволились…
Было непонятно касалось ли «вы уволились» только меня или она подразумевала и Мою Женщину.

- Да, уже месяц.

- Она же, сучка, так и не приходила. Сказали: получила расчет. А домой, родному дитенку не принесла ни копейки!
- Я не знал.

- Настя днем молчит, а по ночам плачет.

- Понятно.

- Ты бы зашел? – полу вопрос полу предложение звучал напряженно, будто, надеясь на согласие, она уверенно ожидала отказа.

- Обязательно. Завтра. Или послезавтра. – я не отдавая себе отчета, отодвигал время встречи с Наськой. Было страшно увидеть ее зеленые, как у мамы глаза. Глаза, в которых, наверное, еще живет надежда на то, что я выполню свое обещание. – Заодно денег подброшу.

- Ты сам заходи. Ничего не надо. А то она думает, что ее все бросили.

- Я не брошу.

- Я знаю, шеф.

- Всем привет, Наську поцелуйте…

- Обязательно. Так завтра? Послезавтра?

- Я завтра перезвоню и …

И телефон умер, не дав мне договорить. Было чудом, что аккумулятор, месяц не знавший зарядки,вообще соединил нас.

А ночью случилась беда. Сон закончился внезапно. Мозг не сохранил даже тени его образов, только ощущение потери.

- Привет. – Моя Женщина стояла коло дивана и смотрела на меня виновато и печально. Такой я её не видел никогда.

- Как ты вошла?

- Я не вошла. Я не ушла.

- Не ушла?

Еще оставалась надежда, что это продолжение сна, что сейчас я по-настоящему проснусь,и вокруг меня проявятся очертанияпростых и осязаемых вещей, перевезенных со старой квартиры: оставшегося еще от родителей рижского платяного шкафа, рабочего столас компьютером, книжных полок и телевизора Philips – его покупали уже вместе с Моей Женщиной, которая сейчасстояла среди этих простых и осязаемых вещей и смотрела на меня.

- Я была не права.

- Это не важно. Ты как?

- Никак…

- Звонила твоя мама. Наська по ночам плачет.

- Я слышала. Не трави душу. Я же сказала: была неправа. Почему ты меня тогда не увел силой?
- И ты бы пошла?
- Не знаю. Сейчас бы пошла. Я думала: после смерти не бывает больно. То, что сейчас, хуже ломки.

- После смерти?

- Раньше я могла поплакать, и было легче. Теперь и это… - она не договорила и отвернулась.

- После смерти…- шесть трупов. Передоз. Аромат Кензо. Все сошлось.

- Не отпускайнас, - и, словно испугавшись, что я не пойму, уточнила, - Настю и меня.

- Никогда.

- Никогда – это вечность. Никто не может обещать вечность. Хотя ты – может быть…

Моя Женщина пожала плечами и медленно пошла в темноту, куда-то в сторону черного экрана Philips’а. Экран на мгновенье осветился серо-голубым сиянием и потух.

Весь следующий денья проторчал в очереди к нотариусу. Вечером у меня на руках было оформленное завещание: моей единственной наследницей официально стала Наська.

Странно организована жизнь. Брат и его супруга исходили ненавистью и кричали, что Насте никогда не получить ни одного миллиметра в нашей квартире. Но именно они обеспечили ей собственную квартиру в старом немецком доме, с огромным уютным двором, в двух шагах от парка, реки и пляжа. Я этого сделать не мог. А они смогли… И что теперь: благодарить ненависть?

***

Эту новогоднюю историю в школьном театре начали ставить еще весной. Сначала Настя должна была играть старуху Шапокляк.

- Тебе повезло! – искренне обрадовался я.

- Повезло Ксюше. Ей дали рольДюймовочки!

- Кто Дюймовочка – просто красотка. Всего и дел-то: ласточку выходила и от крота улетела.Чего там играть.А кто Шапокляк? Это характер: заводила, пакостница, энергия бьет! И при этом очень обаятельная. Её сыграть интересно!

- У Дюймовочки платье клевое. Тебе не понять.

- Если платье, то не понять. А представь Дюймовочку в джинсах или шортах. Ну, как?
- Да ну, дурдом. – Наська рассмеялась.

- А Шапокляк может быть и в платье, и в брюках и легинсах. Она хулиганка. Ей все можно!

- Пожалуй. И слов у нее больше. И я уже все выучила!

- Этого можно было не говорить. – Наська, обычно ко второй-третьей репетиции помнила слова всех героев и могла суфлировать спектакль по памяти.

Но стать старушкой Насте было не суждено. Руководитель театра Ирина Борисовна - худенькая еврейка, фанатично преданная Мельпомене и обожавшая своих детей, пришла к выводу, что ребенку до старушки нужно еще хотя бы пару еще лет пожить.

- Теперь я Чебурашка. – Настя настороженно ждала моей реакции.

- А как со словами?

- Больше меня говорит только Шапокляк и Дед Мороз.

- Ну, это понятно: к старости все становятся болтливы. Но Чебурашка из тебя не выйдет.

- Это почему!? – наигранно возмутилась Наська. Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы она приняла мои слова за чистую монету.
- Ушки придется катком раскатывать. Ты к этому готова?

- Нет, - улыбнулась шутке Настя, - мама сошьет.

Мама сшила. Два шикарных меховых лопуха как родные торчали на Настиной светлой головке.

Теща позвонила и напомнила: «Шеф, ты обещал сегодня приехать!»

- Обещал – приеду. - Я настроился на «подвиг». А поездка в дом Моей Женщины теперь действительно превратилась в подвиг. Я уже знал то, чего не знали они. Но я не знал: смогу ли поделиться своим знанием. И стоит ли им делиться.

- А к пяти подъехать сможешь?

- А что будет в пять?

- Наша звезда выступает в школе. У всех будут родители. Она боится, что никто не придет.

- Я приду.

- Мамаша не объявлялась? -я понимаю - это главное, что хочет узнать теща. Но как ей ответить? Рассказать про ночное видение? Соврать?

- А у вас? -задать вопрос - лучший способ не искать ответа.

- Нет. Абонент недоступен. Уже не знаю, что и думать.

Это была еще не премьера.Ирина Борисовна решила устроить в конце ноября прогон дляродителей и педагогов. И вот я сижу в актовом зале Наськиной школы. Ирина Борисовна стоит справа от сцены и, сжав у груди кулачки, шепчет слова вместе с каждым персонажем. С Настей не шепчет.

Чебурашка вприпрыжку летает по сцене, попадает в плен к Бармалею,спасает обезьянок, разрушает козни Шапокляк. Она напугана, она весела и беззаботна, она осторожна, она дерзка.

Я прячусь в темноте последнего ряда, но Настя замечает меня. Машет из-за кулисы рукой и постоянно поглядывает на входную дверь. Она ждет. Ждет до самой последней сцены. Занавес закрывается и открывается снова. Артисты выходят на аплодисменты. Настя бросает взгляд в зал и, расплакавшись, убегает.

Она, наверное, рада мне. Но она ждала не меня.

- Ты настоящая актриса! Я ужасно горд за тебя!

Настя молча гладит чебурашечьи уши.

- Наська, у меня идея: давай отметим премьеру и куда-нибудь сходим?

- Это не премьера.

- Все равно, ты прекрасно выступила.

- Нормально.

- Ну, что? Смывай грим, переодевайся. И решай: куда пойдем. Бабу с дедом я предупредил.

- А мама с нами?
- Не думаю.

- Ты обещал.

- Я помню.

- Ты обещал!
- Не все на свете зависит от меня.

- Ты её видел?

Снова вопрос, на который я не могу дать ответ.

- Да. – я не хотел этого говорить. Слово само вырвалось из меня, и впервые за последний год я почувствовал себя совсем человеком. Несчастным человеком. Человеком, потерявшим все.

- Где она?

- Её нет.– горло сдавил спазм и я отвернулся, чтобы ребенок не увидел моих глаз. Нет ничего более нелепого, чем мужские слезы, которые видит ребенок.

- Ты врешь! – в голос Наськи звучит зло. Совершенно так, как звучал у её мамы в нашу последнюю встречу на крыльце офисного центра. - Ты меня все время обманываешь! Я тебе не верю. Это тебя нет! А мама есть!! А тебя нет!!Для меня нет! Совсем!! Навсегда!!!

Она из-за тебя ушла, и ты ее не вернул!

И с напором и возмущением отрубая слово от слова: «Мне не вернул мою маму!»

-Наська! За что? – но она не слушает меня. Отворачивается и убегаетв гримерку.

Я пытаюсь догнать. Ирина Борисовна встает у меня на пути.

- Вы её не трогайте. Идите. Я сама Настю отведу домой.

И я понял: я больше не человек. Я камень, который потерял все, что делало его человеком.

Придорожный булыжник, не нужный никому.

- Передайте бабушке,- сую в руки Ирине Борисовне конверт с завещанием и ключом от квартиры, - Только обязательно передайте.

-Передам.

***

Три дня я провалялся на диване. Не смотрел телевизор, не ходил в магазин, не готовил, не читал, не включал компьютер. Я лежал и ждал. Ждал звонка, стука в дверь, любого сигнала из вне, обращенного ко мне. Любого. Но сигнала не было.

За стенами моей квартиры текла жизнь, которая меня не касалась.Я ей был не интересен. Я выпал из потока жизни. И некому было позвать меня обратно. Даже наркоманы, напуганные легендами и слухами о психе с заговоренной рукой, перестали ходить за беленьким. А, может быть, научились читатьобъявление самостоятельно? Хотя это маловероятно.

Моя Женщина тоже не появлялась. Мне стало казаться, что она не появлялась никогда и наш ночной разговор мне приснился. Тем более: мы с детства знаем, чтоприведения нет, есть сумасшедшие, которые их видят. Наверное, я стал одним из этих сумасшедших.

Странно, что мне ни разу не захотелось есть, трехдневное воздержание от воды никак не отразилось на моем состоянии. Я лежал и был уверен, что смогу пролежать так еще бесконечно долго.Неподвижное тело не затекало и не испытывало никакой потребности в перемещении.Под лежачий камень вода не течет. И под меня ничего не текло. Возможно, потому, что я не пил. На четвертые сутки мне все это показалось странным. Если у организма нет естественных нужд, то это уже не живой организм. И не организм вовсе. Но я продолжал видеть, слышать, ощущать запахи, мыслить и управлять своим телом.Не может быть, чтобы до меня ни с кем ничего подобного не случалось. Всякое повторяющееся явление должно иметь свое название, свои причины и последствия. И свое отражение в интернете. Я поднялся и включил компьютер. Четырехчасовое погружение во всемирную паутину не принесло никакого результата. Была кома. Был летаргический сон.Была мнимая смерть. Но ни одна из аномалий человеческого здоровья не подходила под мой случай.

Не из любопытства, скорее по многолетней привычке я залез на городской новостной портал. Заголовок«Дом устал» имел короткую расшифровку: «В городе рухнула еще одна пятиэтажка. Идет поиск пострадавших».Я нажал на ссылку «Подробнее».

Рухнул не весь дом, а только один подъезд. Но это был мой подъезд моего дома.

Странно, но о брате и его семье я подумал не сразу. Сначала я вспомнил незаживающие трещины на потолке моих комнат. Я представил, как по этим трещинамразрывается тело дома, как осыпаются стены в груды кирпича, как, потеряв опору, плиты перекрытий оседают под своей тяжестью, давя все на своем пути вниз, как взрываются брызгами трубы коммуникаций, как электрические провода швыряют в воздух фейерверк голубых и желтых искр. И только потомподумал о брате и племяннике. О Существе я не вспоминал, пока ни увидел его, сгорбленное и обозленное на развалинах.

А на развалинах я был уже минут через двадцать. Свое крушение Дом превратил в акцию протеста с перекрытием магистрали. Жидкость, врывавшаяся из труб, выплеснулась на проезжую часть и застыла огромным желто-коричневым языком. Несколько покореженных автомобилей, полицейские, направляющие транспорт в обход, машина скорой помощи – все подтверждало, что акция прошла успешно.

На завале копошились два десятка человек в форменной одежде МЧС. Они долбили монолит из кирпичной крошки и льда. Периодически кто-то из спасателей с матами съезжал с ледяной горы, повисал на полпути на страховке и с матами полз обратно.

Жена брата в халате и тапочка на босу ногу сидела на торчащей из завала плите перекрытия и что-то пыталась объяснить спасателю, долбившему лед неподалеку.

- Вы куда? – преградил дорогу худенький сержант полиции.

- Туда.– я махнул рукой в сторону завала.

- Туда нельзя. Видите: идут спасательные работы.

- А почему она сиди?

- Кто?
- Вон, женщина в халате.

- Где?- удивился сержант.

- Ну, вот же, справа, на плите.- я развернул сержанта так, чтобы он наверняка увидел мою невестку.

Сержант некоторое время осматривал местность. Потом задумчиво посмотрел на меня и спросил:

- А вы кто?

- Я здесь живу. Точнее – жил.

- Тогда понятно, - полицейский взял меня под руку и повел вглубь двора, подальше от Дома. – Потерпите, сейчас все будет хорошо.

Он вытащил из кармана рацию.

- Серега, здесь еще один жилец. Ну, да, уже не жилец. Пни там ко мне психолога. Я из оцепления уйти не могу. И потом запиши его данные.

В этот момент психолог мне еще был не нужен. Я был совершенно спокоен.Почему-то даже на секунду мне не приходила в голову мысль, что где-то там, в ледяных завалах остались мой брат и племянник. Дом не мог так жестоко с ними обойтись.Единственное, что меня смущало, так это присутствие на завале невестки. Да еще в халате и тапочках. Для начала декабря день был даже теплым. Но в минус двадцатьторчать раздетым на улице не решился бы ни один вменяемый человек.

- Чего приперся! Сука, это твоя работа. Я знаю! –Я обернулся на крик. Существо летело ко мне с вершины завала, выставив вперед острые кулачки.

«Сейчас убьется» - подумал я.

Кулачки стремительно вошли в меня. Мгновенье спустя Существо визжало уже у меня за спиной: «Убирайся отсюда! Это мой дом! Мой! И ничей больше. Не появляйся здесь! Никогда!»

В мире всегда побеждает гармония. Невестка должна была стать приведением. Она им стала. Мы должны были лишиться возможности взаимодействовать. И взаимодействовать перестали. Я должен был стать камнем. И я им обязательно стану. Обидно только, что меня не принимало дажеприведение. Я не нужен совершенно никому.

- Сержант, под завалами один человек. Женщина. И она мертва. Тело вон под той плитой.

- Кто вам это сказал? – полицейский смотрел на меня сочувственно и настороженно.

- Она. А где разместили выживших?

- В школе. Через квартал налево.

- Спасибо. Знаю.

- Там пункт психологической поддержки. Зайдите обязательно.

- Непременно зайду.

Машу сержанту на прощанье. На плите перекрытия один неприкаянныйсидитскандальный дух моей невестки в халате и тапочках.

***

- Папа на работе, мама уехала, а я в школе! – так искренне радоваться школе можно только впять лет. Мишка просто светится от гордости. Все его сверстники еще болтаются в детском садике и играют в машинки, а он уже среди тех, кто носит огромные ранцы, получает оценки и зовется школьниками. - Мы здесь сегодня спать будем!

Маленький пальчик уверенно указывает на баскетбольное кольцо в дальнем конце зала. Замечаю на раскладушках и матах соседей.

- Да ты совсем большой мужик! Пятерку уже получил?

- Не-а. Потом.

- Это правильно. А пока давай пойдем, поздороваемся с бабой Томой?
- Я с ней уже здоровался!

- Ну, еще раз.

- Еще раз? Можно. Только язык устанет.

- Тогда: я поздороваюсь, а ты рядом постоишь.

Баба Тома обрадовалась мне так, будто я её самый близкий и дорогой родственник. Хотя, радовалась она, вероятно, не мне как человеку, соседу или камню, а возможности выгрузить новости и эмоции еще одному слушателю.

- Представь, я тить,только из подъезда за молоком через дорогу. А он, тить, как затрещит и так: «О-о-ох!» и осел. Я, тить, смотрю: весь дом есть, а над нашим подъездом только крыша. И та на первом этаже! А потом, тить и крыша: «Хрясь»! И тут как рвануло из всех труб!А я думаю, тить, : «за молоком можно не идтить. Холодильника-то больше нет! Куда я его поставлю?»

Вот, тить, что характерно. Весь подъезд куда-то разом расползся.Даже Егорыч,с ведром на помойку сам поперся. Пьяный, тить, шатается, а прет. Я увидела, чуть со смеху не сдохла!А сползлись уже здесь. Все. Кроме моих кошек. Их в школу, тить,директор не пустила. Пришлось Машке в первый подъезд отдать. Она же их, стерва, кормить не будет.Ну и вашу занозу, прости Господи её за грехи меня за язык, тить, тоже пока не нашли.

- Знаю.

- Мы на акробатику с папой пошли. А когда пришли – мама уехала, а дом злой волшебник на кирпичи разобрал…

- Кирпичи-то ему на что? – удивилась Мишкиным фантазиям баба Тома.

- Как вы не понимаете? – удивился Мишка, - Крепость построит. У всех злых волшебников есть крепости. Они там от людей прячутся и злодействуют.

-Молодец! Считай, что свою первую пятерку в школе ты уже заработал! – я погладил золотистые кудри на Мишкиной голове и спросил у бабы Томы - Брат не знаете где?

- Так там, помогает копать.

- Он со злым волшебником воюет.

- Странно: как я его не заметил?

Действительно странно: невестку увидел, а брата не разглядел.

- Нам обещали жилье, - вмешалась соседка с четвертого этажа, - а нас в двушке восемь человек жило. Вы же знаете. Три поколения. Считай – три семьи. Нам такую же квартиру дадут или каждой семье отдельную?

Я напрягся, пытаясь вспомнить, что по этому поводу говориться в Жилищном Кодексе, но в голову не приходило ничего определенного.

- Не знаю. Нужно смотреть законодательство.Насколько помню, если квартира не в собственности, то жилье предоставляют по социальной норме. Значит, площадь будет наверняка больше.

- Спасибо, - соседка благодарила так искренне, как будто я вручил ей ключи от трех квартир.

- Мне не за что. Мэра, если не обманет, благодарить будете.

- А что, может обмануть?

- Мэр все может.

Я понимал, что сказал глупость. Людям и без того плохо, и здесь еще я со своими сомнениями во власти. Но слово не воробей. И оно уже вылетело… Да и мэр особого доверия не вызывает. А я считаю: лучше мучиться сомнениями, чем разочарованиями.

Полчаса общения с соседями дали мне повод уважать Дом. Он держался до последнего. Дождался ухода все жильцов четвертого подъезда. Дождался – не верно сказано. Кто-то, как обычно, отправился на работу, а кому-то неожиданно приспичило: вынести мусор, сходить в магазин, отправиться подышать свежим морозным воздухом. Все это напоминало экстренную эвакуацию, только без криков, толкотни и паники.

Как бы написали блоггеры в комментариях: «Дому респект!».

- Так, Миша, смотри: вот ключ от замка доброго волшебника. Вот на бумажке адрес. Держи крепко. Отдай папе, когда с работы вернется.

- А ты куда?

- Со злым волшебником повоюю.

-Ты берегись! Злые они сильные!

Я отправился искать брата. Но на развалинах его уже не было. Не было и невестки. Плита перекрытия лежала рядом с остатками крыши у основания горы битого кирпича. Вряд ли бы у злого волшебника получилось из него что-то построить. Уж, во всяком случае - не крепость.

- Нашел кого искал? – сержант смотрел на меня с нескрываемым интересом.

- Да. Поговорил с соседями. И вы, я смотрю, нашли?

- Слушай, как это у тебя получилось? С теткой? Плиту подняли, а она там. В халате и тапочках. На таком холоде. Бр-р-р, кошмар!
- Что, живая?
- В халате и тапочках на таком холоде? – удивился моей тупости сержант.

- Тогда почему «кошмар»?

- Да её говном наполовину залило. Там канализация рядом была. Трубы, как спички ломало. Муж ее сильно переживал. Он спасателям весь день помогал. Увез в морг отмывать. Какхоронить? Ни дома, ни денег…

Да, брату сейчас не позавидуешь. Я представил его над трупом жены. Это для меня она была приведением, а для него женщиной, с которой он делил жизнь и постель, матерью его ребенка. Близкий человек, даже стерва из стерв, все равно остается близким человеком. И терять близких больно. И эта боль досталась моему брату.

Я рассуждал, но не сочувствовал и не переживал. Это был скорее компьютерный анализ ситуации с резюме: требуется помощь. И никаких эмоций.
Последние три-четыре года звонить брату практически не приходилось. Мы существовали рядом, в параллельных реальностях. И эти реальности не требовали выхода за их границы, а сами не пересекалисьв пространстве и времени. Если не считать скандалов на кухне. Но и в скандалах не было потребности ни у кого, кроме существа, дремавшего в теле моей невестки.

Теперь существа не стало, а несчастьесоздало пересечение реальностей. Я набрал номер. Брат взял трубку практически мгновенно. Он ждал звонка. Но не от меня.

- Привет!
- А, это ты? – голос брата был напряжен, а тон – сух. - Только не говори, что соболезнуешь.

- Не буду.

- Чего хотел?
- Я Мише оставил ключи и адрес. Квартира у меня небольшая, но это лучше чем в спортзале в школе.

- Да, ты такой благородный, а я паскуда, - брат говорил зло и иронично, -за что меня жизнь и наказала!

- Чем, за что и когда наказала жизнь, мы узнаем переде смертью. А пока есть конкретные проблемы, которые нужно решать сейчас.

-У меня нет проблем.Всем пострадавшим обещали жилье и компенсацию.

- Я знаю. И знаю, сколько у нас обещанного ждут.

- Да пошел ты!- брат не сдержал рыданий, и уже прорываясь сквозь спазм, сжимавший горло, хлестнул, словно пощечиной,- Потом за твое «добро» мне всю жизнь расплачиваться!

В трубки раздались короткие гудки…

Брат не плакал на похоронах отца. Не проронил слезы над гробом мамы. Он, конечно, переживал, но его рациональный ум легко подсказывалутешение: родители умерли в старости и без мучений, их уход естественен, а, значит, нет оснований мучиться и ему. Для меня тогда все прошло через сердце. Сегодня роли поменялись.

***

Брат пришел на следующий день, молча, швырнул в меня связку ключей и убежал, словно испугавшись сделанного. На брелке болтались ключи от уже не существующих четырех комнат, два ключа от входных дверей и ключ от нового замка моей квартиры.

Вероятно, брат закладывал в этот жест глубокий смысл. Связка ключей была символом разрушенного прошлого и отказом от родства со мнойи моей помощи в будущем. Я не обиделся и не оскорбился. Для меня его жест стал только очередным звеном в цепочке сигналов: «Ты не человек, ты не нужен людям!» Но, ничего иного я уже не ждал.

Ночью в дверь робко постучали.

«Смотри-ка,вернулся…Символ символом, а жизнь - жизнью», - я ожидал увидеть за дверью брата, но передо мной стояла девчонка лет шестнадцати.

- Дяденька, а Рому можно?

Огромные зеленые глаза заглядывают в комнату и замирают в растерянном испуге.

- Рому?В шалман захотела? По беленькому соскучилась?

- Правда. Очень надо! Я не пустая, - девчонка торопливо достает из кармана пуховика две мятые пятисотки, - вот…

Моя левая рука медленно захватывает токую шею и испуг в глазах превращается в ужас.

- Не убивайте! Я еще денег принесу!!

- Уже не надо. – я швыряю ее в квартиру и захлопываю дверь. Я не чувствую мышц. У меня нет ощущения приложенных усилий.Я наблюдаю за тем, как девчонка шлепается на спину и скользит по гладкому ламинату к черному окну телевизионного экрана. В зеленых глазах уже не ужас, а обреченность и безысходность.

Ножка старого табурета хрустит в моей руке. Дерево сыпется трухой. Я почти готов опуститьмебельного пенсионера на голову ночной гостьи.Но ее жизнь спасает Моя Женщина.

Она склонилась над ночной гостьей, заглянула ей в лицо и тихо, равнодушно сказала:

-Как я. Как жаль…

Я смотрел на них: живую и мертвую, юную и взрослую, обреченную и спокойную – они действительно были как сестры. Младшая и старшая. Наверное, моя женщина в шестнадцать лет так же могла, переступив через страх и запреты, прийти за очередной дозой, рискуя уже никогда не вернуться домой. И однажды, спустя годы,не вернулась. Потому, чтовгонке за кайфом везенье не бесконечно. На одном из виражей оно обязательно подводит. И гонку продолжают уже другие.

Другие?Мысль словно натыкается на стену и останавливается. Другие. То есть в этой гонке могут оказаться и Наськины зеленые глаза. Не сейчас. Но завтра, через год, через два героин заберет у жизни и её? Ну, нет.

- Страшно?
Девчонка не может выжать из себя ни звука, только быстро кивает головой.

- А от героина сдохнуть не страшно?

- Я же… только попробовала… и все.

- Его попробовал – и все. – Моя Женщина словно подталкивает меня к чему-то. Но я и живую её не очень понимал. А как понять мертвую?
- Встала и пошла.

Раньше бы обязательно помог девчонке подняться. Я вижу: ей больно. Падая, она, наверное, сильно ушиблась. Но я больше не доверяю своему телу.Я не знаю: как оно себя поведет.Отпустит гостью восвояси или сломает токую шею и погасит навсегда свет в наивных глазах.

- И запомни: я не героин. Я не жду тебя, я слежу за тобой.Следующая доза будет смертельной. Не он тебя убьет. Я убью. Веришь?

- Да.

- Иди.

В её глазах нет радости. Нет благодарности. Есть мучительная схватка страха перед смертью ижаждой кайфа. Я не знаю: что победит, но надеюсь, что жизнь.

Девочка закрывает входную дверь неуверенно, будто надеясь, что все случившееся – розыгрыш сумасшедшего наркодилера. Чтоя сейчас остановлю её и обменяю мятые пятисотки на чек. Я не оборачиваюсь, не гляжу. Я жду, кода защелка замка известит об окончании визита. Жду и не могу отвести глаз от Моей Женщины. Если бы онатак смотрела на меня при жизни, я бы был самым счастливым человеком во Вселенной. В её взгляде любовь, вера и благословение.

- Иди! Делай, что решил. – Моя Женщина больше ничего несказала. Но я её понял. Возможно, в первый раз за многие годы понял сразу и без лишних слов.

Одеваюсь, выскакиваю на лестницу,срываю с двери подсказку падшим. Этот телефон им больше не понадобиться.

Замерзший трамвай стучит колёсами сквозь засыпающий город. У меня нет плана. Но у меня есть цель, иесть миссия. Цель – тихий дворик элитного жилого комплекса. Миссия – победа над Злом.

Я не тешу себя надеждой одолетьвсе зломира. Это не под силу даже Всевышнему. Но я могу уничтожить локальное зло, отнявшее у Насти самого близкого ей человека. Наверное, могу.

Я отдаю себе отчет, что моя победа не вернет Мою Женщину. И, даже, возможно не спасет девочку с зелеными глазами, которая сегодня чудом осталась жива. Но может быть, спасет сотни других детей, еще не взявших в руки шприц. А среди них, возможно, Наську.

Охранник у дома смотрит на меня подозрительно. Я приветственно машу рукой. Он на всякий случай выходит из будки, но не пытается меня остановить. Он видит: посетитель четко знает куда идти.И я, действительно, знаю. X-5стоит на том же месте, где стоял, когдаездил смотреть квартиру. И точно так же вьется легкий дымок над выхлопной трубой,кузов ритмично подергивают басы, рвущиеся из сабвуфера,а за рулем дама в норковой шубке. Только теперь я знаю, что её зовут Люба,машину она купила, торгуя смертью, а ритмичный клубняк в её понимании, лучшее, что создала человеческая культура.И еще одно отличие.Сейчас она в машине не одна. На пассажирском кресле вольготно расселся участковый майор Федотов.Они о чем-то спорят. Спорят так увлеченно, что не замечают, как я подсаживаюсь к ним на заднее сиденье.

- Ну и хрена орать-то? -участковый очевидно успел принять после трудового дня., - Пацанам тоже жить надо! Я же объяснил: план. А план это святое. Закрыли опера палку твоими Васями, и хрен с ними. Завтра новых подгоню.

- А мне их дрессировать! Я к тем уже привыкла!

- Вот и вижу, что привыкла!
- Ты на что намекаешь?!

- На то, что была б…, б… и осталась!

- Скотина, я же на тебя горбачусь!
- Ага,бэха-то у тебя с горба, от трудов непосильных! Без меня, ты бы и сейчас на дороге телом торговала.

- Да хоть бы и телом. Тебя бы, мразь, не видела.

-Это верно. Только чужие ширинки.

- Завтра на развод подам. С х.. останешься! Все же на мне: машины, квартира, коттедж.

-Вот их конфискуют! Из тюрьмы выйдешь голая. И не завтра. Тебе статью пришить: что два пальца об асфальт… А на твое место – шлюхи в очередь.

- Я не помешал? – прерываю семейный конфликт.

- Тебе чего не спится, журналюга? – участковый, кажется, вовсе не удивлен моим присутствием.

- Бизнес мешает.

- Какой? Скажи – перестанет мешать.

- Ваш бизнес.

- Та-а-ак, - тянет майор и выключает музыку.В салоне становится тихо, как в гробу. –Значит, мешает… Сейчас перестанет. Мужик сказал, мужик сделал!

Участковый достает из бардачка ствол и, не торопясь, начинает накручивать глушитель.

Дорогой читатель, милая читательница!

Я рад, что Вас заинтересовала эта история. Если Вы действительно хотите узнать: чем она закончится – поддержите автора, т.е. меня, а потом получите книгу в формате PDF, doc.,txt, EPUB. Исключительно благодаря Вашему вниманию у меня появится возможность писать новые, надеюсь, не менее интересные истории. За что я искренне Вас благодарю!

С уважением, Андрей Глущук
Читать полную версию: http://www.glush-mania.ru/action-books